Шарль Эксбрайа - Ночь Святого Распятия
______________
* Baratillo (исп.). - "толкучка", "торговля всяким старьем". Вероятно, врач относился к приходу не слишком самостоятельного братства, либо название носит несколько иронический характер. - Примеч. перев.
- Я полагаю, у человека вашей профессии сувениров такого рода больше чем достаточно, но, во всяком случае, вот пуля, которую я извлек из вашего плеча. Сохраните ее на память о Севилье... Желаю вам спокойной ночи и - до завтра. Ординатор сменит вам повязку. А теперь - пора спать.
Стараясь отвлечься от мыслей о Марии, я не без отвращения стал разглядывать пулю, едва не отправившую меня в мир иной. Подбрасывая кусочек свинца на ладони, я думал, что, выстрели Эрнандес на долю секунды раньше, сейчас я бы уже избавился от всех забот и терпеливо ожидал момента предстать пред очи Создателя. Я настолько погрузился в размышления, что смотрел на пулю невидящим взглядом, а потом - как всегда, когда внимание постепенно сосредоточивается на определенном предмете, - заметил одну странную подробность, хотя еще и не осознавал всего ее значения. За ней последовала другая, затем третья... Наконец я сел в постели и при свете ночника стал внимательно изучать пулю. Именно в этом положении меня и застал дежурный врач и стал подтрунивать над моими мрачными наклонностями, однако мне было не до шуток. Врач заново перебинтовал рану, и я попросил сделать повязку потуже, поскольку не исключено, что мне придется уйти раньше, чем мы снова увидимся. Дежурный возразил, что, если моя рана в отличном состоянии, это еще не повод вести себя так неосторожно. Во всяком случае, он, как врач, категорически возражает, а коли я действительно решился на столь экстравагантную выходку, снимает с себя всякую ответственность. Я даже не слушал. Когда доктор (значительно менее любезный, чем вначале) удалился, я отхлебнул хороший глоток виски и начал одеваться. Это оказалось чертовски трудной задачей. Во-первых, у меня немного кружилась голова, а потом, одеваться одной рукой - довольно тяжелое испытание. Пришлось звонить медсестре. Та в свою очередь раскричалась, но в конце концов позволила себя уговорить и, убедившись, что мое решение непоколебимо, помогла натянуть одежду. Подписать разрешение покинуть клинику тоже было непросто - поднялся настоящий переполох. Все эти славные люди, по-видимому, нисколько не сомневались, что я совершаю настоящее самоубийство, а кроме того, чувствовали себя глубоко уязвленными, что я так невежливо презрел их гостеприимство.
Слишком теплая ночь еще больше расслабляла, и я едва держался на ногах, но сила воли взяла верх. Сначала я хотел поймать такси, но потом подумал, что пешая прогулка не причинит особого вреда. Мне настоятельно требовалось встряхнуться. До "Сесил-Ориента" я добирался целый час, если не больше, поскольку приходилось избегать слишком многолюдных улиц с их толчеей. Я быстро присоединился к последним насарено братства "Прендимиенто"*, пересек Ла Пласа и вошел в гостиницу. Раздеться оказалось гораздо легче. Надев пижаму, я позвонил в комиссариат Фернандесу. Меня соединили с Лусеро - его шеф уже уехал. Узнав, что я у себя в номере, инспектор, как и врачи, обозвал меня сумасшедшим. Наконец, покончив с дружескими упреками, он все же решил осведомиться, чем вызван мой звонок.
______________
* Затворников. - Примеч. перев.
- Меня интересует тело Хуана... Вы уже сделали вскрытие?
- Конечно, сеньор Моралес, и, прежде чем передать сестре, малость привели парня в порядок...
- Ну и каковы результаты экспертизы?
- Одна пуля, попав в спину, пробила сердце, а вторая угодила в затылок.
- И обе у вас?
- Да.
- Не могли бы вы мне их переслать?
По наступившему на том конце провода молчанию я понял, что мой собеседник удивлен.
- Прямо сейчас?
- Нет... скажем, завтра утром. Ладно?
- Ничего не имею против.
- Спасибо... А кстати, попытайтесь заодно раздобыть и те, что прикончили Эрнандеса.
Я повесил трубку, прежде чем Лусеро успел забросать меня новыми вопросами. Выключив свет, я почувствовал себя немного лучше, чем в больнице. Во всяком случае, не таким взвинченным. Меня успокаивала мысль, точнее, уверенность, что завтра я либо последую за Хуаном, либо смогу сказать Марии, что виновник гибели ее брата уже расплатился за свое преступление. В глубине души я так и остался испанцем, а потому твердо верил, что лишь кровь убийцы может успокоить душу жертвы.
