Светлана Алешина - В пекло по собственной воле (сборник)
Однако, когда матросы пронесли на носилках в самолет подобранного в океане человека, я сильно засомневалась, что он – японец. Это был человек уже, как мне показалось, очень зрелого возраста. Прежде всего меня смутила его совершенно белая широкая окладистая борода и такие же белые усы. Почему-то я очень плохо представляла себе японцев бородатыми.
Да и лицо у него было очень мало похожим на те лица, которые мы привыкли считать традиционно японскими – густые темные брови, острый, выдающийся вперед прямой нос и овальные, почти европейские глаза могли бы принадлежать скорее какому-нибудь римлянину, чем жителю Токио или Киото.
Одежда на нем и впрямь была национальной, но вовсе не кимоно, как можно было предположить, а какой-то распашной халат с узкими рукавами, на котором был вышит прямоугольный узор – белыми нитками и какими-то не то стекляшками, не то камушками с отверстиями. Вместо традиционного японского оби – узкого пояса – халат был подвязан наборным набедренным поясом из кусочков сыромятной кожи, также отделанных каким-то прямоугольным узором. Матросы принесли и какую-то длинную палку с острым крючком на конце, изготовленным, судя по всему, из кости какого-то животного. Палка, как они объяснили, была привязана к правой руке старика, когда его подобрали в океане.
Старик молча смотрел на нас неподвижным взглядом и не делал никаких попыток ни заговорить, ни спросить у нас что-либо.
– Кто он, японец? – спросила я у Евграфова, пока мы не взлетели и двигатель работал на полуоборотах.
– Нет! – улыбнулся Евграфов. – Таких, как он, у них очень мало, это одно из старинных племен, айны. Их в Японии всего тысяч пятнадцать-двадцать. И все почти живут напротив нас, через пролив с японской стороны, на Хоккайдо. У нас, на Шикотане, всего одно селение было – человек тридцать. Их уже кто только не уговаривал перебраться на Итуруп или на Сахалин, но они ни в какую не соглашались. Промышляли охотой на котика и на тюленя. Китов давно перестали гарпунить, все равно на берег вытянуть не смогут, смысла нет охотиться. Люди чудные какие-то! Поклоняются океану, и хоронят их в океане. Сам, правда, не видел, но рассказывали ребята-сверхсрочники…
Вертолет взлетел. Евграфов еще пытался что-то мне говорить, но я уже ничего не могла разобрать за шумом двигателя. Он махнул рукой – потом, мол.
Со стариком-айном не удалось поговорить и на заставе, куда доставил нас вертолет. Врачи сразу же оттеснили его от меня и после беглого осмотра заявили, что он сильно переохлажден, не способен адекватно реагировать на окружающее, и вообще ему требуется срочная медицинская помощь, иначе может начаться жесточайший воспалительный процесс.
Я слегка поскандалила, но в конце концов отступилась, общаться с этим стариком и в самом деле сейчас затруднительно, он смотрел не мигая в пространство и на вопросы не реагировал. Мне, правда, показалось, что переохлаждение тут ни при чем, что причина в чем-то совсем другом, но в чем – я понять не могла.
Глава четвертая
Выспросив у врачей, сколько, по их мнению, времени потребуется, чтобы привести старика в нормальное состояние, я поспешила на поиски Фимки, который, как мне сказали, уже вернулся от геофизиков и пропадал теперь где-то на острове.
Шаблина я нашла в жилом поселке, где вовсю уже трудилась тяжелая техника – бульдозеры с огромными ножами, за один заход сдвигающими обломки сразу всего здания. Поселок уже был практически расчищен от обломков бараков и прочего мусора. Под ногами хлюпала глинистая, напитанная океанской и дождевой водой почва, кругом валялись обломки каких-то камней – от небольших, размером с кулак, до солидных глыб величиной с автомашину.
Фима снимал на пленку экскаватор, уже роющий фундамент под новое здание консервного завода, который, как выяснилось, решили восстановить в кратчайшие сроки. Я удивилась, увидев у котлована наших спасателей из Владивостока. На вопрос, почему они здесь, ведь Чугунков приказал снять спасателей с восстановительных работ, их старший, средних лет мужчина, кутавшийся в штормовку под моросящим нудным дождем, сплюнул в заполняющийся вслед за ковшом экскаватора водой котлован и заворчал раздраженно:
– У него семь пятниц на неделе, у твоего Чугункова. Мы по лесу полазили на горе часа четыре, а потом – всех срочно сюда, на восстановление рыбзавода. А я строителем не нанимался! В гробу я это видел – грязь тут месить под дождем, пусть вербуют сезонников, те и построят им все что хочешь – хоть черта лысого!
