Наталья Солнцева - Танец семи вуалей
Глава 3
Черный ЛогГлория целые дни проводила в мастерской в цокольном этаже – так Агафон, покойный хозяин дома, называл свой кабинет: место, где занимался то ли опытами, то ли колдовскими ритуалами, то ли каббалой. Она оставила попытки разобраться в его записях или хотя бы упорядочить его бумаги. Карлик зашифровал рукописные тексты и стер информацию с винчестера. Компьютер достался новой обладательнице готовым к использованию, но девственно чистым.
Выходит, Агафон знал время своей смерти и подготовился к ней[5]. Вырвав Глорию из рук похитителей, он фактически спас ее… дабы ввергнуть в очередное испытание. Теперь она ежедневно, ежечасно сдает экзамен, – неплохо бы сообразить, кому и по каким предметам. Колдовство? Ясновидение? Чернокнижие? Заклинание духов?
Книг Агафон собрал великое множество – редкие раритетные издания соседствовали в его библиотеке с обычными фолиантами, тонкими потрепанными брошюрками и написанными от руки трактатами на чужеземных языках. Глория учила в школе английский, как все, и в медицинском институте увлекалась латынью. Но для чтения рукописей этого не хватало. Она брала только книги на русском, однако одолела малую толику.
От скуки Глория бродила из комнаты в комнату, пытаясь понять карлика посредством окружающих его при жизни вещей. Любое жилище, любой предмет обихода несет на себе отпечаток владельца, говорит о нем языком символов, источает его флюиды.
В мастерской бывший хозяин держал разные предметы непонятного назначения. Глория не осмеливалась ни убрать какую-нибудь наводившую жуть штуковину вроде бронзового адского пса Цербера, ни добавить что-то по своему вкусу. Ей досталось наследство, которому она не могла найти применения.
В завещании карлик отписал дом со всем его содержимым своему слуге Санте, однако предвидел, что приобретет его не кто иной, как Глория. Он оставил ей письмо, в котором объяснялся в любви…
Глория спрятала это «послание с того света» и запретила себе прикасаться к нему и вспоминать о нем. Однако запрет почему-то действовал с точностью до наоборот. Ее мысли возвращались к письму Агафона чаще и чаще. Должно быть, она искала там ответы на свои невысказанные вопросы. Искала разгадку собственной души…
Здесь, в мастерской, уродливый человечек с безобразным туловищем и лицом греческого бога испустил дух, держа за руку Глорию… и с последним дыханием передал ей свой непостижимый и ужасный дар.
Она до сих пор сомневалась, произошло это на самом деле или она попала в ловушку воображения… поддалась магнетизму умирающего, который не только не ослабевал с течением времени, но, напротив, крепчал и усиливался. Глория оказалась в зоне притяжения карлика и не могла вырваться. А главное – уже не хотела.
Однажды она сбежала отсюда, чтобы вернуться. И теперь этот странный дом, наполненный удивительными вещами, привнес в смысл ее существования острые и пряные ноты, без которых она не представляла себя.
Карлик как будто присутствовал рядом, опекал ее, оберегал от просчетов и ошибок, наставлял и развлекал. То, что он умер, перестало пугать Глорию. Постепенно она привыкала к мысли, что унаследовала не только его слугу и жилище, но и род его занятий. Шаг за шагом она открывала в себе новые качества, необъяснимые с точки зрения логики, но близкие ей по духу.
Ее посещали смутные видения, которые она не всегда умела правильно истолковать.
Ее сны стали более осмысленными. То есть во сне Глория понимала, что это сон, который не менее реален, чем бодрствование.
Она поймала себя на том, что беседует с пустотой. И неуловимая суть этих бесед составляла некий безмолвный источник информации, о котором она раньше не подозревала.
На столе в мастерской стояла картина «Встреча Соломона и царицы Савской». В склоненной даме со лбом мадонны Глория пыталась разгадать собственную тайну. Агафон ни разу не обмолвился, какой скрытый смысл вкладывал он в образы царя Соломона и царицы Савской. Он любил поговорить о них, но все как-то вскользь, вокруг да около…
Картина свалилась со стены в момент смерти карлика, рама разбилась… и Глория не стала возвращать полотно на место. В этом она усматривала намек… словно с уходом Агафона что-то закончилось и никогда уже не будет прежним.
Семь медных кувшинов на постаментах в виде колонн посреди мастерской будоражили ее воображение. Должно быть, карлик пошутил, что заключил туда джиннов. Любопытство боролось в Глории со страхом. А вдруг она «выпустит джинна из бутылки» и потеряет контроль над ним? Что тогда делать? Мало ли что может натворить своенравное бесплотное существо, созданное из огня? Как потом загнать его обратно?
