Агата Кристи - Бремя любви
– Очень красивые, – вежливо ответила Лаура.
– Я люблю их больше, чем людей. Хотя бы за то, что они недолго живут. – Он твердой рукой взял Лауру за плечо. – До свиданья, Лаура. Тебе пора идти. Дружба не должна быть в тягость. Я был рад тебя видеть.
– До свиданья, мистер Болдок. Спасибо. Мне тоже было очень приятно.
Вежливые формулировки легко слетали с ее губ. Она была воспитанной девочкой.
– Молодец. – Болдок похлопал ее по плечу. – Так и надо говорить. Учтивость – это пароль, который заставляет колеса крутиться. Вот дорастешь до моих лет, тогда говори что угодно Лаура улыбнулась и вышла через железную калитку, которую он перед ней распахнул. Потом в нерешительности обернулась.
– Ну, что еще?
– Так мы правда договорились? Я имею в виду, насчет дружбы?
Болдок потер нос.
– Да, – сказал он со вздохом. – Думаю, да.
– Я надеюсь, вы не очень против, – встревожилась Лаура.
– Не очень Мне надо привыкнуть к этой идее.
– Да, конечно. Мне тоже. Но я думаю… Я думаю…
Это будет очень приятно. До свиданья.
– До свиданья.
Болдок смотрел на удаляющуюся фигурку и сердито бормотал: «Во что же ты вляпался, старый дурак!»
Он направил стопы к дому, где его поджидала экономка миссис Роуз.
– Девочка ушла?
– Да, ушла.
– О Господи, что же она так мало побыла?
– Вполне достаточно. Дети и низшие классы никогда не умеют вовремя попрощаться. Приходится делать это за них.
– Ну и ну! – Миссис Роуз возмущенно глядела на него, пока он проходил мимо нее в дом.
– До свиданья, – сказал ей Болдок. – Я иду в библиотеку и не хочу, чтобы меня снова беспокоили.
– А на ужин.
– Что хотите, – отмахнулся он. – И заберите все эти сладости. Съешьте сами или скормите кошкам.
– О, спасибо, сэр. У меня племянница…
– Хоть племяннице, хоть кошке, кому угодно.
Он вошел в библиотеку и хлопнул дверью.
– Ну и ну! – опять сказала миссис Роуз. – Сварливый старый бобыль! Но я-то его понимаю, не то, что другие.
Лаура пришла домой, исполненная чувства собственного достоинства.
Она просунула голову в окно кухни, где горничная Этель осваивала премудрости тамбурной вышивки.
– Этель, у меня есть друг, – сказала Лаура.
– Да, дорогуша, – сказала Этель и забормотала:
– Пять цепочек, два раза в следующую петлю, восемь цепочек…
– У меня есть друг, – повторно сообщила Лаура.
Этель продолжала бормотать:
– Пять двойных цепочек, потом три раза в следующую петлю – что-то получается не так… Где же я упустила?
– У меня есть друг! – прокричала Лаура, разъяренная полным отсутствием понимания.
Этель с удивлением подняла голову.
– Надо потереть, дорогуша, – потри, – расплывчато ответила она.
Лаура с отвращением отвернулась.
Глава 3
Анджела Франклин с ужасом думала о возвращении домой, но это оказалось не так страшно, как она опасалась.
Когда они подъехали к дверям, она сказала мужу:
– Вон Лаура ждет нас на ступеньках. Какая она возбужденная!
И, выскочив из машины, она пылко протянула к дочери руки.
– Лаура, дорогая! Как чудесно видеть тебя Ты очень скучала?
Лаура честно ответила:
– Не очень. Я была занята. Я сплела тебе коврик из пальмового волокна.
На Анджелу нахлынули воспоминания о Чарльзе – как он бы кинулся к ней, весь в слезах, обнимал бы ее, кричал: «Мамочка! Мамочка!»
Как это больно – вспоминать…
Она оттолкнула от себя воспоминания, улыбнулась Лауре и сказала:
– Пальмовый коврик? Как это мило, дорогая.
Артур Франклин потрепал дочь по головке.
– Ты подросла, киска.
Все вошли в дом.
Лаура сама не знала, чего ждет. Вот мама и папа, они рады ей, вертятся вокруг нее, задают вопросы. Это не с ними неладно, это с ней. Она не может… что она не может?
Все оказалось не так, как она рассчитывала. Она не заняла место Чарльза. Чего-то в ней не хватает. Но завтра все будет иначе! Если не завтра, то послезавтра или через два дня. Лаура вдруг вспомнила пленившие ее слова из старомодной детской книжки: «Душа этого дома».
Вот что она такое – душа этого дома.
Вот кем она должна быть – но ее охватило горькое предчувствие, что она так и осталась просто Лаурой, такой же, какой была всегда.
Просто Лаура…
* * *– Болди, кажется, воспылал любовью к Лауре, – сообщила Анджела. Представляешь, когда нас не было, он приглашал ее к себе на чай.
