Наталья Кременчук - Смерть на фуршете
— Неужели ты до сих пор самозабвенно сидел в библиотеке? — поддел приятеля Трешнев. — Логичнее предположить, что ты к нам с другого фуршета.
— С другого, но, увы… Прибалты оказались по-европейски жадны: после двухчасовой презентации никому не нужных журналов предложили такой стол, что приглашенные едва не умерли от недоедания. Я этим хлебосолам устрою!.. Осознают, евросоюзники, что количество и качество рецензий напрямую зависит от количества и качества выставленных на стол вин, деликатесов и десерта. А пока слово «фуршет» они понимают буквально: еды должно быть ровно на одну вилку…
— Присаживайтесь, Алексей Максимилианович. — Ксения уже освоилась с положением хозяйки стола. — У вас еще есть возможность покуштуваты настоящих полтавско- («глобинско-», — тихо поправила Карина) глобинско-киевских колбас… Да и еще кое-что есть.
Ксения извлекла со дна мужниной сумки было затаившийся там нежно-розовый подчеревок в палец толщиной, что вызвало общее оживление, а Клюшников вновь взялся за свой нож, превращавшийся в его руке из обычного фуршетного в артистический стилет.
Президент с обычной для него динамичной несуетностью приступил к дегустации под короткое изложение Трешневым адриановского открытия.
— Но вы, ребята, того… — вновь спохватился Стахнов. — Эти свои толмаческие разыскания особо не обсуждайте. Все это догадки и тому подобное. А человека все-таки убили. Защититься не сможет.
— Могила! Братско-сестринская могила, — пообещал Трешнев, вновь наполняя стопки. Несмотря на его виртуозное владение искусством разливания, и эта бутыль кончалась. В стопку Ксении скользнул порядком поблекший перчик. — Но роман «Кизил Кая» мы все равно разыщем. Люблю интертекстуальность.
— Между прочим, — заметил Ласов, — по-турецки Красная площадь — Кизил майдан.
— А мы обретем «Кизиловый утес»! В Москве еще немало хороших библиотек. — Ксения, сидевшая рядом с громогласным Трешневым, увидела, что Адриан и Карина смотрят им за спины. Одновременно с Трешневым они оглянулись.
Там стояла невзрачно одетая женщина-девушка неопределенного возраста — от тридцати до пятидесяти, обвешанная фото- и видеоаппаратурой.
Лицо Трешнева потемнело.
— Извините, пожалуйста, — обволакивающе ватным голосом почти что запела эта возникшая как из мраморного подполья особа. — Я вижу, здесь так много литературных знаменитостей… Позвольте мне вас сфотографировать. Дело в том, что я…
— Не позволяем! — грубо прервал ее Трешнев, вскакивая со стула и словно стараясь прикрыть своим телом всю их изумленную компанию. — Может, товарищ репортер, этому не учат на вашем журфаке, но вообще-то…
— Вообще-то я окончила биофак, — хваткая улыбочка была у этой особы.
— Тем более. По основательному замечанию великого ученого и лауреата Нобелевской премии Ильи Ильича Мечникова, прием пищи относится к одной из самых интимных форм общения человека с окружающей средой. Прием алкоголя — тем более. Все съемки — до начала фуршета! Вы опоздали. В следующий раз будьте расторопнее. Если у вас получится. Всего доброго!
Трешнев вновь уселся на свой стул как ни в чем не бывало и потянулся к почти опорожненной бутылке.
Ксения подумала, что она-то после такой грубой отповеди обязательно бы сделала пару кадров, хотя бы трешневской лысины, и посмотрела бы, что будет.
Но особа повернулась и пошла восвояси.
— Незнакомое лицо, — с удивлением сказал президент. — Впервые вижу. Может, из новых халявщиков?
— Из новых дилетантов! — желчно бросил Трешнев и пояснил: — Сестра Вершунова. Андрюша вылизал ей денежную должность бильд-редактора в очередном гламурном проекте. — Стахнов и Карина понимающе покивали. — Дело она, понятно, провалит, но спонсоры расчухают ее полную непригодность не сразу. А потом братец еще что-нибудь придумает. Он всех своих родственников пристраивает, едва они с горшка слезут.
— Ну и пусть бы фотографировала, — примирительно сказал Адриан. — Может, чему-то научилась бы…
— Нет, этот либерализм без меня! В конце концов, у каждого есть право на личный интим. Я охранял и буду охранять гастрономический покой моих коллег и тем более друзей. А кто хочет — вон колонны, может отойти и устраивать там фотосессии. Ты, Ксения, хочешь?
— Фотосессию не хочу.
— Ну и закончили! Просто вы, Адриан, в курортных таежных условиях несколько расслабились, а здесь волки по улицам хозяйски расхаживают в поисках поживы… Предлагаю выпить за профессионализм!
