Ольга Тарасевич - Последняя тайна Лермонтова
– В целости, – машинально поправила я, немного даже пристыженная своими подозрениями. – А еще правильно говорить: «мебель»... Я же ни в чем вас не обвиняю. Интересуюсь просто. Извините, погорячилась...
... Тогда, несколько часов назад, праведный гнев скромного Альхена местного разлива действительно произвел на меня определенное впечатление. Однако теперь я снова начинала сомневаться. Еще бы парню не нервничать и не охмурять меня, если не немытой шевелюрой, то велеречивостью. Допустим, страницу он умыкнул. Что его ждет дальше? Если я настучу в милицию, Альхену придется объясняться с условным Косяковым-Перекосиным. А ему, как мне кажется, даже доказать, что дважды два – четыре, очень проблематично. Был бы человек, а за что посадить – найдется. Так что при неблагоприятном раскладе переместится сотрудник музея из своей тесной клетки, пропахшей тушеной капустой, в не более просторную и такую же «ароматную» камеру. Но при сходстве внешних параметров разница между двумя помещениями, конечно же, колоссальна. Товарищ все эти печальные перспективы быстро просек и стал страстно хвататься за мои верхние конечности. Лишь бы отвлечь меня на любовь-морковь, только бы любознательная дамочка позабыла о пропавшей из альбома странице и сосредоточилась на незатейливой, но страстной провинциальной любви!
– Вот это и надо рассказать Михаилу, – пробормотала я, подходя к зеркалу. Почему там вместо меня отражалась какая-то фурия с сияющими решительными глазами? – Надо уточнить, помнит ли Панин тот лист, обратил ли внимание, что одна страница исчезла. И... кстати, кстати!
В порыве следовательского вдохновения я жахнулась локтем о стену, выложенную плиткой. От резкой вспышки боли в голове у меня окончательно все прояснилось.
Альхен ни при делах. Лист, скорее всего, вырвал кто-то из рабочих и спрятал в замке. Это произошло после обнаружения тайной комнаты, где, вероятно, княгиня Щербатова, вкушая винишко, читала свой альбомчик и томилась в любовных муках. Раритет явно спрятали до того, как альбом был передан в музей. Как так случилось? Очень просто! Не сам же Панин занимался ремонтом. Возможно, он даже не контролировал постоянно ход выполнения работ. Чем ему тут заниматься с утра до вечера? Приезжал, допустим, раз в неделю. Посмотреть, что сделано, потыкать носом в запоротые участки (а до сих пор ведь ремонтировать без халтуры не умеют!), поорать насчет трезвого образа жизни. И вот во время очередного визита строители ему сообщили о находке. Неужели вкалывавшие здесь работяги не прикасались к вещам? Да в жизни не поверю! Пролетарии никогда не откажутся от возможности хапнуть что-нибудь ценное. А здесь сама атмосфера благоприятствует: старинный замок, жили буржуины, а вдруг они взяли да и заложили в какую-нибудь стеночку шкатулку с бриллиантами?.. Так что до приезда Михаила строители, обнаружившие тайное убежище, явно все не один раз обсмотрели и ощупали. Решили, что этот хлам не представляет никакой ценности. Только один человек думал иначе. И он повел себя очень хитро. У злоумышленника была возможность вырвать лист. Он его вырвал и спрятал! Потому как боялся, что Панин, обнаружив пропажу, распорядится обыскать всех. А после этого что? И с работы вылетишь, и находку потеряешь. Нет, тот, кто упер страницу, был умнее и расчетливее. Он спрятал лист из альбома в доме. Устроил в стене тайник?.. Возможно, возможно. По крайней мере, это объясняет, почему по ночам кто-то так усердно простукивает стены.
Кто там мог крутиться рядом в то время, когда проводился ремонт? Строители, прислуга, охрана? Список может быть велик, но он все равно ограничивается каким-то определенным количеством людей. И в конечном итоге «стукач», который шастает по замку, будет вычислен. А привидения... Они-то тоже шастают, все в этом имели возможность убедиться. Но чего полупрозрачным субстанциям в стены колотить? Друг друга они нашли, а все остальное, подозреваю, им абсолютно не нужно.
Судя по часам, до прихода горничной, которая поможет мне приготовится к балу (мне! будут помогать! одевать платье! в котором я пойду на бал! и я уже волнуюсь!) еще полчаса.
Как раз можно успеть полазить по Интернету.
Бочком, быстро, не глядя на гипнотическое чудо из небесно-голубого шелка, я выскочила из ванной, схватила с кровати Юлин ноутбук и тут же припустила обратно.
Конечно, работать на унитазе было бы удобнее, но как-то это очень уж утилитарно. А на полу холодно. Тогда...
