Михаил Палев - Серебряный ятаган пирата
– Выпей ради светлой памяти Сергея Николаевича.
Громила несколько растерялся, но строго сказал:
– Я на работе. А вам лучше разойтись по-хорошему, пока я терпение не потерял.
– Ты кому грозишь, сосунок? – почти ласково проговорил Цветков, но в голосе его уже начал позвякивать металл. Словно ему стало жарко, Цветков распахнул полы куртки, открывая офицерский китель с наградами. Я уже начал побаиваться конфликта и хотел вмешаться, как вдруг раздался женский голос:
– Все нормально, Вадик! Я хочу поговорить с ними.
Это была блондинка. Высокая, худощавая, красивая, на вид слегка за тридцать.
– Здравствуйте, Маргарита Сергеевна, – поздоровался Цветков.
– Мы знакомы? – спросила блондинка, пристально вглядываясь в лицо Цветкова.
– Я знал вашего покойного отца, – ответил Цветков. – Полковник в отставке Цветков Павел Сергеевич. Это мои друзья: полковник в отставке Валерий Иванович Тавров и писатель Мечислав Мстиславович Булгарин.
Блондинка поздоровалась и с нами едва заметным кивком головы.
– А виделись мы первый раз в 1985 году, – продолжал Цветков. – Сергей Николаевич тогда из Афганистана прилетал в отпуск, только-только полковника получил. А я в то время в Москве в академии учился.
– К сожалению, не помню, – отозвалась Суворина. – А вы где с отцом познакомились?
– В Афганистане, в 1982 году, во время Панджшерской операции. Я тогда старшим лейтенатом был, командиром разведроты, боевого опыта под командованием вашего отца набирался. А потом еще встречались, когда он в 1989 году генерала получил. Еще, помню, обнял меня и пошутил: «Вот, Паша, одновременно мы майорами стали, только я еще и генерал».
– И это тоже не помню, – призналась Суворина.
– Ну это не мудрено! Ведь вы тогда замуж собирались, так что не до скромного майора вам было, – рассмеялся Цветков.
– Да, все верно, – улыбнулась Суворина. – А позже мы не встречались?
– Да, последняя встреча была в середине 90-х. Я, к сожалению, не смог приехать, проводить Сергея Николаевича в последний путь: служба, я в 1993 году был за пределами России. А в 1995 году заехал к вам, но толком поговорить не удалось.
– Да, это я помню. Заезжал к нам подполковник. Так это вы были? Да, припоминаю… – отозвалась Суворина. – Значит, сегодня пришли отца помянуть?
– Да, день такой… Правда, мои друзья вашего батюшку не имели чести знать, но вот Мечислав Мстиславович писатель у нас, вознамерился о Сергее Николаевиче книжку написать, – сообщил Цветков.
Мне оставалось лишь с важным видом кивать головой.
– Что же вам тут водку пить на холоде? Давайте ко мне, помянем отца за столом, как положено, – предложила Суворина.
– Да уж как-то мы здесь, по-армейски, по-походному… – смутился Цветков, озираясь на нас с Тавровым. Я не знал, что сказать, поскольку не был посвящен в сценарий Цветкова, но Суворина быстро прекратила наше замешательство.
– Я настаиваю, – сказала она. – Прошу вас, идите к машине, Вадик вас проводит. А я скоро.
Мы пошли к выходу с кладбища вслед за шкафообразным Вадиком. Оглянувшись, я увидел, как Суворина положила к памятнику букет цветов и замерла, словно закаменела.
* * *Вадик довел нас до машины Сувориной: черный внедорожник «Лексус». Рядом стоял второй точно такой же.
– Располагайтесь, – предложил Вадик. Мы отказались.
– Надо водку допить и тушенку доесть, – высказал здравое предложение Тавров. Что мы и сделали. Едва пустая тара отправилась в урну, как в воротах появилась Суворина в сопровождении двоих телохранителей. Всего их было трое, не считая водителей.
– Маргарита Сергеевна! У меня тут машина, – обратился Цветков. – Причем не моя, а соседа, по доверенности ее вожу…
– Скажите Вадику адрес и имя владельца, он перегонит, – велела Суворина. Решения она принимала почти мгновенно и явно не сомневалась, что окружающие должны их так же мгновенно выполнять.
Глава 13
Мы ехали в одной машине с Сувориной, а телохранители – в другой. Суворина почему-то уделила особое внимание мне: выяснила, какие мои романы изданы, и даже попросила оставить автограф. Я галантно пообещал подарить ей свою книгу из авторских экземпляров, но Суворина велела остановить машину у «Молодой гвардии» на Полянке и отправила за моими книгами водителя. Тот принес пару моих последних детективов, и я немедленно украсил их автографами с «наилучшими пожеланиями от автора».
После этого Суворина потеряла ко мне всякий интерес и принялась за Таврова, подробно выспрашивая подробности его службы на поприще криминалистики. До меня дошло, что она просто между делом проверяет: те ли мы, за кого себя выдаем.
Респект, мадам!