Да, финал этого и без того напряженного вечера оказался совсем неуклюжим. Хотя Трешнев выглядел довольным.
Перед уходом все, естественно, отправились вниз, в известные пределы.
Спускаясь, академик-метр д’отель стал договариваться с Адрианом на просмотр «Кизилового утеса» и сличения его со «Стерлядью», когда он раздобудет экземпляр.
— Сам хочу! — оживился Адриан и продиктовал номер своего телефона.
Вдруг от лестницы раздался страшный грохот. Обернувшись, увидели ничком лежавшее тело.
«Опять?! — пронеслось в голове у Ксении. — Да что же это такое!»
Трешнев и Клюшников, а следом Адриан с Кариной бросились к упавшему, но тот вдруг начал подниматься, хватаясь за поручни.
— Кто это? — сострадая, спросила Ксения.
— Понятно кто, — сказал президент. — Правда, поначалу в этом полумраке я подумал, что так свалился вусмерть упившийся профессор Полоскухин. Нет. Это профессор Хурмилов Иван Сергеевич — но в том же устойчивом неравновесии.
— Ну и шуточки у вас! — сказала Ксения. — Массовое падение пьяных профессоров.
— Увы, никаких шуток! — строго сказал академик Стахнов. — И тот и другой профессора на самом деле, только один педуниверситетский, а другой — просто университетский. И оба в выпивке не знают своей меры, а потому склонны к переживанию травматического опыта.
Брошен на борьбу с коррупционерами
Выйдя под сень московских майских звезд, Стахнов и Клюшников вновь почувствовали прилив сил и все же отправились на поиски подходящего бара. Президент поспешил к метро, а Ксения наконец осталась наедине с Трешневым.
Совсем наедине.
— Ну, что же… Звони! — сказал Андрей.
— Кому звонить? — ошарашенно спросила она, думая о том, что квартира-то у нее пуста-пустехонька, добро пожаловать!
— Борису, разумеется. Надо немедленно слить ему полученную информацию!
Действительно, надо слить…
— Странно, что Стахнов и Клюшников остались почти безразличными к откровениям Адриана. Или вправду не знают? Но кто тогда засунул чужие главы в роман Горчаковского? И как они к нему попали?
Но Трешнев на рассуждения Ксении не отзывался, а торопил со звонком.
Борис выслушал и ее, и Трешнева: пользуясь пустынностью Хрущевского переулка, они включили громкую связь.
— Ну, с вашим народом не соскучишься! — воскликнул он. — Только-только выстроишь версию — опять что-то подкидываете. Я пообщался с Димитровым — какой все же матерый человечище! Попила у меня кровушки и вся из себя такая простодушная Клара Кораллова, но все же мое донорство было вознаграждено. Арина Старцева тоже красноречива, но и она переведена мною на сухой язык протокольных фактов…
— И что же у тебя получилось в итоге? — нетерпеливо спросила Ксения.
— Коротко говоря, получается, что Горчаковский должен был умереть прямо на сцене!
— То есть?! — в один голос воскликнули Ксения и Трешнев.
— Отведать вывезенную для него стерлядь, запить шампанским, возможно, яд был бинарного характера — и все! Паралич сердца! Смерть на миру в прямом эфире! Трагическое стечение обстоятельств…
— Но рыба была отравлена?!
— Разумеется. Ее обработали ядом перед подачей на сцену, но все планы порушил этот… Позвонок, в миру Владимир Феофилов. Он, как ваши считают, не хотел покидать мероприятие порожним. Побродил по залу и понял, что с накрываемых столов ничего утянуть не удастся. Стал искать другие варианты — и наткнулся на эту тележку со стерлядью. Возможно, он и конверты перетасовал. Все произошло по какому-то невероятному стечению обстоятельств времени и места. Наблюдательный Димитров, вышедший за кулисы в поисках вина, чтобы унять свое взволнованное состояние пролетевшего финалиста, по его мнению, видел тень Позвонка, удалявшегося от тележки (она стояла на противоположной от Димитрова стороне). А потом уже подробно наблюдал суету вначале двух официантов, обнаруживших пропажу, а потом и других распорядителей церемонии. В итоге кем-то отравленную стерлядь заменили на обычную, притащенную с фуршетного стола.
— А Клара Кораллова тоже это видела? — спросил Трешнев.
— Нет. Но в результате сорокаминутного ее монолога, с трудом прерывавшегося моими вопросами, я все же обрел точное знание. Ее заслуживающие внимания показания относятся к другому моменту драмы. Организаторы публичного убийства Горчаковского все же решили достичь своего, пусть и без яркого сценического эффекта.
