Лаура Липман - Балтиморский блюз
— Она понятия не имеет, чем ты занимаешься. — Опять Кроу со своими комментариями. Она и забыла, что он здесь.
— Ты о чем?
— Она не знает, что ты работаешь на Рока, и что тебя интересует это убийство. Она понимает, что ты не из полиции, поэтому криминал ее не волнует. Она думает, что ты пытаешься выяснить о ней что-то еще.
— Откуда ты все это знаешь? Ты-то откуда знаешь, что я работаю на Рока?
Как бы то ни было, он был прав. Сесилия ни слова не сказала ни про Рока, ни про Тинера. Тесс сама вывела разговор на смерть Абрамовича, но это сделал бы любой, кто читает газеты. Сесилия знала только это, что Тесс не была жертвой насилия, как говорила. Она не поняла, кто она такая и чего хочет.
— Я умею слушать. Хорошо, что ты все время забываешь о моем существовании, как, например, сейчас. Да, всегда так.
Он смеялся, издеваясь над Тесс. Такое ощущение, что сегодня все обходят ее на полкорпуса — Фини со своим компьютером, Донна Коллингтон с длинными алыми ногтями, Китти, во всеуслышание разглагольствующая о Джонатане, Сесилия со своей таинственной миссией. Теперь еще и Кроу. И не важно, что он прав.
А еще она с раздражением заметила, что у Кроу очень бледное лицо. Кожа была синевато-белого, молочного оттенка, из-за чего дреды, обрамляющие его физиономию, казались еще темнее. Кожа человека, который где-то шлялся всю ночь.
— Слушай, тебя называют Кроу, как того робота в «Театре мистического мастерства», или потому, что ты похож на солиста группы «Counting Crows»?
На самом деле, он был симпатичнее — с четко очерченными скулами и высоким лбом. Если бы он перестал сутулиться, то стал бы дюймов на шесть выше Тесс.
— Меня начали называть Кроу задолго до того, как все это появилось. Еще дома, в Вирджинии. Если будешь хорошо себя вести, я тебе когда-нибудь расскажу эту историю.
— Ты слишком дорого просишь, прости. — Тесс не смогла сдержать улыбку.
Отработав смену, Тесс провела остаток вечера в бесплодных попытках дозвониться до Абнера Маколи. На каждый ее звонок отвечала женщина, которая отказывалась соединить ее с мистером Маколи, пока она не представится. И каждый раз Тесс клала трубку.
Выход из тупика не наметился ни вечером, ни на следующее утром, после занятия греблей. Рок был на лодочной станции, растерянный и озадаченный. Через два дня начиналась гонка «Head of the Ohio», а Тесс хватило одного взгляда, чтобы понять, что Рок к ней не готов. Казалось, ему не одолеть и половины дистанции.
— Ты как, держишься? — спросила она.
— Не уверен. Ава до сих пор со мной не разговаривает. — Он смотрел на нее виноватыми глазами. — Знаю, знаю, мне вообще нельзя с ней говорить. Но я не понимаю, почему она отказывается от своих же слов. Мне — и тебе — она говорит одно. Потом заявляет какому-то репортеришке, что все это — плод моего воображения. Но почему?
Потому что она дрянь.
— Сдается мне, ей пришлось выбирать между тобой и своей юридической конторой. Принимая во внимание ее финансовое положение, ей нужно поддерживать линию фирмы, иначе она рискует потерять работу.
— Может быть, и так. Я знаю только то, что пока все не прояснится, гребец из меня никакой. Тинер говорит, что при самом лучшем раскладе я смогу выйти на соревнование только к январю.
Рок выглядел таким подавленным, таким удрученным, что ей захотелось дать ему хоть какую-то надежду.
— Послушай, об этом еще рано говорить, но я сейчас прорабатываю одну зацепку. Я полагаю, что мне удастся найти настоящего убийцу Абрамовича или, по крайней мере, человека, у которого был веский мотив.
— Тинер ничего не говорил об этом.
— Он пока ничего не знает. И не говори ему ничего, ладно? Только между нами, я чувствую, что я что-то нащупала.
— Между нами.
Она напряглась в ожидании неизбежного тычка в плечо, очередной черно-синей отметины в своей коллекции знаков внимания Рока. К ее вящему удивлению, он просто поцеловал ее в бровь.
К утру пятницы Тесс так и не могла расстаться с ролью Цербера, стерегущего телефон Маколи. Она не может ошибаться. Потом она вспомнила, что она сыщик, а не репортер. Придется снова лгать. Приготовившись изображать сильный балтиморский акцент, она набрала номер, который уже выучила наизусть.
— Прошу прощения, мадам, можно мне некоего Абнера Дж. Маколи?
Ее долгие «о» и гнусавые интонации оказали магическое воздействие на женщину, судя по всему, миссис Маколи, чей акцент Тесс, судя по всему, и пародировала.
