Эллестон Тревор - Полет Феникса
- Бутылка и половина бутылки, - сказал Моран, пытаясь четко произнести слова. Ночью было безветренно, и роса не выпала. - Разделим полную. Остальное - Фрэнку. Ему нужнее - он пилот.
Баночкой разлили жидкость, следя, чтобы не пролилось ни капли. Из салона вышел Стрингер. По его щеке текла кровь. Он пил свою воду, как и остальные, закрыв глаза и испытывая странное чувство: глотать было нечего, вся вода уже исчезла, всосалась в распухший язык. И сразу пришло мучительное ощущение - захотелось еще. Они отодвинулись от Таунса, пока тот пил свою повышенную норму.
Солнце уже жгло.
- Мистер Таунс. Взлетаем сразу же, как только прогреется мотор.
Таунс смотрел на испеченное лицо и подрагивающий рот, время от времени невыразительные глазки за стеклами сами сжимались, потом снова открывались. Робот был в действии.
- Как я уже говорил, у этой машины высокая тяговооруженность и очень низкая маневренность при малых скоростях. Будет некоторое рысканье при разбеге, так как пропеллер только один. Помните, это не "Скайтрак". Благодаря широкому размаху крыльев бортовая качка будет незначительна. Если почувствуете, что способны удерживать машину на высоте в сто футов, оставайтесь на ней, подниматься выше нет смысла. С другой стороны, нужно оставить себе возможность исправить всякие признаки неустойчивости.
Глядя на них со стороны, Моран больше не тревожился; для этого он был слишком изможден. Перед ним стоял Таунс, старик с падавшими на плечи седыми волосами и провалившимися глазами, и слушал поучения юнца, растолковывающего ему, как лететь. Моран не знал ни того, о чем думает сейчас Таунс, ни того, что он скажет Стрингеру. Это будет первый и последний полет Таунса на образце, который никогда не пойдет в серийное производство; ему предстоит стать единственным пилотом "Феникса", тоже единственного в своем роде. Если все это имеет для Таунса смысл, значит, у них есть шанс.
- Как вы знаете, щели закрылков установлены в открытом положении, и с пассажирами на борту во время полета будет некоторое провисание хвоста. Учитывайте это. Я предполагаю крейсерскую скорость в сто пятьдесят двести миль, поэтому мы должны будем заметить колодец самое большее через два часа. Если рычаги будут хорошо слушаться, сделайте широкий разворот на запад, а потом держите прямо, сосредоточившись на удержании устойчивого полета. Вот и все, что вам нужно делать. Проблем быть не должно.
Таунс отметил, как снова сжались глазки за стеклами: робот отключился. Он внимательно выслушал все, что конструктор ему сказал, потому что сегодня всем им предстояло выжить или умереть, и это зависело от того, как он будет управлять рычагами.
- Благодарю вас, - сказал Таунс.
И тут Моран вдруг понял, что все это время подсознательно тревожился, как же все-таки все это воспримет Таунс. Он всем телом вздохнул от облегчения.
- Лью, запускаем. Убери всех подальше.
- Слушаю. - Он отвел их в сторону, куда заранее оттащили инструменты, козлы и все, за что мог зацепить хвост. Стрингер отошел вместе с ними, но стал в стороне. По песку тянулись длинные тени. Они смотрели, как взбирается в свое пилотское гнездо Таунс. С минуту он просто сидел, приходя в себя от затраченных усилий. Затем открыл кран и нажал сектор газа. Качнув ручкой десяток раз, отпустил ее. Руки работали привычно. Он знал это и доверял им. Но вдруг, в первый раз сознательным усилием, напомнил себе об особых обстоятельствах и резко отжал выключатели пожарной системы на случай, если произойдет воспламенение двигателя. Опять по привычке повернул голову, чтобы убедиться, что все ушли за край крыла, что нет никого рядом с винтом.
Стартер.
От вспышки качнулись все три лопасти, из трубы вырвался масляный дым, но мотор не взял. Он заметил, как напряглись крылья, и засомневался выдержит ли трос, рассчитанный на трехтонную нагрузку.
Второй патрон.
Пропеллер дернулся, сделал оборот, опять дернулся и остановился. Где-то был приоткрыт выхлопной клапан, и сжатый газ со свистом устремился по трубам. В стартере еще пять пиропатронов. Топливо в мотор попадает, свечи дают зажигание, компрессия сильная, непонятно, почему он не запускается, если цилиндры очистились от масла и конденсата.
Третий патрон.
Вспышка, но пропеллер опять остановился. В воздухе закружились кольца голубого дыма. Брызнула струя непрогоревшего топлива. Таунс обеднил смесь, чуть прикрыл дроссель и нажал на кнопку, моля бога, чтобы у кого-нибудь нашлись силы сбить пламя, если оно начнет выходить из трубы.
Четвертый патрон.
