Анатолий Ромов - Бесспорной версии нет (сборник)
Иванов бегло просмотрел фотографии. Все три пересняты и увеличены, узнать Кудюма на них не так-то просто. Ничего, других нет, сойдут и эти.
– В управлении о Нижарадзе пока ничего не знают, – извиняющимся тоном сказал Хорин. – Я звонил абхазцам, те тоже в неведении. Розыск оформить нельзя, сами понимаете.
– Понятно. Что там с этой… дамой?
– Да вот, сообщили из одного отделения. В центре. Пришла к ним сегодня женщина, жена заведующего «Автосервисом». Фамилия – Гари…
– Гарибова, – подсказал Линяев.
– Да, Гарибова. Говорит, вчера у ее мужа какой-то неизвестный, угрожая оружием, отобрал двадцать тысяч рублей. Как сообщили из отделения, неизвестный, описанный этой дамой, похож на «кавказца». Высокий, южного типа, лет тридцати. С усами.
– Где она его видела?
– Он пришел к ним домой. Вместе с мужем. По ее показаниям, муж был бледный, не в себе. Сказал, что это его племянник. Попросил ее снять со своей книжки двадцать тысяч рублей. Якобы для больного родственника. Она, конечно, ничему не поверила. По ее словам, неизвестный правую руку все время держал в кармане.
– Сняла она деньги?
– Да. Сняла и принесла домой, хотя это не проверено. Муж передал деньги неизвестному, и тот ушел. После этого муж ей сказал, чтобы она никому ничего не говорила. Мы попросили ребят из отделения до вас мужа не трогать. Потом она чуть ли не на коленях умоляла их не выдавать ее, даже заявление не написала. Муж, мол, убьет. Все это они передали со слов. Мы вызвали ее повесткой, завтра в два будет у вас. Правильно?
– Правильно. Значит, пока так: ждите здесь. До упора. Но, в общем, я недолго.
Подойдя к гостинице, он толкнул входную дверь. Вошел в полуосвещенный вестибюль. Невысокий пожилой швейцар только покосился, ничего не сказав.
Иванов поднялся на второй этаж. В полутьме выделялся лишь столик дежурной. Женщина лет сорока, волосы завязаны узлом, поверх форменного халата толстая вязаная кофта. С видимым неудовольствием отложила раскрытую книгу:
– Слушаю.
– Вы – Грачева Вера Мелентьевна? – Вытянул краешек удостоверения.
Почувствовав, что разговор будет долгим, женщина аккуратно заложила страницу:
– Она самая.
– К вам, наверное, уже обращались – по поводу жильца из двести девятого?
– Обращались, а как же. Что это вы за него так, за двести девятого? Что он сделал-то?
– Вы его помните? Внешне?
– Н-ну… Вроде такой… – Дежурная потерла переносицу. – Как бы южный. Особенно-то я его не разглядывала, всех разглядывать – с ума сойдешь. Но вроде он был с усами… Крупный такой мужчина.
– Понятно.
Иванов достал из кармана три фотографии Кудюма:
– Посмотрите, не он? Не торопитесь, внимательно посмотрите.
Дежурная передвинула фотографии. Поменяла их местами у лампы:
– Вроде бы напоминает… Только… – подняла глаза, – только этот явный ведь уголовник? А?
– Вера Мелентьевна, вы меня не спрашивайте. Посмотрите еще раз и скажите: похожи эти фотографии на жильца из двести девятого номера? Который съехал примерно неделю назад? Нижарадзе Гурама Джансуговича?
Дежурная снова принялась рассматривать фотографии.
– Отдаленно вроде можно сказать.
– А не отдаленно?
– Вроде бы тот, из двести девятого, такой был… спокойный, солидный.
Любопытно, если Нижарадзе из двести девятого был не настоящий! Но, кажется, больше ничего определенного она ему не скажет. Что ж, теперь можно заняться горничной.
В крошечной комнате отдыха в конце коридора, усевшись на стул, горничная Лена Малахова долго рассматривала фотографии. Вернула, скептически сморщилась:
– Знаете, все-таки не он. Тот был весь какой-то округлый, надутый… А этот щуплый. Нет, не он.
Дежурная могла ошибиться, фотографии все-таки некачественные. Но вряд ли вместе с дежурной ошиблась еще и горничная. Похоже, здесь жил не Кудюм, а тот, кто использовал его документы. Если так, все меняется.
– Когда вы убирали, он каждый раз был в номере?
– Я его всего два раза видела. А так убирала без него.
– Ну а когда убирали при нем, что он делал?
– Ничего не делал. Сидел, и все. То ли считал что-то, то ли писал.
– Считал или писал? Почему вы так подумали?
– Он за столом сидел, спиной ко мне, пока я ходила. Я в его сторону вообще-то не смотрела. Но так, вроде у него плечи шевелились. Все время. Будто писал. Или переставлял что-то на столе.
– Переставлял? Вы не ошибаетесь? Именно переставлял?
