Анна и Сергей Литвиновы - В Питер вернутся не все
Дима пару раз вызывал его на разговор, сделал с ним интервью и для себя определил, что Кряжин — человек совершенно без чувства юмора (качество, по мнению Полуянова, для мужчины необходимейшее), к тому же не слишком образованный и скучный до занудливости. Обыкновенно истории, что он рассказывал, сводились к двум темам: с кем, сколько и чего он выпил, а также с кем и при каких обстоятельствах переспал. Притом, словно не доверяя самому себе и своей популярности, актер непременно включал в свои побасенки успешных коллег: «Сидим мы как-то с Серегой (или с Костей, с Сашкой, то есть с Безруковым, Хабенским или Балуевым), — тут Олеся (Судзиловская) подходит…» От однообразных россказней Николы скулы журналиста очень быстро начинало сводить зевотой.
Но однажды, разговорив Кряжина, журналист понял, что человек он все-таки своеобычный, с интересной, по меньшей мере, биографией…
Надо заметить, что Кряжин среди членов киногруппы был, неоспоримо, самым популярным. Однажды Дима прошелся с ним по Невскому — в поисках пивбара, который заменил бы для них модные в советские времена «Очки», — и обратил внимание на то, что его спутника узнает едва ли ни каждый третий мужчина и каждая вторая женщина. А Никола, стервец, вдобавок тщательно отслеживал реакцию встречных, трепетно вглядывался: признали? не признали? — и при каждом случае узнавания дополнительно раздувался от гордости. К концу прогулки (подходящего пивбара они так и не нашли) Полуянову показалось, что актер вот-вот лопнет от довольства.
То же самое и с автографами. По количеству росчерков, оставляемых Николой, он далеко превосходил всех участников труппы (включая даже приму Волочковскую). К артисту то и дело подскакивали юные барышни, девушки в соку или даже перезрелые матроны и просили расписаться. Самые верные и запасливые вооружались скачанными из Сети фото и даже афишами с изображением Кряжина. Для тех же, кто не был подготовлен к встрече с кумиром, актер оставлял свой росчерк, где только придется: в блокнотах, ежедневниках, на трамвайных билетах и даже (журналист сам видел) на голых животиках и декольте юных дев.
Если подобное поклонение вызывало ревность даже у случайного в кино человека — Полуянова, можно представить, как оно бесило натуральных актеров и актерок, не исключая звездной Волочковской. К Ольге — пожалуй, более востребованной, чем ее партнер, — подходили с просьбами дать автограф куда реже. У журналиста появилось тому объяснение: совершенная женская красота актрисы зачастую вызывала в зрительницах раздражение и ревность. А мужчины при виде звезды просто немели. К тому же хорошо известно, что среди поклонников («сыров», «группис»…) преобладают, причем с подавляющим преимуществом, девицы юных лет. Их, что вполне естественно, мужская стать Кряжина притягивала сильнее, чем очаровательная хрупкость актрисы.
Разумеется, Никола вовсю пользовался обожанием женского пола. Пару раз Полуянов видел его в коридорах гостиницы в тесной компании с разными девушками. Кряжин к своим «сырам» относился цинично и встречи с ними называл не иначе, как «похоть почесать». Он, словно представитель королевского рода, рассматривал поклонниц, как его величество — простолюдинок. Связи с ними ничего для него не значили. Иное дело — роман с актрисой, то есть тоже с аристократкой, ровней ему. Тут Кряжин готов был потрудиться: быть победительным, и уступчивым, и милым, и страдающим…
В первый же день съемок, когда били о штатив традиционную тарелку, Дима заметил: меж исполнителями главных ролей черная кошка пробежала. Вне кадра они не смотрят друг на друга, не разговаривают, после того как прозвучит команда «Стоп! Снято!», стараются как можно скорее разойтись подальше. В чем дело, Полуянову пояснила гримерша, знавшая, как и положено гримершам, все, что происходит на площадке и вокруг нее: совсем недавно у Кряжина был роман с Волочковской. Они жили вместе, в одной квартире. Более того, парочка и на нынешних съемках рассчитывала (во всяком случае, Никола рассчитывал) продлить свой роман во впечатляющих декорациях белых ночей. Однако еще в подготовительный период, во время проб, Волочковская стала встречаться с режиссером картины Прокопенко и немедленно дала Кряжину от ворот поворот. Актер из-за нежданной измены пассии — да еще и происходившей каждодневно у него на глазах! — страшно бесился и страдал.
Пару раз крепко поддавший Никола пытался выяснить отношения со своей «экс». В один прекрасный день — точнее, в белую ночь — Полуянов лично оказался свидетелем их бурной ссоры.
