Галина Романова - Ведьма отмщения
– К чему? – Шпагин напрягся, он понял о ком речь.
– Ну, не знаю я конкретно ее планов мести, чего ты пристал?! Но она точно не хотела физической расправы. Ей хотелось Машку укусить побольнее. Она это говорила, когда меня била. Я, говорит, опущу ее в то же самое, пардон, дерьмо, в котором сама всю жизнь барахтаюсь! Вот! – и Виталик тоже отложил ненужную ему теперь вилку. С сожалением заглянул на дно пустого бокала. – Меня прикончить обещала, когда удирал из своей квартиры. Вот потому я здесь и прячусь.
– А если она сюда за тобой явится? – предположил Шпагин и невольно поежился.
Они спали с Машей, беспечно обнявшись. Он даже не помнил, запирали ли они двери на ночь. Дверь со сломанным замком он сам запер, потому что замок поменял. Поменял и запер. А вот остальные двери он не проверял. Положился на Машу. А она могла и забыть. Или проверял? Черт, ничего не помнит! А Маша уснула неожиданно, закутавшись в шаль. Он потом рядом с ней лег. И…
Шпагин вдруг почувствовал острое желание оказаться снова рядом с ней. Целовать ее, вдыхать аромат ее кожи. Она невероятно приятно пахла – свежестью и духами. Он совершенно точно разграничивал эти два аромата: один ее – неповторимый и удивительный, второй приобретенный – дорогой и не менее удивительный.
Маша ехать сюда отказалась. О причинах можно только догадываться. Хоть бы Виталик оказался прав, и она всего лишь боится новых чувств!
– Сюда? – Виталик вдруг заволновался, завозился, плотнее кутаясь в чужой халат. – Чего она тут забыла, шалава эта ненормальная?! Она знает, что дом не мне принадлежит.
– Зато дом, по твоим утверждениям, принадлежал когда-то ее матери. И она является законной наследницей.
– Завещание было не в ее пользу, – огрызнулся Виталик, сунул руки в карманы Машиного халата, сжал их там в кулаки, вспомнив о давней обиде. – И не в мою, между прочим, тоже!
Возможно, эта женщина, которая была вынуждена отдать своего родного ребенка кому-то на воспитание, рассудила, что Маша при случае правильно распорядится наследством, а Виталик нет. И предполагала, что если незаконнорожденная ее девочка объявится, то Маша с ней поделится. Так ведь?
Нет, не так, бред какой-то! Она могла просто взять и оставить дом ей – своей дочери. А она оставила Маше. Почему? Испытывала угрызения совести оттого, что согрешила с Машиным отцом? Или не знала, где ее дочь?
«Скорее всего, второе», – решил Шпагин. В раскаяние такой матерой грешницы он не верил.
– Послушай, кузен, тебе ведь придется все это повторить завтра у меня в отделе. Под протокол, – предупредил Шпагин и встал со стула. – И ты давай завязывай со всем этим, – он повел руками вокруг себя, охватывая территорию кухни. – Машкин халат надел! Совсем обнаглел, да? Как она его после тебя теперь надевать станет?
– Я не заразный! – огрызнулся Виталик, нахохлившись. Тяжело вздохнул. – А что, под протокол обязательно?
– А как же! – улыбнулся Шпагин ядовито.
– А если я откажусь?
– Тогда я привлеку тебя за проникновение в чужое жилище. За кражу личного имущества, за… Ой, да много за что привлечь тебя могу! Халат, понимаешь, любит после душа надевать! Давай собирайся.
– Куда? – Виталик судорожно вцепился в стол, будто его собирались тащить отсюда силой. Голые пятки побелели, вдавившись в пол.
– В город поедем, пора тебе домой возвращаться. Пока ты тут весь Машин дом не разворовал.
– Не поеду!! Там эта чокнутая с дубинкой по городу бегает и…
– Уже не бегает, – успокоил его Шпагин. – Уехала она куда-то.
– Откуда знаешь? – чуть расслабился Виталик.
– Ищет ее человек один. Просто ступает по ее следам.
– Кто? Кому она нужна? – Виталик сполз со стула.
– Человек тот назвался ее отцом.
– Отцом?! – ахнул Виталик. – Так она родного отца на больничную койку отправила, дура такая! А этот тогда кто?!
– Разберемся, Виталик. Со временем во всем разберемся…
Глава 18
Выслушав доклад Шпагина, полковник надолго задумался. Он перелистывал бумаги, внимательно изучал записи и протоколы допросов. Несколько раз вскидывал глаза на понуро повесившего голову Шпагина и осуждающе вздыхал. Но за все это время они не проронили ни слова. Нет, с самого начала Шпагин говорил. И говорил много. Извинялся за неосмотрительно и преждевременно сделанный доклад о поимке преступника. Полковник молчал тогда, молчал и теперь.
