Дарья Дезомбре - Тени старой квартиры
А тетя Зина выходит из ванной комнаты бледная, со злыми глазами, проводит невидящим взглядом по сидящему на подоконнике между тарелками со студнем Лерке и идет обратно – совсем не своей, усталой какой-то походкой.
«Как та самая утка, только без яблок», – думает Лерка и слышит тети-Зинин голос в коридоре, хриплый, сердитый:
– Зря вы, Алексей, отказались. Сходили бы, развлеклись. Дело молодое.
– Мне и здесь есть с кем потанцевать, – тихо говорит Алеша. И что-то еще добавляет, но Лерке уже ничего не разобрать. Зато ему прекрасно слышен последовавший раздраженный щелчок захлопнувшейся двери.
А через три часа стол уже накрыт в их комнате, рядом с елкой. Новый год всегда справляют у Пироговых. У них, как папа говорит, самый большой метраж. Это раз. А во-вторых, и главных, – у них телевизор. Зато радиолу – «Рекорд-53» – притащил Алешка: на ней и радио можно настроить, и пластинку сверху поставить. Еще соседи приносят стулья, хозяйки, уже красивые, но еще в передниках и с платочками на головах, скрывающих тугие бигуди, снуют между кухней и комнатой с подносами, салатницами, круглыми и овальными блюдами. На кухне производятся последние действа: Леркина мать щедрой дланью посыпает крошкой крутого яйца салат, сажает в центр хвост из петрушки, тетя Лали украшает блюда розочками из морковки и зернами граната – получается очень красиво. Папа, стоя с ней рядом, выкладывает с сосредоточенным лицом в хрустальные розеточки хрен для холодца. Переглянувшись с покуривающим у форточки доктором Коняевым, они – раз, два, взяли! – вытаскивают из-за окна гроздь заиндевевших водочных бутылок и парочку шампанского.
– Это – исключительно прекрасным дамам! – подмигивает папа доктору.
За горячее – ту самую утку – отвечают Ирочка Аверинцева с Колькиной мамой. За сладкое – фирменный рулет – тетя Коняева, у нее свой, секретный рецепт. Мама однажды даже подрядила Лерку на кухне подглядеть, и он доложил, что та скидывает на влажное полотенце тесто из яичных белков, сухарей и орехов, а потом быстро обмазывает кремом и скатывает. Только толку-то? Мама при тете Вере повторить этот рецепт боится – как бы не поссориться. Кроме рулета на сладкое есть еще пирожные – это Анатолий Сергеич, не надеясь на тетю Зину, плюс к привезенному из Грузии винограду отстоял огромную очередь в кондитерскую «Север». Красивые (шикарные! – как сказала мама) бело-синие коробки стоят уже в их комнате. Лерка видел, как Леночка к ним принюхивалась: чуть ли не нос засунула в тонкую щель картонки. Но зато поделилась ценной информацией: «Эклеры», – шепнула она, когда Лерка ее шуганул: мол, еще только твоего сопливого носа тут не хватало! Эклеры и буше. Лерка чувствует, как рот залился слюной – дождаться бы! И эклеров, и подарка от старушки Ксении Лазаревны – по ее улыбке он догадывается, что в подарок на Новый год его ждет марка, и не простая, а…
– Царский, царский подарок! – в унисон с полетом Леркиной фантазии восклицает тетя Вера Коняева. Лерка скашивает глаза. Тьфу ты! В серебряной вазочке, обычно стоящей у Ксении Лазаревны на верхней полке буфета, пузырится серая невыразительная масса. Икра. – Это же, наверное, из «Елисеевского»?
Ксения Лазаревна кивает. К празднику с ее стороны еще миноги и собственноручно сваренный морс. Старушка никак особенно не приоделась, думает Лерка, сам затянутый слишком узким воротничком белой рубашки. Разве что над темной кофтой торчит вместо обычного отложного воротничка нарядный крепдешиновый бант.
– Ну что ж! – это входит Алеша Лоскудов, неся под мышкой какие-то черно-белые круги. – По-моему, пора поставить музыку, для создания, так сказать, праздничного настроения!
– А оно и так у всех праздничное, – говорит сидящая со скучающим видом на диване тетя Зина. Халат с драконом она сменила на голубое платье с широкой юбкой. Лерка заглядывает в лицо с морковной помадой: не похоже, что она сильно радуется. Но тут же отвлекся на Лешкины «круги»: тот откидывает крышку радиолы и ставит один вместо пластинки. Завертевшись на проигрывателе, на темном круге еще явственнее проступают какие-то длинные белые линии.
– Это что? – спрашивает Лерка.
– Это кости, – усмехается Леша. – Но не только. Это Элвис, сынок.
