Наталья Борохова - Визитная карточка хищницы
Елизавета, ожидая Зверева, листала его тетрадь с рисунками. Впрочем, она их уже внимательно изучила и, как следовало ожидать, ничего интересного не обнаружила. Помимо портретов кумиров, в число которых входили Гитлер и Александр Петрович Суворов, немецких свастик, черепов и прочих атрибутов скудного внутреннего мира Зверева, тетрадка изобиловала изображениями голых женщин. Различные фрагменты женского тела, запечатленные почти с анатомической точностью, занятия любовью в таких ухищренных позах, что у Елизаветы голова шла кругом, выдавали тоску автора по обычным прелестям свободной жизни. На одной из картинок корчился в огне мужчина. Столб пламени, выбиваясь из сложенного под ним хвороста, поднимался вверх. «Это случайно не Лесин ли будет?» – засомневалась Елизавета.
Сегодня она пришла в изолятор с конкретной целью – выведать у Зверева любую информацию, касающуюся отца. Шоколад, припрятанный в ее портфеле, уже не являлся жалкой благотворительностью, это была плата, плата за сведения, которые она намеревалась получить. Что она будет делать с этой информацией, ей было пока неясно. Но она понимала, что не может больше находиться в слепом неведении, как нарядная глупая кукла, которой она и являлась до настоящего времени. Вместе с желанием докопаться до истины в ней зрела ненависть. Пробираясь ядовитым ручейком в ее сознание, она мало-помалу растворялась в душе. Елизавета теперь почти не сомневалась, что, если бы не преследование Суворова, отец мог быть сейчас жив. Планомерное, методичное сживание его с этого света оказалось по своему воздействию равносильным пуле. Горькое ощущение вины перед Громовым, боязнь за близких, невозможность высказать кому-либо наболевшее, беспрестанный стресс подточили его здоровье. Большое любящее сердце не выдержало гонки. Оно остановилось. За отца, за мать, за свою жизнь, превратившуюся в руины, должен ответить виновный. Кто им будет, Елизавета не сомневалась. Ей показалось глупым ее недавнее сострадание к Звереву. Дайте ей пистолет. Она с удовольствием нажмет на курок! Ну а для Суворова она бы предпочла нечто более изощренное. Он этого, без всяких сомнений, заслуживал.
Зверев сожрал шоколад, но ничего нового о Дубровском не вспомнил. Елизавета была в отчаянии. Интуитивно она начала называть фамилии потерпевших в надежде услышать хоть что-то новое. Зверев облизывал пальцы и находился в благостном расположении духа, но, кроме своего знаменитого «э-э» и «это был плохой человек», к ранее сказанному ничего не добавил.
Раскрыв тетрадку, Елизавета ткнула пальцем в рисунок с костром:
– Это Лесин, правда?
Зверев пришел в возбуждение. Закатывая, как испуганная собака, белки, он затрясся.
– Отдай, дай сюда!
– Возьми, – как можно равнодушнее сказала Елизавета. – Только я все расскажу Александру Петровичу.
– Не надо. Он меня убьет, – вполне вразумительно сообщил он.
– Давай договоримся так… – Елизавета для достоверности прижала палец к губам и перешла на шепот: – Я ничего никому не говорю и даже буду привозить тебе еще больше конфет, а ты мне говоришь, за что тебя может убить Суворов.
– Я все сам пообещал сделать… А Лесин хитрый. Он обманул Александра Петровича. Он всех обманул. Теперь его никто не найдет!
«Еще бы, особенно после того, как его превратили в горстку золы», – хмыкнула она про себя.
– Кто убил Лесина? – стараясь придать своему голосу как можно больше строгости, спросила Елизавета.
– Я не виноват. Это был двойник!
«Дался ему этот двойник, – с досадой подумала она. – Заладил одно и то же».
– Ты никому не говори! У двойника не было знака, – указывая на руку, шептал Зверев.
– Какого знака?
– Знака Четырех.
«Так тебе и надо, Дубровская! Похоже, у тебя тоже едет крыша. Знак Четырех! В безумной голове Зверева реальность и вымысел, переплетаясь, создают кашу. А ты пытаешься в ней найти здравый смысл!»
Вопреки тому, что рациональное звено ей отыскать так и не удалось, Елизавета не могла успокоиться. «Подведем итоги. Первое, на что следует обратить внимание, – это бурная реакция, которая возникает всякий раз у Зверева при упоминании фамилии Лесина. Громов, Степанченко и некоторые другие лица, фигурирующие в материалах дела, оставляют его равнодушным. Второе – он чувствует какую-то вину перед обожаемым Александром Петровичем, и это опять как-то связано с Лесиным. Третье – слово „двойник“, упоминаемое им достаточно часто. Ну и четвертое – это трофей сегодняшней беседы, Знак Четырех – полная и окончательная чушь воспаленного воображения Зверева!»
