Наталья Кременчук - Смерть на фуршете
— Бог миловал, — пробормотал Стахнов.
— Конечно, удовольствия особого не испытываешь, но… Всюду можно найти интересное. Например, в «Радужной стерляди» Ксения заметила…
Трешневский заход на цель неожиданно был прерван.
К ним подошли Карина и Адриан, многодетная пара академиков семейного стола Академии фуршетов, которых Ксении показали еще на «Норрке».
— Добрый вечер, сударыня и судари! — Адриан склонил перед ними седую гриву. — Прошу прощения, но мы с Кариной уже несколько минут не можем прийти в себя от обонятельных галлюцинаций. Когда она сказала мне, что слышит аромат украинской колбасы с Полтавщины, я посмеялся, но через несколько мгновений и сам его почувствовал. Не знаю, правда, с Полтавщины ли…
— С Полтавщины! — твердо сказала Карина. — Глобино или Миргород.
— Нельзя спорить, — с почтением произнес Адриан. — Карина — специалист. И хотя мой родной Днепропетровск ближе к Миргороду, чем ее родная Одесса, знаю: в колбасах она никогда не ошибается. Впрочем, как и в литературе.
— Но запах кровянки учуял именно Адриан! — воскликнула Карина. — Неужели это подали на фуршете?
— Сейчас! — скривил губы Стахнов. — Это все она, Ксения, волшебница. Одарила не только питием.
— Пожалуйста, — пригласила Ксения, — отведайте привет с родины.
— Мы почти что из научных целей, — смутилась Карина. — Не голодны, что и говорить.
Она оглянулась на опустошенные фуршетные столы.
— А мы что, голодны?! — удивился Стахнов. — Просто собралась хорошая компания. Адриан, будешь? — Он впервые взялся за бутыль горилки. Хорошо, что литровая.
— Полстопки.
— А мне три четверти, — сказала Карина.
Выпили за кухни разных народов.
Супруги дегустационно закусили, наперебой дав превосходные характеристики как украинской домашней, так и кровянке.
— Ксения, ты что-то хотела сказать про «Радужную стерлядь», — вдруг напомнил Трешнев.
«Ну, если хочешь, чтоб я сказала, и не смотришь на меня испепеляюще, я скажу, хотя Стахнов совсем не аппетитно переглянулся с Клюшниковым».
Ксения, сославшись и на Инессу, рассказала и про разнородность частей премированного романа, и о том, что крымские главы написаны намного лучше всех остальных.
Адриан вдруг засмеялся:
— Всегда у нас так! Начали с прекрасных колбас, но обязательно сворачиваем на литературу. — Он внимательно посмотрел на Стахнова и Клюшникова. — Уже неделю хочу спросить, просто не догадывался кого. Не Сухорядову же! Теперь аромат колбасы вывел туда, куда надо. Вы-то, парни, знаете, что в этот последний горчаковский роман вмонтированы куски чужого текста?..
Изумление как трижды академика, так и академика-поэта было неподдельным.
— Какого текста, Адриан?! — спросил Клюшников.
— Ты хочешь сказать, что он еще и плагиатор?! — спросил Стахнов.
Они проговорили это одновременно.
— Почему «еще»? — спросила Карина.
— Я хочу сказать — и говорю следующее: читая роман «Радужная стерлядь», обнаружил в нем большие фрагменты текста, очень похожего на тот, что читал несколько лет назад в одном турецком романе… точнее, в переводе одного турецкого романа.
— В оригинале он называется «Kiził Kaya», — вставила слово Карина. — Перевели как «Красная скала», но Адриан посмотрел текст и предложил переводчице сделать «Кизиловую скалу»….
— Ты и турецкий знаешь! — восхитился Трешнев, пристально глядя при этом на Карину.
— Условно говоря… — замялся многодетный отец.
— Знает! — заверила Карина. — Но пока не нашел ему применения. Так вот, Адриан предложил «Кизиловую скалу», для свежести, потом вчитался и уточнил: «Кизиловый утес». Впрочем, дело не пошло. Да и трудно ему было пойти. У этой переводчицы муженек, я вам скажу, неприятнейшая личность. Хотя мне говорили, что в молодости он подавал грандиозные литературные надежды.
— Среди наших трудно найти такого, кто подобных надежд не подавал, — пробурчал Трешнев.
— Однако мы немного замечтались. — Угрюмый академик Стахнов показал глазами на бутыль, и Трешнев расторопно наполнил стопки, причем Адриану и Карине в соответствии с заказанными ранее объемами.
— Ну, за раскрытие тайны романа «Радужный утес, или Кизиловая стерлядь»! — воскликнул Трешнев.
— Не знаем мы этих тайн! — согласно проговорили Стахнов и Клюшников, с отчаянностью вливая в себя очередные глотки горилки.
