Эд Макбейн - Красавица и чудовище
— Как поживаете, мистер Хоуп? — приветствовал меня Джордж.
Он сидел в кресле, стиснув колени своими громадными ручищами, спокойный, как смерть, лицом к арке, ведущей на кухню, где стоял я со стаканом молока в руке. Рука у меня дрожала.
— Как вы сюда попали? — спросил я.
— Черный ход не был заперт, — ответил он.
— Нет, был.
— Тогда, наверное, открыл его силой, — сказал Джордж.
— Вы меня до смерти напугали. Где вы были?
— В Майами.
— И чем занимались?
— Поехал повидаться с мамой.
— Значит, сбежали из тюрьмы, чтобы повидаться с мамой, так?
— Верно, мистер Хоуп. Она из-за меня здорово напереживалась.
— Знаете, что убита Салли Оуэн?
— Да, сэр, слыхал об этом.
— Это вы ее убили?
— Нет, сэр.
— А вам известно, что на месте преступления нашли ваш молоток?
— Да, сэр.
— Что на нем обнаружены ваши отпечатки пальцев?
— Так я и понял.
— Можете объяснить, как он попал туда?
— Нет, сэр.
— У кого, кроме вас и Мишель, был ключ от дома?
— Мне об этом ничего неизвестно.
— У вас не спрятан где-нибудь снаружи запасной ключ?
— Нет, сэр.
— Тогда каким образом ваш молоток выбрался из гаража?
— Не могу сказать, мистер Хоуп.
— Вы понимаете, в какой переплет попали?
— Наверное.
— Зачем сделали такую глупость: сбежали из тюрьмы?
— Сказал уже: хотел повидаться с матушкой.
— По какому поводу?
— По делу.
— По какому делу?
— По личному, мистер Хоуп.
— Послушайте, мистер Харпер. Бросьте-ка вы лучше к чертовой матери это свое «личное», слышите? Если хотите, чтобы я помог вам, тогда больше никаких «личных» дел. Все карты на стол, мы с вами играем в одной команде, понятно?
— Да не хочу играть ни в чьей команде, мне тошно от этого, — заявил Харпер.
— Не хотите, значит? А попасть на электрический стул хотите? Такая перспектива вас привлекает?
— Не очень. Но чему быть — того не миновать.
— А зачем этому «быть», мистер Харпер? Если только не попадете на него исключительно по своей доброй воле.
— Что же, ничего не поделаешь, от смерти не убежишь, — возразил он.
— Вы сбежали из тюрьмы в прошлый четверг, — сказал я. — Все это время были в Майами?
— Да, сэр. В город вернулся сегодня ночью и сразу же решил повидаться с вами.
— Где слушали мое выступление по телевидению?
— Какое?
— Разве вы приехали ко мне не потому…
— Какое? — повторил он.
— Вы не слышали моего выступления?
— Нет, сэр.
— Тогда зачем сюда пожаловали?
— Так вы же мой адвокат, правда? Подумал, надо бы узнать, как обстоят мои дела.
— О, ваши дела просто превосходны. Как только попадетесь на глаза любому полицейскому в нашем штате, он тут же, без колебаний, пристрелит вас. Полиция считает, что вы убили этих женщин, сбежали из тюрьмы, украли оружие, кстати, оно еще у вас?
— Да, сэр.
— Где?
— В машине.
— В какой машине?
— Машине, которую я подцепил.
— В машине, которую украли?
— Да, сэр.
— Потрясающе, — сказал я.
— Без машины мне не обойтись, — объяснил Харпер, пожав плечами.
— Где она?
— На улице. Не хотел загораживать подъездную дорожку, сообразил, что вам тогда не проехать в гараж.
— Спасибо за заботу.
Харпер промолчал.
— Лучше вам добровольно явиться в полицию, — сказал я.
— Нет, сэр, не стану делать этого.
— Если вы не причастны к убийству жены…
— Не делал я этого.
— Если вы не причастны к убийству Салли Оуэн…
— И ее не убивал.
— Тогда какого черта вы в бегах?
— Я не в бегах, мистер Хоуп.
— Так чем вы занимаетесь?
Он не ответил.
— Мистер Харпер, — сказал я, — можете объяснить, почему ваша жена явилась ко мне в понедельник утром, шестнадцатого ноября, с жалобой на вас, она утверждала, что предыдущей ночью вы избили ее до полусмерти, и просила подать…
— Понятия не имею, — перебил Харпер.
— В то воскресенье вы были в Майами, верно?
— Правильно.
— Поехали туда, чтобы встретиться с Ллойдом Дэвисом и повидать мать…
— Верно, но не застал ни маму, ни Дэвиса.
— И позвонили старому приятелю по службе в армии…
— Да, сэр, Ронни Палмеру.
— Он служит в Майами и ведает вербовкой на военную службу.
— Да, сэр.
— И затем поехали в Помпано, а оттуда — в Веро-Бич.
— Да, сэр.
— Зачем?
— Уже говорил вам. Поглядеть на достопримечательности. Посмотреть, что там и как.
— Где были в понедельник ночью? В ту ночь, когда убили Мишель?
— Вернулся в Майами и был там. Тоже говорил вам про это.
— Зачем вернулись в Майами?
— Подумал, может, найду Ллойда.
— Мистер Харпер, — сказал я, — вы начинаете действовать мне на нервы.
— Очень жалко, — сказал он, — но вы кой-чего не знаете.
— Что мешает рассказать мне все?
— Не могу, — ответил он.
