Саманта Хайес - Пока ты моя
— Вы, должно быть, Зои, — говорит она. Голос у женщины такой же приятный, как и она сама. Этот голос встряхивает, возвращая к реальности. Хозяйка дома одаривает меня улыбкой, и от внешних уголков ее глаз начинают разбегаться морщинки, а на щеках образуются ямочки. Она кажется самой дружелюбной женщиной на свете.
Я поднимаюсь и протягиваю руку:
— Да, а вы, судя по всему, миссис Морган-Браун.
— О, зовите меня Клаудией, пожалуйста. Входите, — широко улыбается она.
Клаудия отходит в сторону, и я захожу в дом. Здесь пахнет цветами — на столике в прихожей красуется ваза с лилиями, — но главным образом в воздухе витает «аромат» сожженного тоста.
— Пойдемте, нам будет удобнее на кухне. Выпьем по чашечке кофе, — зовет меня Клаудия с приятной улыбкой и неимоверных размеров животом.
Пока мы идем по черно-белому, будто шахматная доска, кафельному полу, ребенок, который открыл дверь, носится между нами. За пояс его брюк заткнут игрушечный пистолет. Мы заходим на кухню. Она просто огромная.
— Дорогой, Зои здесь.
Мужчина поднимает глаза от «Таймс». Весьма привлекательный, как и, полагаю, все члены этой семьи.
— Добрый день, — говорю я как можно более приветливо.
Мы немного мнемся, как это обычно бывает при знакомстве.
— Привет, я — Джеймс. Рад познакомиться. — Он на мгновение приподнимается и протягивает мне руку.
Клаудия подает мне кофе, который волшебным образом появляется из начищенной до блеска машины. Аппарат выглядит таким навороченным, что и подойти-то страшно, а ведь мне, безусловно, придется пользоваться этой машиной, если я получу работу. Делаю глоток и оглядываюсь, пытаясь не таращить в удивлении глаза. Кухня впечатляет. Там, где я живу… где почти не живу… кухня размером с чулан. И нет никакой комнаты для посудомоечной машины или каких-либо затейливых электроприборов, но потом я напоминаю себе, что нас всего двое, и на то, чтобы сполоснуть пару тарелок и кастрюлю, времени вообще не требуется.
И все же от великолепия этой кухни у меня перехватывает дыхание. За глубокой двойной керамической мойкой находятся высокие, прямо-таки огромные окна в георгианском стиле, из которых открывается вид на расположенный внизу сад, просто громадный для города. Три стены комнаты занимают кремового цвета полки, а в старом выступе в кладке, предназначенном для дымохода, стоит красная плита «Ага» размером с автомобиль. Деревянные столешницы того же медового оттенка, что и старые деревянные полы, придают помещению налет деревенского стиля. В этом углу комнаты, около соснового стола, располагается старый продавленный диван, заваленный подушками, довольно неряшливого вида, весь в складках. На нем разбросаны детали «Лего».
Джеймс сворачивает газету и отодвигается. Я сажусь рядом с ним. От него пахнет мылом. Места для Клаудии не остается, и она подтягивает стул от стола.
— Мне лучше взгромоздиться на стул, — объясняет Клаудия. — А то потом меня придется вытаскивать из этого старья подъемным краном.
На мгновение повисает тишина.
Вдруг у наших ног начинают носиться туда-сюда два маленьких мальчика. Они похожи как две капли воды. Братья громко ссорятся из-за пластмассовой игрушки.
— Оскар, — утомленно говорит Джеймс, — отдай ее.
Я не уверена, что Оскар должен уступать. Он взял игрушку первым.
— Итак, — начинаю я, когда гвалт стихает, — вы наверняка хотите узнать подробнее об опыте моей работы.
Я основательно подготовилась к собеседованию, выучила все так, чтобы от зубов отскакивало. Вплоть до цвета глаз моего последнего работодателя и объема двигателя его автомобиля. Зеленовато-коричневый и два с половиной литра. Я готова к чему угодно.
— В скольких семьях вы работали? — спрашивает Клаудия.
— В общей сложности в четырех, — легко отвечаю я. — Самый короткий срок работы составлял три года. Я оставила это место только потому, что семья переехала жить в Техас. Я могла бы поехать с ними, но предпочла остаться в Англии.
Что ж, все идет хорошо. Похоже, мне удалось произвести впечатление на Клаудию.
— Почему вы оставили последнее место работы? — неожиданно бросает Джеймс. Он впервые выказывает хоть толику интереса к нашему разговору. Видимо, доверяет принятие решения жене, так что вряд ли выгонит взашей няню, если выяснится, что та попала в их дом прямиком из преисподней.
— Ах! — отвечаю я с самоуверенной улыбкой. — Когда дети вырастают, нянь обычно увольняют.