СВЯТОЙ ЧЕТВЕРГ
Войдя в мой номер, Алонсо уже с порога спросил, не спятил ли я окончательно. Я промолчал, прекрасно понимая, что, пока мой друг не выложит все, что накипело у него на душе, мне не удастся вставить ни слова - Алонсо и слушать не станет. Не сей раз он выдал все сразу: и о моем непонятном поведении по его приезде в Севилью, особенно с тех пор как к нам присоединился Арбетнот, и о моем непомерном тщеславии и желании во что бы то ни стало, невзирая на обещания, действовать в одиночку, и о недостатке искренности, возможно повлекшем за собой невосполнимые потери (однако имя Хуана он так и не решился произнести), наконец, о вопиющей неосторожности: вместо того, чтобы лежать в постели и лечить рану, меня, видите ли, снова потянуло на подвиги. Наконец, совершенно запыхавшись, Алонсо умолк, удивленный, что я и не думаю спорить.
- Пепе... ты по-прежнему собираешься лететь завтра вечером?
- Не знаю.
И Алонсо распалился с новой силой, особенно напирая на профессиональную ответственность перед Клифом Андерсоном и чисто дружескую - перед Рут. Кто дал мне право не слушать никаких советов? Да за кого, в конце концов, я себя держу? Понимая, что досада Алонсо вызвана исключительно его привязанностью ко мне, я и не думал переживать... Воспользовавшись паузой, когда он переводил дух, я небрежно заметил:
- А вообще-то, возможно, я и улечу завтра вечером...
- Ах, все-таки - да...
- Разумеется, если к тому времени буду еще жив.
- А что это значит?
- Просто прежде чем сесть в самолет, я собираюсь встретиться с Лажолетом и не исключено, что к тому времени, когда лайнер поднимется в воздух и направится в сторону Лиссабона, я уже успею перебраться в мир иной.
Алонсо пришлось сесть. Не знаю отчего - то ли от моего непоколебимого спокойствия, то ли от последнего сообщения у парня просто подкосились ноги.
- Как это понимать, Пепе? Ты бредишь?..
- Взгляни...
Я показал Алонсо пулю, извлеченную хирургом из моего плеча. Он взял ее и внимательно осмотрел.
- Ну и что?
- По-твоему, стреляли из "смит-и-вессона"?
- По правде говоря...
- Могу заверить тебя, что эта штуковина вылетела вовсе не из "смит-и-вессона"... Меж тем мертвый Эрнандес сжимал в руке именно это оружие... Вывод ясен?
- Ты хочешь сказать, что Лажолет был там?
- У тебя в руках его визитная карточка.
Алонсо немного помолчал.
- И что ты намерен делать? - спросил он потом.
- Как я тебе уже сказал, встретиться с Лажолетом.
- Но, черт побери! Ты ведь понятия не имеешь ни кто он, ни где?
- Не имеет значения. Лажолет сам меня найдет.
- Зачем?
- Из-за этой истории с пулями - она ведь неизбежно приведет нас к нему: и меня, и испанскую полицию.
- Но откуда Лажолет узнает о твоем открытии?
- А я вовсе не собираюсь делать из этого тайну, даже наоборот... Для начала схожу в комиссариат, кстати, я уже говорил с тамошними ребятами по телефону, а поскольку с самого приезда в Севилью каждый мой шаг старательно передают нашему врагу...
- Пепе... Ты думаешь, Лусеро...
- Как знать...
- И Фернандес - тоже?..
- Нет... только не Фернандес...
- Ладно... в таком случае, жду твоих приказаний, большой босс!
- Приказаний! Как мы уже договорились, ты составишь компанию Марии, а уж я сам решу свои проблемы.
- В чем дело, а, Пепе?.. Ты больше не хочешь работать со мной в одной упряжке?
- Конечно, хочу, балбес! Но есть еще Рут...
- А какое ей до этого дело?
- Ты нужен Рут и "сеньору" Хосе - тоже... А я совершенно одинок!.. И у меня нет никакого права заставлять тебя рисковать, особенно если я нарываюсь на неприятности добровольно...
Алонсо опять пришел в ярость.
- Либо я работаю, либо - нет! И прошу тебя, оставь Рут в покое, это не ее заботы. И вообще, мне осточертело взирать, как ты корчишь из себя героя!
- У меня всего один шанс из десяти остаться в живых.
- Тем более я обязан пойти с тобой!
- Нет.
Алонсо помолчал и некоторое время пристально смотрел на меня.
- Пепе... - наконец мягко заметил он. - Поклянись мне, что ты не задумал покончить счеты с жизнью из-за... Хуана и Марии?
- Клянусь, что в первую очередь меня занимает поручение Клифа, но готов признаться, что, коли мне суждено проиграть партию, я не стану испытывать особых сожалений...
- В таком случае я не отойду от тебя ни на шаг!
- Но ты же обещал помочь Марии, верно?
- Тем хуже!
Я понял, что от Алонсо так просто не отделаешься. Пришлось схитрить. Противно, конечно, обманывать друга, но я не мог не думать о Рут и о своем крестнике. Ради них обоих я и принялся сочинять. Сделав вид, будто Алонсо довел меня до ручки, я вдруг уступил:
