Феликс Фрэнсис - Азартная игра
О напавшем на него человеке не было ни слова, лишь выражалась надежда, что Серла скоро смогут допросить детективы, ведущие расследование. Возможно, он поможет установить личность наемного убийцы.
«Интересно, – подумал я, – а предоставила ли полиция защиту Билли?»
Ночь прошла без происшествий, если не считать того, что я то и дело прислушивался, не карабкается ли кто по водосточной трубе за окном моей комнаты с пистолетом в руке и намерением покончить со мной.
И еще я много думал.
В частности, думал о записке, которую нашел в кармане пальто Геба. Я уже знал ее наизусть.
ТЕБЕ СЛЕДОВАЛО ДЕЛАТЬ, ЧТО ГОВОРЯТ. ТЫ ЕЩЕ ПОЖАЛЕЕШЬ ОБ ЭТОМ, И ЖДАТЬ ОСТАЛОСЬ НЕДОЛГО.
Я уже говорил старшему инспектору Томлинсону, что, по моему мнению, это скорее не предупреждение, а извинение, но тот лишь отмахнулся, не пожелав воспринять это соображение всерьез.
Однако отсюда напрашивался один вполне однозначный вывод: Геб знал убийцу. Или, по крайней мере, знал того, кто хотел его смерти. Если, конечно, воспринимать фразу «ждать осталось недолго» как обещание скорой смерти. Нет, конечно, рассуждал далее я, записка могла быть и от подружки, которая разозлилась на Геба за то, что он что-то там не сделал, но лично я в том сомневался. Девушки не пишут такие записки крупными печатными буквами, без обращения и без подписи.
Так что же такое должен был сделать Геб? И чего не сделал?
Имело ли это отношение к азартным играм и кредитным картам или за этим крылось что-то еще?
Я включил настольную лампу и переписал слова в свой блокнот:
«ТЕБЕ СЛЕДОВАЛО ДЕЛАТЬ, ЧТО ГОВОРЯТ. ТЫ ЕЩЕ ПОЖАЛЕЕШЬ ОБ ЭТОМ, И ЖДАТЬ ОСТАЛОСЬ НЕДОЛГО».
А потом долго изучал эти две фразы.
Возможно, Геб не сделал «что говорят», а вместо этого сделал нечто такое, о чем его не просили?
Но в адрес кого он выражал сожаление по поводу этого своего бездействия или действия? И почему именно сожалел? Потому, что поступил неправильно или же поставил свою жизнь под угрозу?
Много вопросов, и до сих пор ни одного ответа.
«Пусть расследованием занимаются профессионалы», – сказал мне старший инспектор. Но сколько времени им понадобится? И доживу ли сам я до этого дня?
Может, пришло время расшевелить осиное гнездо? Но постараться при этом, чтоб тебя не ужалили.
В среду утром в больницу я пришел к семи тридцати. И увидел, что Клаудии значительно лучше. Она сидела в неудобной постели, не ворчала и не жаловалась, с аппетитом поедала завтрак: мюсли с йогуртом.
– Нет, вы только посмотрите на нее! – воскликнул я, улыбаясь во весь рот. – Сразу видно, ночь ты провела лучше, чем я.
– Это почему? И что случилось с тобой ночью? – спросила она.
– Постель в гостинице была жутко неудобная, – ответил я.
– Почему не поехал домой?
Ну вот, проболтался. Как теперь объяснить?
– Хотел быть поближе к тебе, дорогая.
– Напрасная трата денег, – насмешливо сказала она, делая вид, что не одобряет моего расточительства. – Если меня оставят здесь еще на одну ночь, изволь переночевать дома. Обо мне не беспокойся.
Откуда ей было знать, что возвращаться домой мне никак нельзя. Слишком рискованно.
– Выглядишь просто супер, прямо хоть сейчас марафон бежать, – сказал я. – Думаю, они отпустят тебя после того, как мистер Томик осмотрит.
– Сестра говорила, обычно он начинает обход около восьми.
Я взглянул на настенные часы, буквально сводившие меня с ума накануне, когда Клаудия находилась в операционной.
Без десяти восемь.
И тут в палату вошел мистер Томик. На нем снова были бледно-голубые брюки и рубашка, но сегодня сверху он накинул белый халат.
– Доброе утро, Клаудия, – сказал он и кивнул мне. – Как самочувствие?
– Гораздо лучше, чем вчера вечером, – ответила она. – Хотя еще немножко побаливает.
– Да, – снова кивнул он. – Это нормально, так и должно быть. Я сделал надрезы в брюшной стенке. Они совсем небольшие, но болезненные. Как считаете, сможете встать с постели?
– Я уже вставала, – с гордостью сказала она. – Ходила ночью в туалет. И сегодня утром – тоже.
– Прекрасно, – заметил он. – В таком случае, думаю, сегодня можете ехать домой. Через десять дней – ко мне. Осмотрим, все проверим, потом я сниму швы. А пока не слишком напрягайтесь. И не переутомляйтесь.
