Ирина Градова - Рецепт от Фрейда
– Никогда не видели?
– Ни разу!
– Но разве Ольга…
– Она предпочитала о нем не распространяться. Говорила, что отношения только начинаются и что потом она обязательно… А почему это важно? Вы думаете, у них что-то разладилось, и поэтому Ольга… – внезапно она осеклась, поймав во взгляде Паратова какое-то неуловимое выражение. – Погодите, мы ведь все еще говорим о самоубийстве?
– Вполне возможно, что нет, – ответил он, и его слова гулко отдались в ее голове, как будто там, внутри, внезапно ударила корабельная рында.
– Но предыдущий следователь… – начала Неля, однако Паратов, болезненно поморщившись, словно от зубной боли, перебил:
– Давайте не будем поминать моего предшественника всуе, договорились? Забудьте о том, что было два месяца назад: теперь все иначе!
– А! – внезапно прозревая, воскликнула Неля. – Не связана ли замена следователя с отцом Ольги?
– С ее отцом? – переспросил Паратов. – Вы о чем?
Неля внимательно вгляделась в его лицо: похоже, он и в самом деле не в курсе.
– Отец Ольги, насколько мне известно, работает в ФСБ – кажется, какая-то большая шишка.
Паратов взъерошил волосы и зачем-то поглядел в окно.
– Ну, – пробормотал он, – я что-то такое подозревал… Дело обычное.
Теперь картинка сложилась. Значит, Гурова, который принял версию о самоубийстве Ольги как единственную, отстранили и заменили на Паратова, которому дали понять, что он должен рассмотреть и другую возможность. Вероятно, Паратова посчитали более добросовестным или более профессиональным. Вряд ли он играл, когда Неля сообщила ему об отце пациентки: скорее всего, ему не сочли нужным сообщить детали, но кто-то пристально следит за происходящим из высокого кабинета. Неожиданно Неля испытала сочувствие к следователю: он оказался пешкой в чужой шахматной комбинации, а это, несомненно, неприятное открытие.
– А что заставляет вас думать об убийстве? – поинтересовалась Неля. – Или это – тайна следствия?
– Ну почему же тайна? – усмехнулся он. – Вы не против, если я закурю? Я окно открою.
– А мне можно?
Паратов протянул Неле пачку, и она аккуратно выудила оттуда сигарету. Отец курил с двенадцати лет. На кухне, где он любил работать в городской квартире, и в его кабинете на даче обычно висела дымовая завеса. Эта привычка отца не нравилась ни Неле, ни ее матери, однако теперь обе скучали по запаху табака, которым он набивал трубку. Нелю нельзя было назвать заядлой курильщицей, но в минуты стресса она порой баловалась сигареткой-другой, хотя не считала себя зависимой от никотина.
Следователь заученным жестом выбил из пачки сигарету для себя, сунул ее в уголок рта и поджег зажигалкой кончики своей и Нелиной. Потом он встал у окна, распахнув его так, чтобы дым выходил наружу, в промозглый ноябрьский вечер.
– Во-первых, – начал он, сделав две глубокие затяжки, – материалы вскрытия Касаткиной наводят на определенные мысли: далеко не всегда патологоанатомы и судмедэксперты так досконально знают свое дело! Они установили, что в ее желудке содержалась лошадиная доза успокоительных средств.
– Разве это удивительно? – вставила Неля. – Я сама выписывала их ей.
– Удивительно не это, – ответил Паратов, глядя в окно, – а то, что, судя по скорости всасывания данных препаратов, к моменту падения Касаткина просто была не в состоянии влезть на подоконник. Вы видели окно в ее квартире?
– Да, – кивнула Неля. – Дом старый, дореволюционной постройки, и подоконники расположены очень высоко. Так вы поэтому решили?..
– Не только. Когда кто-то влезает на подоконник, он обязательно помогает себе руками, логично? Чтобы этого не делать, надо быть, по меньшей мере, человеком-пауком.
Неля слушала внимательно, ловя каждое слово.
– Так вот, Касаткина, судя по всему, мухой взлетела на подоконник: на раме ни единого отпечатка!
– И это означает?
– Вероятно, Ольга находилась без сознания, ее подняли и сбросили вниз – потому и отпечатки рук на раме отсутствуют. Но там нет и отпечатков предполагаемого убийцы.
– То есть он работал в перчатках, – медленно проговорила Неля, – или стер отпечатки по окончании… Конечно же, он не мог выборочно убрать только свои, поэтому избавился от всех?
– Вы правильно мыслите, доктор. Никогда не думали о работе в органах? Кажется, профессор Любавин – ваш родственник?
– Крестный. Они с папой дружили с института. Вы что-то еще обнаружили?
Неля не хотела говорить о Любавине. Он задал ей трудную задачу, и она до сих пор не решила, какой ответ ему дать. Вернее, еще полчаса назад она практически была уверена, что откажется.
– Я внимательно прочел отчет и заметил кое-какие несоответствия. Стол в комнате был красиво сервирован. На нем стояла ваза с фруктами, коробка дорогих шоколадных конфет и откупоренная бутылка шампанского.
– Тоже без отпечатков? – уточнила Неля.
– Без. Ни на чем, включая единственный бокал, отпечатков не обнаружили.
– То есть все выглядело так, словно Ольга праздновала собственную смерть?
– Ну да, – хмыкнул Паратов, выдувая дым из тонких ноздрей, – в одиночестве! Но я не поленился и посетил квартиру Касаткиной лично. Ее не продали, не сдали, хоть и прибрали хорошенько. Вы когда-нибудь видели, чтобы бокалы продавались нечетным числом?
– Да нет вроде: обычно по две штуки, по четыре или по шесть… Вы это к чему?
