Аркадий Гендер - Траектория чуда
Мы зря переживали, боясь опоздать, поскольку Женева оказалась, по крайней мере по меркам Москвы, совсем небольшим городом, и на Швейцарском бульваре, расстояние до которого туристическая карта преподносила чуть не как другой конец города, мы были ровно через двенадцать минут. Фасад нужного нам здания ничем не выдавал медицинского учреждения, и только неприметная табличка с надписью "Клиника пластики" говорила о том, что мы не ошиблись адресом. Мы вошли в высокую, при открывании звякнувшую, как в магазине, дверь, и оказались в небольшом холле. Не успели мы оглядеться, как я услышал частое цоканье спешащих каблучков, и через секунду из узкого полутемного коридора, ведущего куда-то вглубь здания, навстречу нам вышла невысокая очень худая дама в годах и в белом халате. "Мадемуазель Талия?" — спросила она Ташу, делая ударение на последней букве имени. Получив утвердительный ответ, дама расплылась в улыбке, закружила вокруг нас, рассыпалась в многочисленных "Бонжур мадам, бонжур мсье!", тут же органично перешла на английский, и предложила следовать за ней. Пока мы шли по длинному коридору, а потом поднимались по лестнице на второй этаж, из их разговора я уловил, что дама — ассистент того самого «светилы», который специально задержался в клинике позже обычного, чтобы осмотреть пациентку из России. Наверху мне было предложено обождать в коридоре, а Таша с ассистентшей скрылись за дверями его кабинета.
В отличие от первого, на втором этаже здания было сразу ясно, что находишься в лечебном учреждении — стерильно белые стены и двери, гладкий линолеум на полу, изредка проходящие по коридору сосредоточенные люди в белых и зеленых халатах. Все очень частно, очень интимно, подальше от людских глаз, — никак не предположишь, проезжая по улице мимо, что здесь серьезная клиника. В глазении по сторонам прошло, наверное, с полчаса, как вдруг из двери выглянула Таша, и поманила меня рукой.
— Глеб, извини, тут разговор подошел к деньгам, — смущенно и виновато шепнула она. — Я была вынуждена сказать, что для этого здесь присутствуешь ты…
— Конечно, конечно, — успокоил ее я.
Профессор, хоть и был уже светилом, оказался дядечкой еще совсем нестарым. Мы поручкались, а вот дальнейшее общение у нас получилось комичное, так как проф не говорил по-английски, а ассистентша не говорила по-русски. Поэтому сначала мадам переводила слова светила Таше, а уж потом она мне. Когда говорил я, понятно, все происходило в обратном порядке. Сначала он минут пять распинался, как он рад, что мы остановили свой выбор на его клинике, что они постараются оправдать, ну, и так далее, а потом вдруг просто так поинтересовался, в какой валюте я предполагаю платить. Я тоже просто так спросил, что он имеет против наличных долларов США? При слове «наличные» и без того непрерывно улыбающийся дохтур вообще расцвел, как сакура в мае, — и без перевода стало ясно, что против зеленых портретов американских президентов он ничего не имеет. "И — сколько?" — спросил я. Светило взял ручку и с виноватым видом начертал на листе бумаги пятерку с четырьмя нулями. Цифра была вполне ожидаема, и я согласно кивнул, после чего фаза цветения на лице профессора достигла своего апогея. Мы договорились, что сверстаем денежное дельце завтра примерно в это же время, после чего Ташу сразу же положат. Нам дали с собой для изучения многостраничный контракт, и мы откланялись. Профессор с ассистентшей проводили нас до самого выхода, и только что не махали вслед, когда мы уезжали на кстати подвернувшемся такси. Мы попросили таксиста, к счастью, понимавшего по-английски, отвезти нас в центр города, и через пять минут он высадил нас у красивого здания в готическом стиле, объяснив, что это — собор Де Сент-Пьер, и что по его мнению осмотр Женевы нужно начинать именно отсюда. Мы поблагодарили и, ориентируясь по захваченной с собой карте, дальше пошли пешком.
Я — небольшой охотник до достопримечательностей, а вот Таша оказалась заядлым зевакой-туристом. По ее настоянию мы обошли и дотошнейшим образом осмотрели почти все достопримечательности, отмеченные на карте. К исходу первого часа экскурсии лично я уже ничего не осматривал, а только безвольно тащился за неутомимой Ташей, как хвост за собакой. Еще через час я робко предложил начать продвигаться к отелю, но получил в ответ такой умоляющий взгляд, что только вздохнул, и мы продолжили променад. Но еще минут через сорок, когда к гудению моих ног подключилось урчание в пустом животе, я поставил вопрос ребром. Теперь вздохнула уже Таша, но, видимо, уступив доводам разума, в выборе: "Или я, или Женева!" прагматично предпочла меня. Мы скомкали осмотр какого-то неинтересного здания, которое, подобно собору Нотр-Дам в Париже, располагалось на острове прямо при впадении Роны в озеро Леман, и вернулись на правую сторону озера. Отсюда уже рукой было подать до нашего отеля. Я, как лошадь, почуявшая стойло, прибавил шагу, категорически воспротивился сколько бы то ни было детальному осмотру попавшегося по дороге конного памятника, и вскоре, обессиленный, наконец опустился в мягкое кресло лобби-бара на первом этаже отеля. Мы выпили пива, потом поднялись в номер и долго думали, пойти ужинать в ресторан, или сделать заказ в номер. В результате преобладал сильнейший аргумент — лень, и мы позвонили в рум-сервис. А потом мы залезли в постель, по телефону попросили портье разбудить нас в половине десятого, и я мгновенно заснул. Наверное то, что Таша склонилась надо мной, и прошептала: "Глеб, Глеб, а ты уверен, что хочешь завтра взять меня с собой?", мне уже приснилось.