И тут… Тут зазвучала музыка, и все вдруг пропало для Лерки: он уставился в накрахмаленную скатерть и – растерялся. Он чувствует, как все в нем – все «кишочки», как говорила его деревенская, папина родня, – откликается на эти звуки, дрожит, и рыданье подступает к горлу. Жарко становится щекам, а глазам – мокро от слез. Он отрывает взгляд от накрахмаленной складки и видит сидящую напротив за столом Ксению Лазаревну. Она тоже слушает и улыбается. У Лерки отлегло от сердца: значит, все хорошо, он не заболел…
– Как ты себя чувствуешь? – раздается тихий голос за спиной. И удивившись, что кто-то вроде как подслушал его мысли, Лерка оборачивается. А обернувшись, понимает, что вопрос предназначается не ему: это Алеша Лоскудов, медленно покачиваясь, танцует под музыку Элвиса с тетей Зиной. Странно – он кажется таким высоким и взрослым в темно-синем вельветовом костюме и свитере под горло. Тети-Зинины морковные губы растянуты в покровительственной улыбке, но говорит она что-то странное:
– Сволочь, гад, потаскун! Вам всем только бы…
Лерка в недоумении переводит глаза на Ксению Лазаревну. Она уже не улыбается, тоже вслушиваясь в Зинину злобную скороговорку.
– Ну-ка, ну-ка, долой вражескую пропаганду! – загромыхал, зайдя в комнату, отец и выключает Элвиса. – Вот еще, имперьялистов слушать!
И Лерка сразу будто вынырнул из глубокого пруда и снова начинает делать вдох-выдох, как положено. А папка, склонившись над радиолой, нажимает клавишу и почти сразу находит радио. «За окошком в белом поле сумрак, ветер снеговей…» – слащаво-проникновенно затянул козлиный мужской голос. И Лерка видит, как сейчас же отшатнулись друг от друга Леша и тетя Зина.
– О! – поднимает полный палец кверху папа. – Вот это – наша музыка!
А и верно, ну его, этого… Элвиса! Лерка облегченно вздыхает, словно и правда вернулся домой с этой песней. Домой – с другой планеты. И сразу же будто увидел всех заново: вон Тома в синем платье с гофрированной юбкой и отложным воротничком сидит на краешке стула и смотрит на Лешку, а Колька – с вечным своим фотоаппаратом – на нее. Вокруг елки бегает, как заводная игрушка, Аллочка: блестящие локоны летят за ней следом, раскраснелись щечки. Дядя Толя глядит на дочку – не налюбуется. Зина снова уселась на диван, скучающе теребит искусственные цветки на талии. Папка, крякая, разливает по первой рюмочке себе с доктором:
– Ну что? За хоккей?
Это папин любимый тост. Лерка прислушивается к беседе – про хоккей он любит.
– Думают, окромя канадцев, их никто не достанет! Ха! А Швеция? А чехословаки? Потеряешь одно-два очка – разом золото в бронзу переплавят!
– Да… – тянет доктор. – Таких троек нападающих, как бобровская да уваровская, у нас в этом году нет.
– Эх… Год прошел, фьють! И не заметил! – И папа внимательно смотрит на тетю Лали – в модном капроновом платье и с забранными назад в тугой узел волосами она раскладывает по тарелкам мясные рулетики и не обращает на него никакого внимания.
– Ну как не заметили? – возражает дядя Толя. – А запуск первой межпланетной станции? Как-никак Луну облетели!
– А внеочередной 21-й Съезд КПСС? – строго кивает тетя Вера. – Как там Никита Сергеевич сказал? «О развернутом строительстве коммунизма!»
– И в Соединенные Штаты поехал! С Эйзенхауэром встретился!
– А советская выставка в Нью-Йорке! А американская – на ВДНХ! А французский кинофестиваль! А новое метро! А международный шахматный турнир в Москве!
Одним словом, выясняется, что много чего произошло за год.
– Много чего хорошего, – делает упор на «хорошем» папа. И вновь смотрит на тетю Лали.
Мамка хмыкает, сорвалась с вилки горошинка из салата, побежала по тарелке.
– Новое десятилетие… – грустно замечает старушка Ксения Лазаревна.
– Нынешнее поколение будет жить при коммунизме! – оптимистично вторит ей доктор. – А по мне, лучше бы нынешнее поколение жило каждый в своей квартире!
– А зачем нам отдельная?! Нам и тут неплохо! – папа вновь наливает себе рюмочку. – Правда ведь, Анатолий, Андрей Геннадьич? Вот ей-богу, даст мне партия новую квартиру – откажусь!
– Ну еще бы, – это, тихо улыбаясь, говорит дядя Заза. И Лера успевает застать взгляд, которым обменивается с ним мамка. Непонятный взгляд. Лерка слезает со стула и обходит стол – туда, где притулился на самом углу увлеченный едой Колька. Рядом с ним ведутся беседы между тетей Верой, тетей Лали и Колькиной мамой. Тома тоже тут, но молчит, как и Колька – слушает.
– В Париже Диор ансамблями продает все под платья: перчатки, туфли, украшения. А у нас так набегаешься за одной только тканью, уже ничего не хочется… – это тетя Лали.