Устроившись на краешке ванной, я положила легенький тонкий-претонкий компьютер на колени, нажала на круглую кнопку пуска. И, дождавшись, пока машина загрузится, выбрала среди подключений беспроводное соединение.
Все оказалось проще, чем я думала. Конечно, ребятки сначала пытались жадничать. Стас отказался дать мне поработать на собственном ноуте даже в своем присутствии («Извините, это моя техника, там хранятся некоторые конфиденциальные фотосессии»). Конфиденциальные – это звучит гордо. Дверь номера при наличии такой страшной тайны надо закрывать! Ведь пока Стас, в халате и с мокрыми волосами, выскочил из ванной, я уже успела включить его компьютер. Точнее, «разбудить» – машина была не выключена, если на ней и стоял пароль, то меня это не остановило. На рабочем столе у парня красовалась обнаженная девушка, и названия папок («Линда ню», «Тамара, садо-мазо», «Кристина и Таня, лесби»), конечно же, свидетельствовали о важнейших съемках, затрагивающих интересы национальной безопасности! Немного поругавшись, мы еще раз посмотрели на снимок с привидениями – на большом экране он выглядел куда более жутким – и я отправилась в гости к Юльке. Она, естественно, тоже стала выпендриваться («Простите, не могу вам ничем помочь, у меня там архив важных материалов»). Пришлось припугнуть ее высокохудожественным рассказом о раскопках литературной сенсации в стопке исподнего. Конечно, ябедничать Гарику я бы не стала, не в моем стиле такие фокусы. Но Юленька-то этого не знала! И вот итог легкого шантажа – Белоснежка покладисто отдала свою технику. И даже научила, как подключаться к Интернету через «вай-фай». Оказывается, запутываться во Всемирной паутине можно без проблем! Доступ есть почти из любой комнаты замка, и для этого не надо ни проводков, ни карточек оплаты. Вот это прогресс! Я не понимаю, почему безо всяких внешних дополнительных устройств на экране ноутбука в нижнем правом углу появилось изображение двух компьютеров, свидетельствующих: соединение установлено. В моей не очень технической голове это не укладывается. Но как же сегодня удобно жить и работать!
Поисковый сайт открылся мгновенно. Однако...
Проклиная собственное любопытство, я закрыла поисковик и полезла в Юлины папки.
Да, это очень невежливо.
Конечно, она в два счета просчитает, что я не столько пользовалась Интернетом, сколько совала свой нос в ее статьи.
Хотя... мне есть чем ее шантажировать. Поэтому Белоснежка будет молчать. И, может быть, она задумается о том, как это неприятно – когда в твою частную жизнь суют нос всякие любопытствующие субъекты.
Через пару минут я прекратила все мысленные нравоучения.
Среди папок с информацией обнаружились весьма любопытные сведения. Пожалуй, они все меняли и окончательно запутывали...
* * *– Извините, если я долго провожусь. Сегодня мой первый рабочий день. И я еще не очень-то разобралась с этой одеждой, но буду стараться... Как много нужно знать тем, кто сюда устраивается! Голова прямо пухнет от всех этих подробностей. Но мне так нравится! Так нравится! Я как в книге про Анжелику нахожусь! А послушайте, что сегодня на занятиях нам рассказывали. Балы, оказывается, бывали в прежние времена разные. Большой бал – он начинается в двенадцать ночи и заканчивается к восьми утра, расписание танцев составляется заранее. Дамы обязательно должны являться в открытых платьях, кавалеры – во фраках и мундирах. Оружие офицеры оставляли в прихожей, а вот шпоры не снимали, во время танцев они звенели. На малом балу правила попроще. И начинался он часов в восемь-девять, а заканчивался не позднее полуночи. Гости, если кто петь и играть умел, концерты импровизированные устраивали. Или просто друг с другом общались – танцевать для всех там уже было не обязательно. Дамская одежда тоже позволялась более свободная. Хотели – надевали открытые платья, хотели – полуоткрытые, и расцветки можно было уже по вкусу выбирать. А на большом балу – только в белых платьях, обязательно и никак иначе...
Я слушала лепетание новой горничной, старательно затягивающей меня в корсет, и с ужасом понимала: тупею, стремительно, неотвратимо. Каждая секунда добавляет голове редкой приятной пустоты и беззаботности.
Все-таки, что ни говори – бытие определяет сознание, и одежда, как часть бытия, сознанием порой распоряжается не самым лучшим образом. Со мной произошла старческая деменция на фоне врожденной олигофрении. В голове лишь одна мысль осталась: только бы горничная затягивала корсет не так туго. Дышать ведь нечем!