– Замечательно, – сказал я. – Она не будет переутомляться. Я за этим прослежу.
– И вот еще что, – сказал врач. – Мы получили первые результаты анализов.
– Что там? – воскликнула Клаудия. – Не бойтесь, говорите все, как есть.
– Правый яичник чист, однако, как я и предполагал, раковые клетки обнаружены в перитональной жидкости. Не слишком много, но достаточно.
Какое-то время все мы молчали.
– Химиотерапия? – спросила Клаудия.
– Боюсь, что так, – ответил мистер Томик. – Но, скорее всего, дело ограничится одним курсом. Ну, самое большее – двумя. Мне жаль, но это единственный оптимальный выход.
Он оставил нас переваривать эту не слишком радостную новость, видимо, спешил отщипнуть еще несколько кусочков ткани у очередного несчастного пациента. «Не слишком веселая у него работа», – подумал я.
– Давай попробуем увидеть светлую сторону, – сказал я Клаудии. – Правый яичник чист и невредим.
– Это верно, – не слишком весело пробормотала Клаудия.
– А потому у нас еще могут быть детки.
– Если только от химиотерапии я не стану бесплодной, – мрачно заметила она.
Даже известие о том, что ее выписывают из больницы, не развеселило Клаудию. Особенно когда я сказал ей, что отсюда мы поедем не домой, а к моей маме в Глочестершир.
– Ты, наверное, шутишь, Ник? – спросила она.
– Ничего я не шучу, – ответил я. – Мама ждет, страшно хочет тебя видеть.
– Но я хочу домой, – заупрямилась Клаудия. – Хочу лечь в свою постель.
– Как я смогу присматривать за тобой, если завтра мне на работу?
– А как, скажи на милость, – язвительно спросила она, – ты собираешься ездить на работу из Челтенхема? – И, насмешливо фыркнув, она добавила: – Перестань, Ник. Пожалуйста, поедем домой!
Что я мог на это сказать? Ведь не говорить же ей, что нас вполне могут прикончить на пороге собственного дома. Да она наверняка просто не поверит.
Я был убежден: Личфилд-гроув – место для нас слишком опасное. И мне ни в коем случае не хотелось подвергать свою невесту хотя бы малейшему риску. Прошлый раз мне повезло, можно даже сказать, очень повезло. Я вовремя заметил убийцу и улепетывал от него, как ветер. Но Клаудия не сможет бегать после операции, с двумя надрезами на стенке брюшной полости. Да и кто сказал, что мне снова повезет?
А чтобы выжить, должно везти всякий раз.
А потому лучше оставаться как можно дальше от убийцы, в том месте, где он не сможет нас найти. Чтобы его везенье кончилось.
И я твердо решил, что о возвращении на Личфилд-гроув не может быть и речи.
– Мама страшно соскучилась, – сказал я. – Да и тебе самой пойдет только на пользу побыть с ней после операции.
– Да, – ответила она. – Но это вовсе не означает, что мы должны ехать к ней прямо из больницы.
– Ну, будет тебе, дорогая, – взмолился я. – Если твоя мама была бы жива, мы бы могли поехать к ней.
То был удар ниже пояса, а Клаудия пребывала не в том состоянии, чтобы его выдержать.
Мы крайне редко говорили о родителях Клаудии. Они бросили ее, когда девочке было восемь, отвезли пожить к бабушке, да так никогда за ней и не вернулись. Их «Форд Эскорт» слетел с дороги в Бичи-Хед, сорвался с обрыва и упал на галечный пляж с высоты около пятисот футов.
Дознаватели вынесли вердикт – несчастный случай, а не самоубийство. Причем даже не стали выяснять, кто в момент аварии находился за рулем, исправна ли была машина. Но как бы там ни было, Клаудия проклинала их обоих за то, что они оставили ее в этом мире одну-одинешеньку.
«Вполне вероятно, – думал я, – что то была истинная причина, по которой она писала столь мрачные, даже жутковатые картины», – но эту тему я затрагивал редко. А если и затрагивал, то с осторожностью и тактом.
– Знаешь, это нечестно, Ник, – сердито огрызнулась она.
– Прости, – сказал я. – Но мне хотелось бы, чтоб прямо отсюда мы поехали к маме.
– А как же мои вещи? – спросила Клаудия.
– У тебя здесь с собой всего полно, – вывернулся я. – А вчера я забрал из дома еще несколько вещичек.
– Но я не могу ехать к твоей маме ненакрашенной, – то был последний ее довод.
– Я и косметичку твою прихватил, – заметил я не без торжества в голосе.
И мы отправились к моей матери, но прежде я допустил еще одну промашку, упомянул о взятой напрокат машине.
– А почему не на нашем «Мерседесе»? – сердито спросила Клаудия.
– Подумал, что после операции тебе нужно разместиться с большим комфортом, – ответил я, так и излучая заботу и доброту. – В нашем «SLK» на пассажирском сиденье все же тесновато.
«И опасно», – добавил я про себя.
