Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой
Однако она не получила моего сочувствия. Я был взбудоражен всеми этими жуткими подробностями про кляп, пояс и все остальное, смутно вспомнился репортаж по городским новостям про двойное убийство в элитном районе, но таких деталей журналистам обычно не сообщают.
– Как думаешь, зачем несколько раз вставлять и вынимать кляп? – перевел тему я.
– Ну, а ты мозгами пораскинь.
– Не знаю. Кляп не мешает убить человека.
– Нет, не мешает. Но мешает кое-чему другому.
– Кричать?
– Теплее.
– Говорить?.. То есть, ты считаешь, что преступнику хотел, чтобы жертва что-то сказала?
– Вряд ли от нее требовали пения «а капелла», – усмехнулась Вика, отжимая волосы в полотенце.
– Думаешь, девушка что-то знала?
– Может, знала, может, наоборот, не знала, – пожала плечами Виктория. В тусклом утреннем свете она была похожа на сказочную русалку с бледной фарфоровой кожей и синими пейзажно-васильковыми глазами, почти черными сейчас.
– Здесь интересно, что убийство личное, – продолжала она. – И именно девушка была главным объектом убийцы. Ее убили второй, ее хотели выслушать. К тому же она не кричала по какой-то причине, когда кляп вынимали. При этом девушка была жива.
Она выпустила из полотенца отдавшие влагу волосы, которые тут же разлеглись по ее плечам слипшимися прядями.
– Что это значит? – никак не мог сообразить я.
– Это значит, что она говорила с преступником. Только, видимо, сказала не то, чего тот ожидал, или, как вариант, не сказала.
– А муж?
Виктория закатила глаза, демонстрируя, что я спрашиваю не о том.
– Ну, вот почем я знаю! Если цель преступника была остаться с девушкой и выслушать ее, то мужа вообще, может быть, заодно убили. А может быть, он сопротивление оказал…
– Но тогда это точно твоя специализация – речь, – заметил я.
– Это специализация телепата, – иронично сощурилась Вика. – Я не знаю, что думал преступник и что не сказала жертва. Я не телепат.
– А переписка?
– Вообще ума не приложу, что они там хотят найти. Не думают же они всерьез, что паре кто-то в «Фейсбуке» угрожал, или где там еще – в Инстаграме? Глупость!
– Не интересно?
– Не особо. Еще и не вовремя, сам знаешь, не до них мне сейчас, – отозвалась Вика уже с кухни.
– А почему согласилась?
– Это жизнь, – театрально вздохнула она. – Если б я могла просочиться в другую реальность, поверь, я бы просочилась.
Пока она готовила завтрак, я своими глазами увидел ту крепкую руку, которая держала ее в этой реальности, мешая «просочиться». Это была рука начальника Следственного управления Следственного комитета города, которая размашисто и уверенно вывела на пухлой папке: «ВИКТОРИИ АЛЕКСАНДРОВНЕ БЕРСЕНЬЕВОЙ. СРОЧНО!».
Глава 2
Блондинка в «Мармеладе»
Модным может стать все, что угодно.
Никто и ничто не может быть застрахован от моды.
Александр Гофман, ученый-социологДо этого дня я ходил с длинным светло-русым хвостом, который кудрявился и завивался, как ему вздумается, но когда я завтракал, Вика вдруг задумчиво намотала мой хвост себе на палец и категорично заявила:
– Сегодня ты идешь со мной!».
Я привык ей доверять и ничуть не встревожился, когда она припарковалась возле салона красоты, эффектно блиставшего идеально чистым керамогранитным крыльцом и сладкой до слипания отдельных частей тела вывеской «Мармелад». Сопротивляться было поздно. Она попросила посадить нас рядом – без разделения на мужской и женский зал, и тут же, как по мановению волшебной палочки, по соседству с ее креслом возникло еще одно, в которое моментально пристроили меня.
– Желание клиента – закон, желание VIP-клиента – Евангелие, – широко улыбалась менеджер зала, дама лет сорока, с выведенными как будто куском угля бровями, видимо, чрезвычайно модными, потому что дама приподнимала их многозначительно и очень бережно. Густые неестественные брови громко диссонировали с такой же неестественной улыбкой. И я подумал о том, сколько же времени Виктория должна проводить в этом салоне, если даже такая грымза считает необходимым натягивать на себя с ее приходом псевдо-радостную улыбку? Страшно даже представить!
В черной парикмахерской накидке, фиксировавшейся на шее, я был похож на католического священника. Досадуя на выступивший румянец, я показал глазами на эту нелепицу в зеркале. Я не привык к таким местам и выглядел глупее некуда.
– А смысл? – спросил я как можно более хладнокровно.