– Ну да. Это я так сейчас думаю. Тогда-то мне все равно было, но сейчас… – Горничная помедлила. – Самой даже любопытно. Вообще-то, кто он такой, этот двести девятый? Уголовник, что ли?
– Если это тот, кого мы ищем, – уголовник. Теперь, Лена, вот еще что. Вы ведро из этого номера выносили. Мусорное. Постарайтесь вспомнить, что было в этом ведре.
– Что там может быть? Газеты смятые. Окурки, бумага грязная. Мусор. Ничего такого не было. Обертки, помню, от вафель были. Да, обертки.
– Обертки от вафель?
– Да. Он их много, помню, накидал.
– Ну а какие они, эти обертки?
– Вы что, оберток от вафель не видели? Бумажки такие, белые. Хрустящие. Мы их, знаете, сколько выгребаем.
– Понятно, Леночка. Вы о чем-нибудь с ним говорили?
– Чего мне с ним говорить? Спросила только: «Я у вас уберу?» Он: «Да, пожалуйста». И все.
– Вы не обратили внимания – он говорил с акцентом?
– Ой, не помню. Вообще-то… Нет, не помню. Может, с акцентом.
То, что и администратор, и швейцар не смогли опознать Нижарадзе по фотографии, особой ценности не представляло – в любом случае они вряд ли детально запомнили его лицо. И все же, отпустив Хорина и Линяева и разворачивая машину к Тимирязевской улице, к дому Ираклия Кутателадзе, Иванов был почти уверен: в двести девятом номере останавливался не Кудюм.
Дом на Тимирязевской
Кутателадзе жили в старом добротном доме, принадлежавшем Тимирязевской академии, на третьем этаже. Лифта не было. Дверь Иванову открыл сам Ираклий, в шлепанцах и в спортивном костюме. Сейчас, в свои сорок два, Ираклий был подтянут и худощав, как всегда. Конечно, с первого класса оба они менялись внешне не один раз – но только не друг для друга. Лицо Ираклия – зелено-карие глаза, в меру крупный, настоящий картлийский нос, подбородок с ямочкой – всегда казалось Иванову одним и тем же. Изначально.
Увидев Иванова, Ираклий улыбнулся:
– О, какие люди… Боря, ты ли это?
– Извини, я без звонка.
– Ты о чем. Перестань. Входи, не стой.
Они поцеловались. Ираклий подтолкнул друга на кухню, успев шепнуть:
– Тебе повезло, Манана приготовила кое-что… В комнату не зову, сам понимаешь – Дато, уроки…
– Ираклий, я ничего не хочу.
– Ладно, ладно, разберемся.
Проходя на кухню, Иванов успел увидеть восьмилетнего Дато, махнувшего ему из-за своего стола. Невысокая большеглазая Манана, стоявшая у плиты, молча обняла Иванова за плечи. Улыбнулась все понимающей улыбкой, повернулась к кастрюлям. Да, что бы ни случилось, здесь, в доме Кутателадзе, он всегда будет своим. Главное, он может ничего не объяснять, его здесь всегда поймут – ничего не спрашивая.
Ужин, который подала Манана, был таким, каким могут его сделать для друга только тбилисцы – с холодными и горячими закусками, с зеленью и свежими овощами, с домашним печеньем.
Потом, когда ушла Манана, они с Ираклием пили чай. Все вопросы, которые они могли задать друг другу, были уже заданы. Поэтому, коротко обменявшись последними новостями, они сейчас перебрасывались односложными замечаниями, смакуя и понимая каждое. Конечно, сейчас они были дальше друг от друга, чем, скажем, в школе. Зато теперь в дружбе каждого присутствовало то, что можно было бы назвать частью их детства и юности. Это значило многое, в том числе и то, что сейчас их дружба не требовала долгих разговоров. Сладостным могло стать даже короткое слово, даже просто молчание. Сладостным, потому что в этом коротком слове и в этом молчании жило ощущение всего, что тебе близко. Ощущение дружбы. Ощущение юности, ощущение Тбилиси, а значит, ощущение дома.
И все-таки, возвращаясь от Кутателадзе к себе домой, вглядываясь в мигающие ночные московские светофоры, Иванов понял: мысли его сейчас заняты только «кавказцем». Он должен, просто обязан найти убийцу Садовникова. И он это сделает. Хотя, если рассуждать реально, никаких надежд на это у него пока нет. Есть лишь небольшие достижения. Например, разговор с дежурной по этажу и горничной в гостинице «Алтай». Если вспомнить все, что связано с этим разговором, похоже, в двести девятом номере под фамилией Нижарадзе скрывался кто-то другой. Но что это ему может сейчас дать, он пока не знает.
Сопоставление
Прохоров, которому на следующее утро он изложил все эти соображения, долго вытирал пот со лба и шеи.
– Преждевременных выводов мы с вами, конечно, делать не будем. Но может быть, это действительно не Кудюм?
– Тогда кто же?
– Ну, допустим, «кавказец»?