Номер журналиста в гостинице «Октябрьская» помещался неподалеку от актрисулиного «люкса»; а окна по случаю теплой погоды репортер, не выносивший кондиционеров, держал открытыми. И вот однажды Диму разбудил натуральный мужской рев. Он стряхнул с себя остатки сна и сел в кровати. Глянул на свои никогда не снимаемые часы: четверть пятого — и солнце уже пробивается сквозь щелку гардин.
Мужской голос оказался басом Кряжина. По его тональности было очевидно, что актер пьян.
— Пр-р-роститутка! Шлюха! — орал Никола. — Твар-р-рь пр-р-родажная! Сменяла любовь на банку супа чечевичного!
— Пошел вон, кретин! — визжала в ответ Волочковская. — Я тебе ничего не должна! Алкоголик! Подонок!
Потом донесся шум борьбы. И снова голос актрисы — теперь она говорила тихо и убежденно:
— Только попробуй! Только ударь! Ты у меня и с картины вылетишь, и из театра! Я тебе устрою, обещаю!
Последовал бессильный стук, будто что-то выпало из разжавшихся рук на пол, и дальше послышался голос Кряжина, уже на октаву тише:
— Карьеру делаешь, стерва кудрявая? Думаешь, теперь сволочь похотливая будет тебя во всех своих кино снимать? Так вот, знай: этому не бывать. Уж я позабочусь.
— Ты? — насмешливо проговорила Волочковская. — Да ты о самом себе-то не можешь позаботиться!
— Вот увидишь, — тихо, но убежденно отвечал актер, и голос его в тот момент даже не показался Полуянову пьяным. — Вы все увидите…
Тогда, прямо ночью, непосредственно после услышанного разговора, журналист записал перепалку звезд в блокнот по горячим следам, слово в слово. Нет, не для того, чтобы публиковать: журналистская этика есть журналистская этика, Дима никогда не опустится до того, чтобы печатать подслушанное, подсмотренное. Записал просто по привычке: а вдруг когда-нибудь понадобится.
* * *
Сейчас, в холодном тамбуре «Северного экспресса», Дима вспомнил ту ночную ссору в «Октябрьской». «Надо достать блокнот да перечитать, что я там про них накалякал», — подумал он.
А актриса, рассматривая, словно видит впервые, испачканный кровью нож, с усталым ужасом бормотала:
— Это он… он мне подложил… Теперь я точно знаю: он, Николай, и Вадюшу убил, и меня — меня! — подставляет…
— Ты должна мне все рассказать, — внушительно молвил Полуянов, переходя на «ты». — Буквально все, и очень подробно о том, что случилось в вашем купе сегодня ночью.
— Я поняла! — вдруг вскрикнула Волочковская. — Поняла, зачем у меня появился нож! На нем ведь теперь мои отпечатки пальцев, да? Мерзавец, он специально так сделал! О, прошу, Дима, помоги мне! Мне ведь никто не поверит! Никакая милиция! Умоляю: помоги мне выпутаться!
— Для этого ты должна поведать мне все, — терпеливо повторил журналист.
— Я увидела его… его тело… Бросилась, к нему, обняла, стала кричать: «Вадюша, Вадюша!..» Он не откликался. Я вся кровью перепачкалась. И пульса не было. Я вскочила, закричала. К двери бросилась. Дергаю — а она не открывается. Опять рвусь — а ее как заклинило, только щелочка. Дергаю, дергаю…
На глазах у Волочковской показались слезы. Полуянов прикурил еще одну сигарету и сунул ей в рот.
— Да, спасибо, — машинально поблагодарила актриса. Нервно затянулась, продолжила: — В общем, я не сразу сообразила, что я в вагоне, что дверь в сторону открывается. Потом открыла ее и в коридор бросилась, всех будить!..
Волочковскую начала бить дрожь — то ли от происшедшего, то ли от прохлады ночного тамбура.
«Допрос по горячим следам, — промелькнуло у Димы. — И впрямь, как было бы хорошо, если бы я сам это убийство сумел раскрыть. Какие газета даст заголовки! Например: «Репортер вычисляет убийцу!» Такого ни в моей карьере, ни в истории отечественной журналистики точно еще не было!»
— Ольга, — мягко поинтересовался Полуянов, — а когда ты в ванную комнату уходила, дверь в купе была изнутри заперта?
Вопрос довольно долго доходил до девушки, а потом она наконец прошептала:
— Н-не знаю… Я ее не закрывала… Может, Вадюша? Но как… если она была закрыта, то тогда… — глаза Ольги округлились, — как же тогда убийца в купе вошел? — Она повысила голос, в нем прозвучали одновременно и обида, и угроза, и призыв к жалости (все-таки Волочковская была хорошей актрисой): — Ты меня не подлавливай! Зачем ты меня подлавливаешь, Дима!?