Я оставила его у котлована и подошла к Фимке, только что вылезшему из ковша экскаватора, куда он забрался в поисках наиболее эффектной точки съемки.
– О! Наконец-то я нашел тебя! – нагло заявил Ефим, хватая сразу же меня за руку и таща куда-то в сторону от котлована.
Он впихнул меня в вездеход, стоящий неподалеку, и принялся сразу же тараторить как сорока.
– Оленька, я все твои просьбы выполнил! – заявил он, слегка озадачив меня множественным числом слова «просьба», я его просила, насколько мне помнится, только об одном: связаться с геофизиками и выяснить у них все, что можно, о причинах цунами и возможности их прогнозировать.
– Ты представляешь, меня там чуть не арестовали! – продолжал Фимка. – Какой-то козел с майорскими погонами и генеральскими замашками. Столкнулся со мной около палатки геофизиков, они катер с «Витязя» ждали, и начал сразу орать – кто я, видите ли, такой, да что я тут делаю, да есть ли у меня допуск в пограничную зону? Хотел мою фотокамеру отобрать, представляешь? Я его чуть не убил на месте, спасибо ему вот, оттащил меня от этого дурака, а то не знаю, что было бы…
Ефим показал рукой на молчаливого человека, зябко кутавшегося в штормовку, которого я в тусклом полумраке сначала не заметила. К моему удивлению, им оказался тот самый очкарик, который докладывал на совещании, проводимом Чугунковым, первым и вызвал неудовольствие генерала своими научными речами. Он, как мне показалось, тоже узнал меня.
– Нашли своих японцев в океане? – спросил очкарик, протягивая мне руку. – Моя фамилия Финкельштейн. Самуил Моисеевич Финкельштейн, хотя чаще меня называют Семеном Михайловичем, как Буденного.
– Кого? – переспросила я.
Очкарик пожал плечами.
– Буденного, – ответил он недоуменно. – Был такой деятель… Я думал, его еще помнят.
– Ах, этот! – рассмеялась я. – Простите меня за такую реакцию! Я просто не сразу вас поняла. Дело в том, что нашего министра тоже зовут Семен Михайлович, и это тоже кличка или прозвище, что ли… Настоящее имя у него сложнее и не очень удобно для произношения.
Я давно заметила, что когда сообщаешь людям об этом факте, они как-то просто машинально спрашивают: «А как же его зовут?» Но этот, к моему удивлению, такого вопроса не задал.
– Ефим сообщил мне, что вы интересуетесь процессами образования и распространения динамического возмущения в больших массах воды, – сказал вдруг он, слегка огорошив терминологией, сквозь которую я с трудом продралась до смысла сказанного.
«А Чугунков-то был, пожалуй, прав, – подумала я, – когда просил его разговаривать на простом, общедоступном языке, а не читать лекции».
– Вы не ошиблись, – ответила я с живейшим интересом. – Именно я интересовалась этой информацией. Правда, для себя я сформулировала область моих интересов несколько проще… Я хотела бы выяснить поточнее причины цунами, обрушившегося на Шикотан, и возможности их раннего прогнозирования.
Пока мы говорили, Фимка крутил головой то на меня, то на него, потом тяжело вздохнул и заявил:
– Ну, третий, как говорится, лишний. Я надеюсь, вы и без меня тут прекрасно поворкуете, тем более на таком труднодоступном для меня языке. Я как-то привык в своих материалах попроще выражаться, чтобы понятно было абсолютно всем…
Вылезая из вездехода, он поманил меня пальцем и, когда я высунула голову наружу, сказал извиняющимся шепотом:
– Оля, я ни черта не понял, что он там мне объяснял! Потому и приволок с собой. Он, знаешь, кто? Сотрудник какой-то хитрой лаборатории во Владивостоке, они как раз прогнозами занимаются. Его наблюдателем сюда послали…
– Слушай, Фима, – перебила я его. – Кто это тебя арестовать хотел? Только давай без всякой пурги, я же понимаю, что тебя очкарик у майора отбил, а не наоборот, как ты сказал…
– Да я – ничего… – пробормотал смущенный Ефим. – Я откуда знаю, кто это такой. Он мне документы не показывал. Рожа не русская какая-то – то ли казах, то ли киргиз, черт его знает!
«Рожа нерусская должна и фамилию иметь нерусскую, – подумала я, – например, Турсунов, майор то ли ФСБ, то ли вообще диверсант из группы Конкурента. Час от часу не легче. Он меня по пятам преследует. Или, наоборот, – опередить хочет. Вот бы Фима перетрусил, если бы узнал, что его чуть ФСБ не арестовала… Пожалуй, еще не поверил бы, да и правильно, в сущности, сделал бы. Я тоже не верю, что этот Турсунов и в самом деле из ФСБ».