На что Артур ответил, что интересно было бы ему знать, о чем они разговаривали.
Помолчав, Анджела сказала:
– Я думаю, мы должны рассказать Лауре. Если этого не сделать, она услышит от слуг или кого-то еще. В конце концов, она слишком большая, чтобы верить в аиста или в капусту.
Она лежала под кедром на плетеном диванчике, повернув голову к мужу, сидевшему в шезлонге.
Печать страдания все еще лежала на ее лице. Жизнь, которую она вела, не сумела пока развеять чувство утраты.
– Это будет мальчик, – сказал Артур Франклин. – Я знаю, что это будет мальчик.
Анджела улыбнулась и покачала головой.
– Не стоит гадать, – сказала она.
– Говорю тебе, Анджела, я знаю, – он был совершенно уверен. Мальчик, похожий на Чарльза, другой Чарльз, смеющийся, синеглазый, озорной, нежный.
Анджела подумала: «Может, будет мальчик – но это будет не Чарльз».
– Но если родится девочка, мы тоже будем очень довольны, – не слишком убедительно сказал муж.
– Артур, я знаю, что ты хочешь сына.
– Да, – вздохнул он, – я бы хотел сына.
Мужчина всегда хочет сына, ему нужен сын. Дочери – это совсем другое.
Движимый неясным чувством вины, он сказал:
– Лаура – очень милая девочка.
Анджела искренне с ним согласилась.
– Я это вижу. Она хорошая, тихая, всегда готовая помочь. Мы будем скучать, когда она пойдет в школу. – Она добавила:
– Для нее тоже лучше, чтобы это была не девочка, а то Лаура может взревновать, а это совсем ни к чему.
– Конечно.
– Но дети иногда ревнуют, это естественно; вот почему я думаю, что мы обязаны сказать, подготовить ее.
И потому Анджела Франклин поговорила с дочкой.
– Лаура, хочешь маленького братика? – И запоздало добавила:
– Или сестричку?
Лаура уставилась на мать. Смысл слов не дошел до нее.
Она не понимала.
Анджела мягко сказала:
– Видишь ли, дорогая, у меня будет ребенок… В сентябре. Хорошо, правда?
Она пришла в замешательство, когда Лаура, что-то буркнув, повернулась и ушла с раскрасневшимся от непонятных чувств лицом.
Анджела забеспокоилась.
– Не понимаю, – сказала она мужу. – Может, мы ошиблись? Я никогда не говорила с ней ни о чем таком.
Может, она понятия не имеет…
Артур Франклин возразил, что, поскольку рождение котят в доме явилось грандиозным событием, едва ли Лаура не знакома с этой стороной жизни.
– Да, но может, она думает, что у людей по-другому. Ее это могло шокировать.
Это и правда шокировало Лауру, однако вовсе не биологической стороной. Просто до сих пор ей не приходила в голову мысль, что мать может родить другого ребенка. Ситуация представлялась ей простой и четкой. Чарльз умер, и она у родителей единственный ребенок. Как она себе говорила, «все, что у них есть в этом мире».
И вот, вот теперь будет новый Чарльз.
В отличие от родителей, она не сомневалась, что будет мальчик.
Ее охватило жестокое чувство заброшенности.
Она долго сидела съежившись на бортике огуречного парника, борясь с отчаянием.
Потом решилась. Встала и пошла по дороге, ведущей к дому мистера Болдока.
Мистер Болдок, скрежеща зубами и изрыгая злобу, писал саркастический обзор из серии «Жизнь замечательных людей» для учебного журнала.
Он повернул к двери свирепое лицо, когда миссис Роуз, постучав, вошла и доложила:
– К вам маленькая мисс Лаура.
– А, это ты. – Он еле сдержал поток ругательств.
Он был в замешательстве. Ничего себе! Эта девчонка собирается соваться к нему в любой, самый неподходящий момент. Так они не договаривались. Чертовы дети! Дай им палец – всю руку отхватят. Он не любит детей. Никогда не любил.
Он растерянно смотрел на Лауру. В ее глазах не было выражения виноватости. В них было горе, а также полная уверенность в праве находиться там, куда она пришла.
Никаких вежливых извинений.
– Я подумала, что должна прийти сообщить вам, что у меня будет маленький брат.
– Ох, – отпрянул Болдок. – Ну-у. – Он тянул время.
Бледное лицо Лауры ничего не выражало. – Ну и новость, ты не находишь? – Он помолчал. – Ты рада?
– Нет. Кажется, нет.
– Эти малыши – такая гадость, – с сочувствием согласился Болдок. – Ни зубов, ни волос, и орут до посинения. Матери, конечно, их любят, иначе эти несчастные скотины вообще бы никогда не выросли. Но когда ему будет три или четыре года, ты обнаружишь, что он не так уж плох. Как щенок или котенок.