Пятница, первая половина дня
Я проснулся сам, когда часы показывали девять двадцать семь. Таша еще спала. Она лежала, свернувшись калачиком, в обнимку с подушкой, выпростав из-под одеяла полусогнутую в колене длинную голую ногу. Ее волосы золотом разметались по подушке, губы были полуоткрыты, веки подрагивали, — наверное, она видела сон. За последние сутки красота Таши, постоянно находящейся рядом, стала для меня чем-то обыкновенным, привычным. Сейчас же, глядя на нее спящую, я вдруг как-то по особенному осознал, насколько она фантастически красива! Я смотрел на нее, и мне хотелось смотреть еще и еще. Но ровно в девять тридцать телефон на тумбочке у меня за спиной залился трелью, я обернулся, на полугудке схватил трубку, надеясь, что звонок не успел разбудить Ташу, а когда опять обернулся, она уже не спала и смотрела на меня своими прозрачными, как вода на полотнах Айвазовского, серо-зелеными глазами. И я мог бы поклясться, что в ее взгляде было что-то, чего я уже очень давно не видел в глазах смотрящих на меня женщин. Я склонился над ней, и растаял в ее губах.
Потом мы вставали, мылись, смеялись, и завтракали. Потом долго, сообразно важности момента, одевались, вернее, одевали меня, причем Талия совершенно волшебным образом без утюга разгладила две ужасных замятины на моем пиджаке, который я, естественно, забыл с вечера вынуть из чемодана. Через полчаса ее усилиями я в черных брюках, черной тенниске, светлом серебристом пиджаке и остроносых туфлях стал выглядеть весьма импозантно. Я смотрел на себя в зеркало, и нравился самому себе. И вообще настроение было — блеск! Через час — полтора я стану миллионером, ха-ха! Мильёнщиком! А пока я таким образом изображал из себя Нарцисса, Таша надела тот же костюмчик, в котором летела, уложила волосы на затылке, и стала вполне походить на секретаря-референта человека, приехавшего в Швейцарию получать наследство. В общем, к тому моменту, как к нам в номер, предварительно вежливо постучав, вошел Ален, мы были полностью готовы. Увидев нас, наш чичероне расцвел, сказал, что мы прекрасно выглядим, напомнил, чтобы я не забыл взять с собой паспорт и протянул мне лист бумаги, сказав, что внизу на рисепшн на мое имя пришел факс. У меня все сразу упало, потому, что это был обещанный факс от Лорика с банковскими реквизитами, по которым мне предстояло отправить вымогателю половину моего наследства. Этот листок бумаги отравил мне всю дорогу из номера вниз на улицу. После почти суток беззаботного пребывания на благословенной альпийской земле я вроде как подзабыл о существовании таких актуальных проблем, как клаузула, фотографии, необходимости «делиться» с Лориком, да вот только Лорик не забыл обо мне, и его факс опустил меня на бренную землю. Но долго хмуриться не хотелось, — на улице было значительно теплее, чем вчера, светило солнце, а у дверей ожидал уже знакомый серебристый Мерседес. Я подмигнул своему отражению в его полированном боку, и мы с Ташей уселись в его кожаное нутро. Тихо урча мотором, как сытый зверь, машина мощно взяла с места.
Хотя до назначенного времени оставалось не более пятнадцати минут, мы, похоже, не опаздывали. По крайней мере Ален, как обычно, «чичеронил», рассказывая, что мы едем по Рю-дю-Рон — улице Роны, которая, на его взгляд, может стать для меня едва ли не главной достопримечательностью Женевы. Я изобразил на лице вопрос, и Ален пояснил, что в самом начале этой улицы, у площади Бель-Эр, располагается адвокатская контора мсье Бернштейна, а после церемонии вступления в права наследования мы в банк, где нам предстоит оформить дела финансовые, и который стоит на углу той же Рю-дю-Рон и уже знакомого нам Швейцарского бульвара. Не успел я посмеяться шутке, как одновременно с боем часов на какой-то готической башне, мимо которой мы проезжали, «мерс» плавно затормозил у подъезда с высокими дверями между двух чугунных колонн, увенчанных треугольным фронтоном. И без Аленовых пояснений было ясно, что мы приехали.