Следователь городской прокуратуры Крылов потащился домой к Клюшкиным не по доброй воле. Он выполнял просьбу, а правильнее было бы сказать – приказ некоей пикантной особы женского пола. С Ольгой Голицыной ранее он знаком не был. И слава богу! Но теперь их дорожки пересеклись. Она действовала от имени и по поручению Александра Суворова. А это означало одно: он должен выполнить все, что от него потребуют. А требовали от него пока сущую безделицу: навестить супружескую пару Клюшкиных и выяснить их реакцию на громкое уголовное дело.
Елена Клюшкина являлась потерпевшей по эпизоду группового изнасилования. Фабула обвинения сводилась к тому, что преступное сообщество Суворова, заранее распределив роли и продумав план, обесчестило жену милиционера. Все это происходило на дне рождения ныне покойного бандита Лесина и наглядно демонстрировало нахальство и распущенность суворовских отморозков. Газеты и телевидение буквально захлебывались от эмоций, описывая царящий в среде бандитов беспредел и моральное разложение…
Дверь Крылову открыла сама жертва. Высокая, зеленоглазая, с узкими бедрами и молодой крепкой грудью, настырно выпиравшей из полупрозрачного халатика, девица отнюдь не производила впечатления человека, пережившего трагедию. Она окинула Крылова плотоядным взглядом, но, узнав о том, кто он такой, заметно погрустнела.
– Проходите в комнату, – не очень радушно предложила она. Под ее левым глазом Крылов заметил тщательно заретушированный синяк.
Муженек, младший сержант патрульно-постовой службы, возлежал на супружеской тахте и смачно рыгал. Затуманенный изрядным количеством алкоголя мозг все же был способен воспринимать окружающий мир.
– А-а, коллега! – обрадовался он. – Присаживайся-ка к столу. Ленка, тащи сюда закуску.
– Я вообще-то на службе, – робко начал отбиваться Крылов. – Не положено.
– А кто тут собирается пить? – изобразил удивление Клюшкин. – Ну разве что по маленькой да под холодец с картошечкой. Где тут криминал?
Сам Клюшкин стал прикладываться к бутылке не от хорошей жизни. Если кто-нибудь несколько лет назад сказал бы ему, чем обернется для него женитьба на пятнадцатилетней девчонке, он бы не приблизился и на километр к чертовой малолетке. Ленка жила в соседнем подъезде и была на целых десять лет моложе своего будущего супруга. Когда непоседливый пацан Клюшкин с заляпанными зеленкой коленками носился по двору, Ленкина мать чинно выгуливала в розовой коляске будущее чудовище. Девчонка росла как сорная трава: шустрая, нахальная, своевольная. Родственники махнули на нее рукой, и она, нимало не стесняясь, покуривала с пацанами в подъезде, прогуливала занятия, хамила взрослым и заявлялась домой за полночь. Однако надо отдать ей должное – внешностью ее природа наградила незаурядной, и толпы ухажеров бродили за Еленой по пятам. Что нашла она в щуплом невзрачном милиционере Клюшкине, этого она, пожалуй, и сама понять не смогла. Но волею судьбы они несколько раз встретились в пустующей квартире одинокого мента. Елена забеременела, и Клюшкин как порядочный человек предложил ей руку и сердце. Он был немало польщен тем, что при столь бурной биографии пятнадцатилетнее создание сохранило-таки девственную чистоту. Не знал бедный Клюшкин только одного – что, несмотря на почетное первое место в ряду бывших и будущих кавалеров любвеобильной дамы, голова его в скором времени даст такую обильную поросль ветвистых рогов, что впору делиться с целым оленьим стадом. Путного ничего, конечно же, из этого брака не вышло. Несовершеннолетняя жена подкидывала сына к бабушкам и убегала с подругой на дискотеки. Клюшкин же пристрастился пить горькую, периодически поддавал жене, но не решался на более радикальные меры.
– Я тут вот по какому делу, – начал Крылов деликатный разговор. – Вы через неделю будете давать в суде показания…
Клюшкин энергично мотнул головой.
– …так вот, поскольку у нас теперь состязательность… ну, знаете, все равны, обвинение и защита… Так вот, мои коллеги из прокуратуры хотят быть уверены, что вы в ходе предварительного следствия действовали по собственной воле.
– Чего-то я не понимаю, – нахмурился Клюшкин. – Что надо-то от нас?
– Да ничего такого, – поспешил заверить Крылов. – Я просто хочу быть уверен, что вашу жену никто не принуждал писать заявление об изнасиловании. А то знаете, как иногда бывает – придут люди в суд, а там заявляют, что никаких претензий к подсудимым не имеют… Мы, видите ли, не хотим оконфузиться. Может, вы захотите отказаться от обвинения?..