Спустя полчаса он наконец захлопнул папку, чуть сдвинул ее по столу в сторону Шпагина. И проговорил:
– Получается, что у нас теперь два дела?
– Так точно, товарищ полковник! – Шпагин оторвал зад от стула, намереваясь встать по Уставу, полковник махнул рукой, и он снова сел.
– В убийстве подруги нашей фигурантки подозревается Шелест. А в нападении на гражданина Мыскова – его незаконнорожденная дочь? Я правильно понял?
– Так точно, товарищ полковник!
– Да чего ты заладил: товарищ полковник, товарищ полковник?! – заорал наконец долго сдерживающий эмоции начальник отдела. – Мне-то что теперь со всем этим делать? Ведь я наверх уже отчитался, что преступник задержан! Что он вину свою признал…
– Он признал частично.
– Что-оо? – взревел полковник. – Что значит, частично?
– То есть я не то хотел сказать, – зачастил Шпагин. – Я хотел сказать, что он ведь побывал и на первом месте преступления, и на втором. А из квартиры Мыскова забрал из тайника деньги. И… Если постараться, его тоже можно привлечь, товарищ полковник.
– Ой, хватит уже! Привлечь… – передразнил его полковник и потер покрасневший лоб. – Просто мужик оказался не в том месте, не в то время. Нормальный мужик, художник. А что деньги забрал у старика… Это, Шпагин, их семейное дело, пускай расхлебывают, как хотят. Один собрался жениться на проститутке, второй всю жизнь всех обманывал, скрывая свою незаконнорожденную дочь. Семейка тоже… Из всех по-настоящему жалко погибшую. Надо же было так ей попасться, а! Беспечность! Всему виной беспечность! Купила дорогие драгоценности и даже не обратила внимания, что за ней следят! Ну, как так можно?! Это все равно что… Все равно что взять и на автобусной остановке начать миллион долларов пересчитывать! Ох, женщины, женщины. У меня жена так же вот беспечна. Может карточкой банковской размахивать на глазах у всех. Может у банкомата кого-нибудь попросить ей пин-код набрать, потому что очки дома забыла. Ты это… Отпускай этого художника. Ну их! Будет заявление от пострадавшей стороны о пропаже денежных средств, откроем дело. Нет… На нет и суда нет! Ступай, Шпагин. И никогда не торопись с докладом.
Шпагин встал, взял со стола папку. И боком двинулся из кабинета начальства. Он все еще не мог поверить, что все обошлось довольно тихо.
– Слышь, Игорь, – окликнул его полковник, когда Шпагин взялся уже за ручку двери. – Ориентировки по Шелесту разослали?
– Так точно!
– А по девице?
Шпагин промолчал. Он собирался, честно. Но потом внезапно передумал. Девушка удивительно походила на Машу. Так чего доброго станут ее всякий раз останавливать и задерживать для выяснения. Хорошо, если нормальные люди. А если такой, как Говор, к примеру?
Тот до сих пор не мог никак успокоиться. То звонил Шпагину, то заходил. И все вопросы какие-то задавал с подковыркой:
– А кто может подтвердить, что Маша и есть Маша наша, а не ее непонятно откуда взявшаяся сестрица?
– Кто вообще может подтвердить, что существует эта самая сестрица? Кузен?
– Что кузен вообще может знать? У него на морде его обдолбанной написано: скажу все, что пожелаете, подпишу любую бумагу. Шмакодявка он, а не человек.
– Я бы, Шпагин, чем на баррикады бросаться, повнимательнее к Маше этой присмотрелся. Мутная она какая-то.
Маша была хорошей. Очень хорошей! И чем больше ее Шпагин узнавал, тем больше в этом убеждался. Невезучая просто, одинокая. У нее были отец, брат, муж. Но она была очень одинокой. И несчастной. Шпагину ее было жаль. И еще она ему очень, очень нравилась. И он хотел бы продолжения… Не ее сумасшедшей истории, нет. Он хотел бы продолжения того утреннего поцелуя.
А Маша вдруг перестала видеться с ним вовсе. Перестала звонить. Перестала отвечать на звонки. Шпагину было даже немного больно.
– Смотри, Шпагин, – гнусавил сегодня утром Говор. – Парень-то так и не нашелся. Он ведь, по имеющейся у меня информации, был любовником не только непонятно откуда взявшейся сестрицы, но еще и самой Маши нашей.
– Кто говорит? – не выдержал Шпагин и спросил, хотя прежде все время отмалчивался, и на ехидство Говора не обращал внимания.
– Секретарша Маши нашей и говорит…
И Шпагин принял решение. Вот прямо как вышел из кабинета полковника, так и принял его, это самое решение.
Он поговорит с секретаршей Марии Сергеевны. С девушкой, которая любит плакать в рабочее время и подтверждать факт присутствия начальства на рабочем месте, когда само начальство об этом ничего не помнит.