— Да и нет их, — благодушно сказал Адриан. — То есть отчасти, конечно, есть. Надо разобраться, как куски этого «Кизилового утеса» попали в «Радужную стерлядь». А сам по себе перевод сделала жена этого Валентина… Как его фамилия, Карина? — отнесся полиглот к жене.
— Знаю я его фамилию… — проворчала Карина. — Задорожнев.
— Правильно, Задорожнев! — вдруг воскликнул Трешнев. — А жена его Махаббат. Из азербайджанок. По-русски, конечно, Маша. Как у них водится, знает несколько языков… А зачем он к вам пришел, Адриан?
— Как зачем? — удивилась Карина. — Мы тогда вслед за старшими детьми окончательно перебрались в Москву, Адриан искал деньги под какой-то международный литературный проект, собирал переводчиков. Москва — это ведь не наша тайга, а маленькая деревня. Ну, вот и вышел на нас Задорожнев, как медведь из тайги вышел.
— Паршивый довольно медведь оказался, — скривился Адриан. — Морочил мне голову про всяческие свои связи в финансовых и административных кругах… намекал на особое влияние своего папаши.
— Ну, про папашу Валя всегда героические былины рассказывает, — не удержался Трешнев. — Похвальное сынолюбие. Другое дело, что этот котелок с похлебкой нарисован на потрепанной холстине.
— Вот-вот, — кивнул Адриан. — Он во что бы то ни стало хотел этот «Кизиловый утес» издать, приводил мне каких-то усачей то ли из Гянджи, то ли из Ленкорани. Но потом, как слышал, влип с ними в какую-то историю с перепродажей поддельных документов — и канул. И слава богу! Но, понятно, этот роман я прекрасно запомнил — и вспомнил о нем, когда стал читать «Стерлядь»…
— Ну, ребята… — при этом Стахнов смотрел на Клюшникова. — Наливай, Андрюша.
— Но все же, Адриан, — Трешнев говорил это, разливая по стопкам, — в турецком романе, как понимаю, Турция, у Горчаковского — Крым. Почему ты решил, что именно перевод задорожневской жены перекочевал в «Стерлядь»?
— Ребята, у Адриана фотографическая память! — воскликнула Карина. — Он запоминает тексты целыми страницами…
— Карина немного преувеличивает, — скромно проговорил Адриан. — Но такое предположение у меня возникло очень быстро. Естественно, читанный мною перевод сейчас раздобыть трудно — поэтому я пошел искать «Кизил Каю» в Ленинку… ну, вы понимаете, в бывшую Ленинку…
— А потом в Иностранку… — Карина любовно смотрела на кровянку, но, как заметила Ксения, пока что ее не пробовала.
— И нигде не нашел! — с изумленной радостью проговорил Адриан. — Роман до сих пор на русском не издавался, я искал оригинал, но ни там, ни там его нет. Числится, а на месте нет! Кому понадобился?!
— Андрюша! — раздался позади них уже знакомый Ксении скрипучий голос нонконформиста-классика. — Значит, Инесса не то что не пришла — даже не позвонила?!
Игорь, руки в карманах куртки, раскачивался с равномерностью метронома.
Трешнев встал ему навстречу и сожалеюще пожал плечами.
— Скажи, — маститый нонконформист, останавливая свое раскачивание, шагнул вплотную к академику-метр д’отелю и прижался к нему, — Инесса… она хоть красивая?
Как видно, у Трешнева отказал речевой аппарат. Он посмотрел на Ксению, как дошкольник, которого без вины, профилактически поставили в угол.
— У нас все красивые! — возмущенно воскликнула Ксения, не забывшая пренебрежительного взгляда, которым удостоил ее нонконформист.
Трешнев обрадованно кивнул. Вдруг его взгляд полыхнул шаровой молнией.
К ним подходил президент Академии фуршетов.
Его увидел и мятущийся влюбленный.
— Леша! Ты один, без Инессы?
Ласов недоуменно посмотрел на всю компанию:
— Про Инессу тебе надо бы спросить Андрея!
— Он ничего не знает! — наконец Ксения увидела руку, которой были написаны шедевры нонконформизма, обещанные ей для прочтения. Ладонь мастера оказалась большой, крепкой, можно сказать, мускулистой. Игорь погладил свою все еще влажную лысину этой трудовой ладонью, поправил очки и, мигом войдя в свое раскачивающееся состояние, двинул в сторону заметно поредевшего сонмища фуршетчиков.
— Вот и опоздал, — вздохнул президент, издали оценивший состояние столов. — Все уже съели.
— Неужели ты до сих пор самозабвенно сидел в библиотеке? — поддел приятеля Трешнев. — Логичнее предположить, что ты к нам с другого фуршета.