* * *Жила Суворина не на Рублевке – как было бы логично предположить, – а под Купавной, в большом двухэтажном доме с огромным участком, располагавшимся на поле, со всех сторон окруженном лесом. В просторном холле нас встретили мужчина и женщина лет пятидесяти: видимо, муж и жена. Суворина сбросила пальто, которое, повинуясь законам физики, неизбежно должно было упасть на пол – но каким-то непостижимом образом вдруг оказалось в руках мужчины, неуловимым движением преодолевшего отделявшие его от Сувориной три метра.
– Люба, обед, – велела Суворина женщине. – Нас четверо.
Надо полагать, Люба пользовалась скатертью-самобранкой. Одинокий столовый прибор для хозяйки на огромном столе в просторной зале исчез, и за те минут десять, что мы аперитивничали у столика с напитками, стол сказочно преобразился: икра, нежнейшие семга и осетрина, простые русские закуски в виде соленых груздей, опят и маслят, квашеной капустки и хрустких соленых огурчиков, аппетитнейшая буженинка и еще множество чего…
Бесшумно появившийся муж Любы осведомился, «что господа желают из напитков». Тавров определился мгновенно: водка «Абсолют» и коньяк «Хэннесси Экс О». Через пять минут бутылки с водкой и коньяком стояли на столе. Одним словом, сказка!
Один мой знакомый людей, подобных Сувориной, называет не иначе как «сказочные персонажи»: мы сказки читаем, а они в них живут.
Суворина переоделась к обеду в черное платье, которое своим строгим видом подчеркивало сразу две вещи: повод, по которому происходило сегодняшнее застолье, и безупречную фигуру хозяйки. По-моему, выразился я довольно коряво, в духе «на улице шел дождь и рота солдат», но свое впечатление передал верно. Скорбная и великолепная!
Цветков принялся вспоминать о генерале Суворине, а я по мере сил поддерживал разговор – что было вполне естественно, поскольку, по версии Цветкова, я собирался писать книгу о герое. Плавно мы подошли к смерти генерала. Как выяснилось, скончался он вследствие инсульта, который получил во время трагических октябрьских событий 1993 года.
– К нему приехал его старый друг… – И Суворина назвала имя одного известного советского генерала. – Он призывал отца поддержать Верховный Совет, но отец сказал, что он не желает принимать участия в развязывании гражданской войны. Они поссорились, и отец после этого долго ходил по квартире и курил. Затем к нему приехал кто-то из окружения Ельцина, и вот тут отца прорвало. Он спустил посланца с лестницы. Но инсульт у него случился, когда он увидел, как танки стреляют по парламенту. Такого он не мог представить и в страшном сне!
Суворина сделала паузу и закончила:
– Как ни ужасно это звучит, но лучше бы ему было умереть раньше.
Воцарилось неловкое молчание, которое решился нарушить Цветков, предложивший тост за покойного. Он попробовал сгладить ситуацию, сказав немало добрых слов про Суворина. Мы расправились с горячим и перешли к кофе с коньяком. Суворина велела Любе накрыть «кофейный столик» в библиотеке. Когда мы перешли к кофе, коньяку и сигарам, Суворина вдруг спросила:
– А вы ведь, Павел Сергеевич, за ятаганом приехали, не так ли?
Я чуть не подавился коньяком, Тавров закашлялся, и лишь Цветков с честью встретил неожиданный выпад:
– Честно говоря, меня очень беспокоит судьба ятагана. Меня и моих друзей. И я думаю, Маргарита Сергеевна, вы понимаете, почему.
– Да, я знаю, – спокойно отозвалась Суворина. – Я это знала уже тогда, когда вы приезжали за ятаганом в первый раз, спустя два года после смерти отца. Я нашла письмо отца, адресованное мне. Он написал его за день до инсульта. В нем он рассказал, что ятаган, попавший к нему в качестве наследства от отца, убитого в 1950 году по приказу министра госбезопасности Абакумова, он всегда тщательно скрывал: вначале боялся, что его конфискуют, а потом осознал странную магическую силу ятагана. Отец свято верил, что это его талисман.
– Это более чем талисман, – поправил Цветков. – Вы не поверите, но это вполне реальная магия.
– Почему же не поверю? – усмехнулась Суворина. – Если уж мой отец, правоверный коммунист, и то поверил в магическую силу ятагана, то о чем тут говорить? Тогда, сразу после смерти отца, я прочитала письмо и действительно не сразу поверила. И если бы вы появились прямо тогда, я бы, наверное, поддалась на ваши уговоры и отдала вам ятаган, поскольку всегда не любила оружие. Но позже я убедилась в его реальной силе. Знаете как? Однажды, еще девочкой, я случайно нашла ятаган в отцовском столе. Мне понравились, разумеется, разноцветные камушки, искусно вделанные в костяную рукоять. Но запомнилось клеймо на клинке: овал, а в нем буквы С.Н.С. В прощальном письме отец написал: «Береги ятаган, теперь он твой, ты увидишь на клинке свои инициалы». Когда я, прочитав письмо, взяла ятаган в руки, то, к своему изумлению, увидела, что в овале, где раньше были отцовские инициалы, стоят буквы М.С.С. Я даже вначале подумала, что это копия, но, тщательно осмотрев ятаган, я поняла, что это тот самый клинок, только клеймо владельца каким-то непостижимом образом изменилось. Тогда я впервые поняла, что с ятаганом что-то не так.