— Он здесь, но могу я узнать, кто звонит и зачем? Он, знаете ли, так просто к телефону не подходит.
Да так, я тут мимо проходила с бейсбольной битой.
— Да, конечно, — ответила она. — Я из «О’Нил, О’Коннор и О’Нейлл», мы бы хотели поговорить с ним о выплатах.
Женщина аж взвизгнула от возбуждения:
— О-хо-хо, он сейчас прикорнул, но я уверена, эта новость ему понравится. Можете перезвонить через полчаса?
— На самом деле, мы бы хотели отправить к нему нашего человека, чтобы поговорить с ним лично. Он сможет принять его через час?
— Ну, дневные новости уже начнутся, но, думаю, это не проблема. Пусть выезжает. Знаете, куда ехать? Мы живем за Холаберд-авеню, после итальянского ресторана «Скваерс».
Не проживи Тесс в Балтиморе всю свою жизнь, она бы не поняла ни слова. «Холаберд» превратился у женщины в «Хахлабурд», «Скваерс» — в «Скви-йерс», а слово «итальянского» в долгую букву «и».
— Конечно, — ответила она, едва не сорвавшись на свой нормальный голос. — Кстати, к вам приедет девушка, а не молодой человек. Не беспокойтесь.
— Хорошо. До свидания!
Сколько бы Тинер не увещевал ее одеваться как подобает взрослой женщине, Тесс показалось, что семейке Маколи будет легче общаться с ней, если она будет выглядеть как одноклассница их дочери или подружка сына. Она надела юбку-шотландку с белой блузкой, затем достала еще синюю мужскую жилетку. Чтобы выглядеть как нормальная девочка из католической школы, мне нужно напялить гольфы и закатать пояс, чтобы юбка едва прикрывала задницу. Именно так выглядели школьницы в ее время. Вместо этого она надела дешевые мокасины на босу ногу, щеголяя загорелыми лодыжками, и заплела косу. Получилась этакая игрунья в хоккей на траве, собирающаяся в церковь, подумала она.
Тесс села в «тойоту» и, проехав через Кэнтон, через шеренги изящных старомодных домиков Гриктауна и Хайлендтаун, выехала за пределы города и направилась в сторону Дандолка. На карте округ Восточный Балтимор выглядел вполне заманчиво. Он располагался на месте бывшего имения, на извилистом берегу Чезапик-Бей с крошечными мысами и бухточками. Наверное, когда-то давно это было шикарное место — еще до пришествия «Бетлхем стил». Но до «Бетлхем стил» не было Дандолка, ведь именно они в 1916 году выстроили дома для своих рабочих. В пятидесятых, когда производство стали достигло своего пика, весь городок оказался засыпан красной пылью с завода — она была буквально везде. На машинах, на развешанном для просушки белье, на крышах, на подоконниках. Ее называли «золотой пылью» и были ей благодарны, ведь она была знаком того, что верфи были полны, и работа шла полным ходом.
В Дандолке все еще водилось золото, но доставалось оно не его жителям, а тем людям, которые представляли их в суде. В некоторых семьях появился асбестоз или другие дегенеративные болезни, вызванные веществами, которые раньше принимали за чудо. Один адвокат выстроил целую империю на асбесте, заработав более двухсот пятидесяти миллионов долларов на единственном коллективном иске. Теперь он был владельцем команды «Orioles». Многие дандолкские вдовы тоже были вполне обеспеченными женщинами, но ни у одной из них не было спортивной привилегии — пока не было.
Как и мистер Майлз, Тесс никак не могла взять в толк, почему Маколи так зациклился на деньгах. Формально он мог считаться везунчиком. Сотни мужчин в Балтиморе жили с диагнозом асбестоз, рак или мезотелиома. Смерть от асбестоза — белых легких — считалась одной из самых мучительных. Легкие разрушаются постепенно, человек начинает задыхаться. И этого недостаточно, чтобы доказать, что заболевание вызвано асбестом. Чтобы выиграть дело, необходимо было определить, какой именно сорт асбеста вас отравляет.
Но Абнеру Маколи удалось выиграть в суде — одному из одиннадцати истцов в последнем предконсолидационном разбирательстве. Ему причиталось восемьсот пятьдесят тысяч долларов, и он успел отсудить их, пока еще не умер. В вырезке, найденной Фини, говорилось, что размер остальных компенсаций варьировался от девятисот тысяч до более двух миллионов долларов на общую сумму в пятнадцать миллионов. Каким образом присяжные определяли цену жизней одиннадцати человек? Маколи проработал достаточно недолго — около восьми месяцев во время Второй мировой войны — и смог доказать, что больше никогда не подвергался опасному воздействию. Тесс решила, что если кто-то мог получить большее удовольствие от денег, он мог бы получить больше, а не меньше. Шкала страдания показалась ей извращенной.