И получил ответ:
– В хорошей прическе на голове смысла иногда больше, чем в самой голове.
– Тебя не смущает, что с живым человеком обращаются как с той-терьером? – упорствовал я, разглядывая примеры модных, условно, мужских стрижек в рамках над зеркалом.
– Не ворчи, – сказала Вика, не поднимая головы от каталога разных парикмахерских чудес, и я понял, что коль скоро позволил затащить себя сюда, надо просто не подавать виду и быть начеку.
– Они были больны, по-моему… на голову, – вдруг сказала Вика.
– Еще бы!
Я повеселел, думая, что она имеет в виду дизайнеров и парикмахеров, но я ошибся.
– Я про этих мужа с женой. Про убитых, – уточнила она. – Пока ты собирался, я успела просмотреть переписку.
– И что?
– Представляешь, они всю свою жизнь выкладывали на обозрение в социальных сетях.
– Сейчас многие так делают.
– Я заметила. Как это называется? Навязывание миру своей ничтожной персоны?
– Это называется «дружить» в современном понимании.
– Дружить, дружить, – она несколько раз перекатила слово во рту, словно пробовала его на вкус.
– Нехватка времени, – пояснил я.
– Может быть, – протянула Вика. – Но зачем писать человеку в социальной сети, если живешь с ним в одной квартире?
– Не знаю, но многие так делают.
– Нет, даже не это странно, а то, что они пишут личные сообщения на так называемой «стене», то есть на всеобщее обозрение: «Дорогой, спасибо за вечер!». И ответ там же, на стене: «Ты была просто восхитительна, любимая!». Это что такое?
– Тебя это удивляет?
– Да. А тебя нет?
– Нет.
– Странно.
Она замолчала и снова уткнулась в парикмахерский каталог, который ей любезно вручила менеджер зала.
– А знаешь, Вика, почему меня это не удивляет?
– Почему? – буркнула она, не поднимая глаз.
– Потому что не одни они так себя ведут…
– Вели.
– Ну да… – мне стало не по себе. Смерть придавала трагическую завершенность даже глупому эксбиционизму и интернет-хвастовству.
– И еще смайлики и сердечки, – добавила Виктория многозначительно.
– Реально, чтобы разобраться в этом деле, тебе надо завести хотя бы «Контакт» или «Фейсбук», – заключил я, удивляясь ее совершенной невинности в вопросах интернет-общения.
– Попробую, – она растянула губы в усмешке, которую я зову железобетонной. Редкое умение, присущее из знакомых мне людей одной Виктории и молодому Арнольду Шварценеггеру времен «Терминатора». – Только от того, зарегистрируюсь я в сети или нет, правила общения не поменяются, – продолжала она все с тем же нездешним выражением лица. – Речевой акт не может произноситься в никуда. Если есть говорящий, должен быть и слушающий. Если есть пишущий, должен быть читающий.
Ответить я не успел. Молодая симпатичная блондинка мягко распределила мои волосы по плечам и застыла с вопросительно-милым выражением, ласково перебирая пряди маленькой белой ручкой. Интересно, это тоже была часть программы VIP?
– Как-то так, я думаю, – сказала Вика, передавая девушке раскрытый журнал. – Только ему не показывайте! Пусть будет сюрприз, – добавила она, а я, уже успевший кое-что понять про это царство феминистского произвола, подумал, что в случае чего всегда можно подстричься под ёжик и переложить вину на ближайший военкомат. Само собой, в нормальном времени и пространстве, без запахов укладок и лаков для волос, разговаривать с Викой придется серьезно, но сейчас, как поется в одной песне Гребенщиков: сила была на ее стороне.
Увлекаясь историей, я давно отметил моду на одежду и прически номером один в ряду необъяснимых исторических странностей. Хотя нет, мода все-таки номер два: сразу после той легкости, с которой эпохи гуманизма сменяются периодами мракобесия. Но мода – это тоже нечто: какие-то чужеродные образования, в отрыве от представлений о физиологии, как будто кутюрье являются на Землю из других галактик. То железными пластинами стягивали грудь, то шнуровали ребра, то вили прически-гнезда (и ладно бы для птиц). Теперь вот трусы, натирающие анус, каблуки, уродующие ступни… И все это – женская мода.
Мог ли я надеяться, что представительницы прекрасной половины, веками выбиравшие модную пытку, оставят меня в покое теперь? Теперь, когда я младший, а Вика старшая, я гость, а она – хозяйка, я благодарный ученик, а она опытный специалист, целый кандидат наук, я – бедный родственник, а она – благородная тетушка. Да, наверное, надо было сразу сказать, что Вика приходится мне тетей. А то получилось как-то загадочно в начале. Но я еще не очень опытный рассказчик, поэтому прошу прощения.