Опять впустую. Он уже боялся: мотор должен завестись в оставшиеся три попытки, или все пойдет насмарку, все двадцать шесть суток. Рискнуть следующим зарядом на продувку камеры - смесь переобогащена, чувствуется по запаху. Теперь смесь бедная, подсос отключен, дроссель открыт на всю ширину, можно рискнуть.
Пятый патрон.
Винт закрутился ровно, без дерганья, из трубы поднялась черно-синяя мерзость. Когда пропеллер стал, в Таунсе все содрогнулось от страха.
Шестой патрон.
Толчок. Остановка. Снова толчок. Двигатель нехотя пошел, сотрясая раму, пуская в небо клубы поголубевшего дыма. В реве мотора потонули сотрясающие горло рыдания, когда он сидел, весь обратившись в слух, не в силах больше ничего сделать, только улавливая звук цилиндров - один из них все еще давал перебои, но явно выравнивался. Вот мотор заработал уверенно, бодро - для него не было музыки, приятнее этого мерного рева. Повернув голову, он смотрел, как преображаются их лица. У него самого задергались губы, и он понял, что улыбается.
Какое-то время Моран не мог шевельнуться. Он приходил в себя от лишившего его последних сил страха. Ему вдруг подумалось, что Таунс с изощренностью сумасшедшего как раз и ждал этого момента, решив истратить все семь зарядов и этим приговорить их к смерти - только для того, чтобы доказать, что прав он, а не Стрингер, что нужно было провести пробный запуск, когда он этого требовал.
Но мотор работал. Усилием воли Моран заставил себя скомандовать:
- Пока мотор прогревается, всем занять свои места!
Место Тилни было крайним от хвоста с правой стороны. Кроу помог ему продеть ногу в проволочную подножку, поддерживая снизу, пока юнец не пролез в гнездо и не распластался в нем, держась за ручки и жмуря глаза от поднятого винтом песчаного шлейфа.
За ним взобрался Кроу, и, когда он разместился, Белами подал ему мешок с обезьянкой. Кроу осторожно принял его, шепча: "Бимбо... иди ко мне. Все будет хорошо, маленький Бимбо..."
Уотсон залез в свое гнездо с левой стороны. Перед ним улегся Белами. Моран подошел к Стрингеру:
- Вы сможете... сами? - Он знал, что Стрингер потерял сознание во время бритья и, может быть, нуждается в помощи.
- Разумеется, - Стрингер отвернулся и пошел прямо через взмывающее кверху песчаное облако вокруг хвоста. Одежда колыхалась на худом теле. Он дождался, пока взберется Моран, поднялся на правое крыло и сел в свое кресло, застегнув привязной ремень.
- Разбег, - послышался голос Таунса, и все удивились - откуда у него взялись силы прокричать это.
Обороты увеличились. Лопасти пропеллера слились и растворились в песчаном облаке. Рама самолета содрогнулась. Теперь песок широкой струей вылетал из-под хвоста.
Тилни ощутил на лице жар мотора и крепче зажмурил глаза.
Кроу обхватил рукой стойку и плотнее прижал к себе обезьянку. "Все будет хорошо, Бимбо, все будет хорошо", - повторял он. Это был голос, которому обезьяна доверяла, голос того, кто делился с ней водой.
В напряженном ожидании вытянулся Уотсон, думая про себя: "Роз не будет, капитан Харрис, сэр, черт тебя побери, роз не будет".
Моран сжал руками стойку и прислушался к взвывающему мотору: "Нет на свете другого летчика, Фрэнки, которого я предпочел бы сейчас тебе".
Белами нащупал дневник, последняя запись: "Воскресенье. Самолет готов, надеемся улететь. Удачи нам".
Мотор ревел при полуоткрытом дросселе. Когда салазки заскользили по песку, Таунс опустил заслонку. Сквозь задымленные стекла очков ему виделись восходящие волны воздуха над пустыней. В ослепительном небе плавилось солнце. Он проверил хвостовые рули и обернулся к Стрингеру. Тот кивнул.
ГЛАВА 25
Песок длинным серпом взмыл в воздух, когда передние салазки начали вспахивать мягкий грунт. Сильно задергался хвостовой костыль. Двигатель развил полную мощность и медленно потащил за собой машину, забиравшую влево, все время влево, пока не очистился костыль и движение не стало равномернее; но даже при резко отклоненном руле самолет шел по кривой. Левая направляющая костыля цеплялась за грунт, пока Таунс не наклонил элероны, приподняв правое крыло, а вместе с ним уровень хвостового костыля. Самолет шел теперь прямо, но до этого он уже успел сделать полуокружность, и впереди на них надвигался северный гребень дюн оставалось триста-двести ярдов, они не успевали взлететь даже при полной мощности и до конца отжатой штурвальной колонке. Хвостовой костыль молотил по песку. До дюн оставалось меньше ста ярдов.