– В серванте стоит пять таких бокалов – один из них изъяли наши эксперты, а потом вернули родственникам.
– Получается, одного не хватает? Он мог разбиться еще до того, как…
– Или его забрал убийца.
– А почему не помыл и не поставил обратно?
– Может, времени не хватило? – предположил Паратов. – А может, решил, что так будет надежнее.
– Если я правильно понимаю, – поразмыслив, сказала Неля, – все это – косвенные доказательства?
– Точно. Но у меня еще есть вы, доктор.
– В смысле? – напряглась Неля. Не слишком ли она расслабилась, решив, что Паратов ее не подозревает? Может, он завел этот разговор в надежде, что она сболтнет нечто, что до этого скрывала? Кажется, это называется взять клиента в разработку?
– Как вы узнали, что Ольга намерена покончить с собой? – между тем задал вопрос следователь.
– Она прислала мне эсэмэску.
– Она часто это делала?
– Только когда опаздывала на прием.
– А как вы обычно поддерживали связь?
– Созванивались или она оставляла сообщение на автоответчике.
– А вам не кажется, Нелли Аркадьевна, что эсэмэска – это как-то мелко? Человек решается на серьезный шаг – самый, можно сказать, важный шаг в своей жизни, намеревается свести с нею счеты и – ограничивается кратким посланием на телефон лечащему врачу, даже не будучи уверенным, что оный его получит? По-вашему, это нормально?
Ненормально. В высшей степени странно – и почему ей самой не пришло в голову? Ольга часто названивала Неле, делилась своими переживаниями, спрашивала совета. Так почему же она, решив умереть, не попыталась поговорить?
– Как я смогу с вами связаться? – спросил Паратов, выписывая ей пропуск.
– По мобильному, вот номер.
– Вернетесь на дачу?
– Нет, – отрицательно мотнула она головой. – По правде говоря, я… перешла на новое место и теперь буду работать в больнице «Синяя Горка», – неожиданно для себя добавила Неля.
* * *– Нелли Аркадьевна, пациент в третьей палате что-то разбушевался!
Голос медсестры вернул Нелю из воспоминаний. Она оторвалась от стекла, прижавшись к которому стояла, глядя на безрадостный пейзаж за окном. Там, среди голых деревьев и печально растопыривших тонкие ветки кустов, гуляли пациенты, которым позволялось выходить из здания. Словно тени из царства мертвых, они медленно брели по посыпанным мелким гравием извилистым дорожкам.
– Иду, Анюта! – отозвалась она.
Как странно складывается порой жизнь. Ты и думать не думаешь о переменах, увязнув в повседневной рутине. Затем происходит нечто, заставляющее взглянуть на все иначе, и мир будто переворачивается! Неле и в голову не приходило, что она захочет сменить свое спокойное, сытое житие на что-то практически противоположное – и вот она здесь, в «Синей Горке», на зарплате чуть больше двадцати тысяч и с массой проблем, связанных с огромным количеством пациентов. Конечно, дивиденды, ежеквартально получаемые от различных издательств за многократно переиздаваемые труды отца, позволяли не бедствовать, однако, увидев договор с обозначенным в нем будущим заработком, Неля с ужасом поняла, что простым смертным пришлось бы довольствоваться только этими доходами. Разумеется, она не собиралась надолго тут задерживаться, а лишь до той поры, пока не сумеет подтвердить или опровергнуть подозрения дяди Ильи.
Однако, к собственному удивлению, работа Неле понравилась. Она и забыла, каково это – помогать не мятущимся домохозяйкам, недовольным собственным местом в жизни богатого мужа, не уставшим от денег бизнес-леди, не актрисам и второсортным певичкам, расставшимся с очередным возлюбленным и находящимся в «творческом» поиске следующего, а самым что ни на есть настоящим больным! Все, к чему готовили ее в университете, сейчас находилось прямо перед ней… Неля словно долгое время стояла у конвейера и вдруг получила шанс заняться творчеством. Работая в «Парацельсе», Неля привыкла ни в чем себе не отказывать, но ее занятие не приносило особой радости. Во время учебы ей мечталось о серьезных случаях, о том, как она добьется успехов в лечении самых безнадежных больных, напишет множество книг и ее именем назовут какой-нибудь синдром. Защитив кандидатскую и проработав несколько лет, Неля поняла, что такое будущее вряд ли ей грозит, и смирилась с настоящим. Во всяком случае, ей так казалось. Она еще не решила, что станет делать после того, как вернется в «большой мир». Может, обратно, в консультационный центр? Она думала, что коллеги, по крайней мере те, с кем она близко общалась, позвонят и поинтересуются ее житьем-бытьем. Никто и не подумал. Кроме Жени. Неля не ожидала, что именно он станет интересоваться ее судьбой! Во всяком случае, после того, что между ними произошло. Это она помогла Евгению устроиться в «Парацельс» два года назад, памятуя о дружбе в медицинском университете. Он здорово изменился, приобрел лоск, на который тогда не было и намека, и стал, как говорят, завидным женихом. Евгений, по его же собственным словам, пытался начать новую жизнь. Было ясно, что его переходу в «Парацельс» предшествовала череда неудач, но в наше тяжелое время такой расклад необычным не назовешь. В изменившемся приятеле Неля заметила нечто привлекательное, отсутствующее в годы юности, и закрутился роман. Но постепенно Неля стала тяготиться этими отношениями. Женя оказался слишком требовательным, а она не ощущала себя готовой к серьезным переменам. Поначалу Женя дулся, перестал общаться, но постепенно конфликт себя исчерпал, хотя прежние теплые отношения так и не восстановились. И тем не менее именно Женя позвонил ей через некоторое время после ухода из «Парацельса», выражая надежду, что она передумает и вернется!