Клаудия смеется, но Джеймс остается серьезным.
Этим утром я оделась особенно тщательно: практичные сужающиеся книзу брюки для езды на велосипеде, почти цвета ржавчины, и закрытая серая футболка, поверх которой я натянула симпатичный бледно-желтый кардиган. У меня короткие и немного спутанные волосы — прическа модная, но не чрезмерно. Никаких колец. Только мое серебряное ожерелье с подвеской в форме сердца. Это особенный подарок. Я выгляжу привлекательно. Этакая симпатичная няня легкого поведения.
— Я пять лет была няней у Кингсли. Когда я поступила на работу, Бет и Тилли было десять и восемь соответственно. В тринадцать лет младшего ребенка отправили в школу-пансион, и мои услуги семье больше не требовались. Миссис Кингсли — Мэгги — уверяла, что ради такой няни, как я, готова родить еще одного ребенка.
Я специально вставляю в предложение ее имя, потому что Клаудии явно по душе подобное положение вещей. Близкие отношения, когда обращаются друг к другу по имени.
«То, как мягко ее руки лежат на раздутом животе… это убивает меня», — думаю я.
— Так сколько вы были без работы? — напрямик, довольно резко спрашивает Джеймс.
— Я не считаю себя в полной мере безработной. Я покинула дом Кингсли летом. Они пригласили меня в свой дом на юге Франции в качестве прощального подарка, а потом я прошла короткий, но интенсивный курс в Италии, в центре Монтессори.
Жду реакции на это сообщение.
— О, Джеймс! Я всегда говорила, что нам стоит записать мальчиков в школу, работающую по методике Монтессори.
— Это был удивительный опыт, — продолжаю я. — Прямо горю желанием применить на практике полученные знания.
Мысленно делаю себе памятку о том, что нужно перечитать информацию о системе воспитания Монтессори.
— Это помогает с четырехлетними злоумышленниками? — ухмыляется Джеймс.
Я не могу удержаться от короткого смешка.
— Несомненно. — И тут, как по заказу, на меня высыпается содержимое целой пачки восковых мелков. Я пытаюсь подавить реакцию вздрогнуть от неожиданности. — Эй… ты хочешь раскрасить меня?
Близнец, встретивший меня у входной двери — я понимаю, что это он, только по его зеленой рубашке, — шипит на меня сквозь зубы. Он хватает с пола пару мелков и, прицелившись, швыряет ими в меня.
— А ну-ка, прекрати, Ноа, — говорит его отец, но мальчик и ухом не ведет.
— Не принесешь ли мне какую-нибудь бумагу? — прошу я, не обращая внимания на то, как саднит щеку.
— Мне очень жаль, — оправдывается Клаудия. — Я бы сказала, что они — дерзкие, но, по сути, не такие уж и злоумышленники. Только Ноа время от времени ведет себя буйно.
— Осложнения при родах, — тихо добавляет Джеймс, пока мальчики ссорятся, выясняя, кому из них сходить за блокнотом.
Я перевожу взгляд на Клаудию и жду ее объяснений. Как бы то ни было, я и так уже все знаю.
— Это осложнения не при моих родах, — объясняет она, с нежностью поглаживая ладонью живот. Потом, уже шепотом, добавляет: — Близнецы — не мои. То есть они, конечно, мои, но я — не их биологическая мать. Это просто к вашему сведению.
— О… Все в порядке. Поняла.
— Моя первая жена умерла от рака, когда мальчикам было два месяца от роду. Болезнь появилась ниоткуда и отняла у нее жизнь, — замечая тотчас же появившееся на моем лице огорчение, Джеймс машет руками. — Нет, ну все действительно в полном порядке.
Я тут же меняю выражение эмоций — немного поджатые в сочувствии губы и почтительный быстрый взгляд из-под бровей. Это все, что требуется.
— Эй, а ты — молодец, — хвалю я, когда Ноа мчится ко мне, размахивая блокнотом. — Ну а теперь почему бы тебе не поторопиться, чтобы мы посмотрели, кто сможет собрать с пола больше мелков? А потом устроим конкурс, оценим, кто лучше нарисует мой портрет. Хорошо?
— Холосо! — кричит Оскар. Он уже подпрыгивает от волнения. Его щеки розовеют.
Ноа останавливается и с секунду пристально смотрит на меня — должна признаться, это сильно нервирует, — а потом спокойно вырывает лист из блокнота.
— Это тебе, Оскар, — и отдает листок брату.
— Умничка! — одобряю я. — Ну а теперь — марш рисовать, и приходите вдвоем, только когда закончите!
Близнецы сбрасывают с ног свои дурацкие тапочки — с изображениями героев мультфильмов или кого-то в этом роде — и затихают за столом с мелками. Оскар просит у брата синий цвет. Ноа дает ему нужный мелок.