— Что вы ищете, мистер Харпер?
Он не ответил.
— Китти Рейнольдс считает: вы что-то обнаружили. Что, мистер Харпер?
Он неподвижно, как скала, возвышался в кресле, молча уставившись на меня.
— Мистер Харпер, — прервал я молчание, — предлагаю вам пойти вместе со мной в полицию, предлагаю вам явиться туда добровольно, пока какой-нибудь полицейский не прострелил вам голову. Если вы невиновны в этих убийствах, незачем прятаться. Что скажете? Пойдете со мной?
Он молча сидел в кресле еще целую минуту, обдумывая мои слова.
Кивнул.
Неуклюже поднялся на ноги.
И потом этот сукин сын со всей силы заехал мне по физиономии своим громадным кулачищем.
Глава 10
Телефон настойчиво трезвонил.
На улице было дождливо, ветрено и холодно.
Второе декабря, среда, девять часов утра. Чуть меньше восьми часов прошло с той минуты, как я свалился без сознания от удара Харпера, а он исчез. Я пришел в себя минут через двадцать. На моих часах было 1.46. У меня электронные часы. Никто ведь больше не говорит «без четверти два». Или 1.44, или 1.46. Моей первой мыслью было — позвонить Блуму, но вместо этого с трудом дотащился до постели. Сейчас Блум звонил мне.
— Я тебя не разбудил? — спросил он.
— Нет, уже проснулся.
— Есть известия от Харпера?
Я помолчал в нерешительности. Потом ответил:
— Нет.
— Что ж, придется подождать, пока человек примет решение. И так бывает, — утешил меня Блум. — Может, явится сегодня на похороны.
— Какие похороны?
— Салли Оуэн. Должен признаться, Мэттью, мы к ним приготовились, как к визиту президента, — вдруг Харпер решит заглянуть туда. Половина личного состава полиции задействована, самое подходящее время грабануть банк, как считаешь?
— Для похорон тоже подходящий денечек.
— Лучше не бывает, — сухо согласился Блум. — Ты придешь?
— Зачем?
— Если Харпер объявится, ему снова потребуется адвокат.
— Очень сомневаюсь, что он объявится, Мори.
— Вот как? — недовольно произнес Мори, и на линии воцарилось продолжительное молчание. — Почему ты так думаешь?
— Если бы ты убил Салли, ты пошел бы на похороны?
— Да знаешь, сколько раз бывало: человек убил кого-то, а потом у него крыша поехала. У меня был такой случай: один парень на Лонг-Айленде зарезал свою жену мясницким ножом, представляешь? Так прямо на следующий день, когда половина округа Нассау разыскивала его, он принес поточить этот нож в мастерскую, можешь представить? Это же все равно что запереть дверь конюшни, когда лошадь твою уже увели, верно? Принести нож с пятнами крови на ручке вокруг всех этих заклепочек, представляешь? Так точильщик унес нож в заднюю комнату, за мастерской, и позвонил нам, а когда мы арестовали парня, он все повторял: «Нож затупился». Люди просто теряют рассудок, Мэттью.
— Чего не бывает, — согласился я.
— Ну, делай как знаешь. Если появится желание заглянуть — похороны в одиннадцать на кладбище «Флорал парк».
— Не жди меня, — сказал я.
— У тебя сегодня плохое настроение, — заметил Блум.
— Болят зубы.
— Сочувствую. Хороший зубной врач есть?
— Есть, спасибо, Мори.
— Дай мне знать, если получишь весточку от Харпера, ладно? — попросил Блум и повесил трубку.
* * *Сам не знаю, зачем пошел на похороны; похороны действуют на меня угнетающе, даже если нет дождя и на небе сияет солнце. Я, конечно, не ожидал встретить там Харпера. Если накануне ночью свернул челюсть собственному адвокату, так с чего это на следующий день появится желание сдаться полиции? Кроме того, у меня на самом деле болели зубы, болел зуб, или зубы, — в том месте, где ударил Харпер. Хуже того: левая половина лица распухла и изменила цвет, а нижняя челюсть кровоточила, когда утром чистил зубы. Никогда не любил получать удары по челюсти. Последний раз меня били в четырнадцать лет. Сцепился с восемнадцатилетним футболистом из-за девчонки в их команде болельщиков: они громко хлопали в ладоши и орали на трибунах. Звали девочку Банни, и как-то вечером она позволила мне потискать ее груди. По моим юношеским представлениям, благодаря этому я получил «преимущественное право владения» и «надбавку к жалованью за выслугу лет». Футболист, которого звали Хенк, думал иначе, возможно, по той причине, что с начала футбольного сезона чуть не каждый день укладывал ее на спину. («Никто не любит тебя так, как я, Банни!» — думал я.) Футболист предложил мне держаться подальше от своей девчонки. В ответ я обозвал его слабоумным подонком. Он поставил мне синяки под оба глаза, свернул челюсть и выбил коренной зуб. Доктор Мордекей Саймон вставил искусственный зуб. Этот зуб до сих пор напоминает мне о том, что не следует связываться с футболистами, да и с остальными тоже, по правде говоря. Но разве можно ожидать нокаута от собственного клиента? Впредь буду знать, что и от клиентов можно получить по зубам. Можно получить зуботычину от священника. Младенцы, которые еще лежат в колясочках, могут врезать в зубы бутылочками с молочной смесью. Фрэнк расширительно толкует закон Мэрфи: «Если ожидаешь самого худшего, так не удивляйся, что именно так и происходит».