Подобные размышления казались Глории безумными, и она с ужасом прислушивалась к себе… не зреет ли в ее мозгу коварная болезнь? Симптомы, которые она помнила из курса психиатрии, приходили на ум один за другим, и почти каждый она находила у себя.
«Безумие заразно, – повторял на своих лекциях старичок-профессор. – Общаясь изо дня в день с безумцами, вы рискуете подхватить от них вирус душевного недуга…»
Будучи студенткой, Глория вместе с остальными посмеивалась над профессором. Однако сейчас его слова обрели иное звучание и перестали казаться проявлением старческого маразма.
– С кем поведешься, от того и наберешься… – бормотала она. – Неужели я заразилась от Агафона его безумием? Меня преследуют зрительные и слуховые галлюцинации, которые я принимаю за… некое новое состояние?
Она ходила вокруг кувшинов, как кот вокруг сметаны. Очень хотелось знать, что там, внутри. На каждом кувшине красовалась эмалевая вставка. Узкие горлышки были закрыты крышками и залиты сургучом. На сургуче кто-то оттиснул печать. Глории не удавалось разобрать, что изображено на печати. Какие-то закорючки…
Она перерыла все ящики в столе Агафона в надежде обнаружить «инструкцию» по обращению с кувшинами. Увы, карлик не оставил ей подробных указаний. Подразумевалось, что он передал ей свою колдовскую силу вкупе со всеми необходимыми знаниями.
– Бред… – вымолвила Глория. – Я понятия не имею, как вести себя с ними…
Она говорила о джиннах как о людях, и это рассмешило ее.
– Он издевается надо мной, – сказала она, думая о карлике. – А я поддаюсь на его уловки.
В дверь мастерской постучали, и на пороге появился Санта в неизменном спортивном костюме.
– Обед подавать? – лаконично осведомился он.
– Агафон когда-нибудь пользовался этими кувшинами? – спросила Глория.
– Не знаю…
– Откуда они появились?
– Они уже были здесь, когда хозяин взял меня в дом, – объяснил великан. – А что?
– Ничего, иди…
– Уже полдень, – заявил Санта. – Пора обедать.
Слуга свято соблюдал традиции, заведенные Агафоном. Глория не стала спорить. За обедом она продолжала размышлять о кувшинах.
«Это же Сулейманова печать!» – осенило ее.
– Санта, принеси мне из библиотеки сказки «Тысяча и одна ночь».
Великан послушно отправился на второй этаж. Прошло несколько минут, пока он искал книгу на полках. Вернулся Санта довольный, неся в руках старое издание сказок.
Глория схватила толстенную растрепанную книгу и принялась листать. Ага, вот… бедный рыбак из Аравии… много раз вытягивал сети пустыми…
Это была история о том, как рыбак выловил медный кувшин, запечатанный свинцом. На свинце «великий волшебник, царь Сулейман ибн Дауд, вырезал тайное и страшное девяносто девятое имя Аллаха… которое давало ему власть над птицами, ветрами и злыми духами – джиннами…»
– Дело тут не в пробке… – пробормотала она, лихорадочно пытаясь поймать ускользающую мысль. – Не в пробке… Сулейман ибн Дауд… это же… Соломон, сын Давида!..
МоскваПоследняя пациентка покинула кабинет Оленина в девять вечера.
Закончив прием, он устало потянулся и позвал Симу.
– Тебя подвезти?
– Если вас не затруднит… – робко кивнула она, помня о разбитом зеркальце.
Интересно, существует ли способ обезвреживания плохих примет?
– Сегодня тебе пришлось задержаться допоздна, – сказал доктор. – Я за тебя отвечаю. Не люблю эти длинные подземные переходы после часа пик. Там болтается всякая шпана.
Она поблагодарила, пряча радостную улыбку, и пошла собираться.
В машине Юрий Павлович молчал. Он будто забыл дневной инцидент с макияжем и не прочитал Симе обычную нотацию. Она сама понимала, что краситься нужно дома, а не на работе. Но времени катастрофически не хватало. Она хотела поступать в медицинский, по вечерам готовилась к экзаменам, а утром не могла себя заставить встать. А ведь когда-то же и погулять нужно, и отдохнуть. Поэтому Сима наверстывала упущенное в приемной господина Оленина. Выкручивалась как могла.
По утрам доктор приходил тютелька в тютельку – видно, сам был не прочь поспать. Естественно, он торопился и не обращал на ассистентку внимания. Зато пока длился первый сеанс, Сима успевала привести себя в порядок и представала перед шефом во всеоружии своей красоты.
