Неле Нойхаус - Глубокие раны
Мимо окон проехал автомобиль, затем второй. Шины прошуршали по гравию.
— Я не могу больше говорить, — прервал Боденштайн словесный поток своей коллеги. — Скоро перезвоню.
Через несколько секунд дверь в гостиную открылась и в нее вошла высокая темноволосая женщина, сопровождаемая Зигбертом Кальтензее. Элард остался сидеть в кресле, даже не подняв взгляда.
— Добрый вечер, господин старший комиссар. — Зигберт, чуть улыбнувшись, подал Боденштайну руку. — Разрешите представить вам мою сестру Ютту.
В действительности Ютта оказалась совершенно иной, нежели крутая женщина-политик, которую Боденштайн до сего времени видел только по телевидению; более женственной, более обаятельной и неожиданно привлекательной. Хотя она не совсем соответствовала его типу женщин, Оливер с первого взгляда почувствовал ее притяжение. Прежде чем она успела подать Боденштайну руку, он уже раздел ее глазами и представил себе обнаженной. Ему стало неловко от своих неприличных мыслей, и он чуть не покраснел под испытующим взглядом ее голубых глаз, которым она его также оценивала. Казалось, то, что она видела, ей нравилось.
— Моя мать много о вас рассказывала. Рада, что наконец-то могу познакомиться с вами лично. — Ютта улыбнулась с подобающей строгостью и взяла руку Боденштайна, задержав ее в своей чуть дольше, чем это было нужно. — Пусть даже обстоятельства достаточно печальны.
— Собственно говоря, я только хотел коротко поговорить с вашей матерью. — Боденштайн старался подавить в себе внутреннее волнение, которое пробудил в нем ее взгляд. — Но ваш брат сказал мне, что она не совсем здорова.
— Анита была самой давней подругой моей мамы. — Ютта отпустила его руку и озабоченно вздохнула. — События последних дней страшно ее потрясли. Я начинаю серьезно беспокоиться. Мама не такая крепкая, как это кажется. Кто это только делает?
— Чтобы выяснить это, мне нужна ваша помощь, — сказал Боденштайн. — У вас есть немного времени, чтобы ответить на пару моих вопросов?
— Разумеется, — сказали Зигберт и Ютта Кальтензее одновременно.
Совершенно неожиданно из состояния тяжелых раздумий вышел их брат Элард. Он поднялся, поставил пустой стакан на приставной столик и посмотрел налитыми кровью глазами на брата и сестру. Ростом он был на целую голову выше их обоих.
— Вы знали, что Гольдберг и Шнайдер были эсэсовцами?
В ответ Зигберт только удивленно поднял брови, но на лице его сестры Боденштайн разглядел выражение испуга.
— Дядя Йосси нацист? Что за чушь! — Она скептически засмеялась и покачала головой. — Что ты говоришь, Элард? Ты пьян?
— Я уже несколько лет не был так трезв. — Кальтензее с ненавистью посмотрел сначала на сестру, потом на брата. — Может быть, поэтому я тоже вижу это так отчетливо. Эту изолгавшуюся семью можно выносить только с перепою!
Из-за поведения их старшего брата Ютта чувствовала себя явно неловко. Она смущенно посмотрела на Боденштайна и улыбнулась извиняющейся улыбкой.
— У них была обнаружена татуировка группы крови, как это было принято у членов СС, — продолжал Элард с мрачной миной. — И чем больше я об этом думаю, тем больше уверяюсь в том, что это правда. Именно Гольдберг…
— Это правда? — прервала Ютта своего брата и посмотрела на Боденштайна.
— Да, — подтвердил тот кивком головы. — Татуировка была обнаружена при вскрытии.
— Но этого не может быть! — Она повернулась к Зигберту и схватила его за руку, как будто ища у него защиты. — Я имею в виду, что в отношении Германа меня это не удивляет, но с дядей Йосси это невозможно!
Элард открыл рот, чтобы возразить, но его брат опередил его.
— А вы нашли Роберта? — спросил он.
— Нет, пока не нашли. — Следуя неопределенной интуиции, Боденштайн ничего не сказал братьям и их сестре о жестоком убийстве Моники Крэмер. Он отметил, что Элард вообще ничего не спрашивал о Ватковяке.
— Да, господин Кальтензее, — обернулся он к профессору, — когда и от кого вы узнали о смерти Аниты Фрингс?
— Моей матери сегодня утром позвонили, — ответил Элард, — примерно около половины восьмого. Ей сообщили, что Анита исчезла из своей комнаты. Через пару часов ее известили, что та скончалась.
Боденштайн был удивлен этим честным ответом. Или присутствие духа у профессора было недостаточным, чтобы лгать, или он в самом деле ничего не подозревал. Может быть, Пия тоже ошибалась и семейство Кальтензее не имело никакого отношения к тому, что квартира старой дамы была обчищена.
— Как отреагировала ваша мать?
Зазвонил мобильный телефон Кальтензее. Он мельком взглянул на дисплей, и его невыразительное лицо оживилось.
— Извините меня, пожалуйста, — сказал он неожиданно. — Мне нужно в город. У меня важная встреча.
С этим он исчез, не попрощавшись и не пожав руки. Ютта, покачав головой, проводила его взглядом.
— Его любовные интрижки с девушками, которые почти вдвое моложе его, постепенно становятся для него все более обременительными, — заметила она с едкой ухмылкой. — В конце концов, он уже не юноша.
— У Эларда сейчас кризис смысла, — объяснил Зигберт Кальтензее. — Вы должны быть снисходительны к его поведению. После его увольнения полгода назад он впал в депрессию.
Боденштайн наблюдал за братом и сестрой, и ему казалось, что, несмотря на разницу в возрасте, они были очень близки друг с другом. Зигберта Кальтензее было довольно сложно охарактеризовать. Внимательный, почти гипертрофированно вежливый, он не демонстрировал своего отношения к старшему брату.
— Когда вы узнали о смерти фрау Фрингс? — спросил Оливер.
— Элард позвонил мне около половины одиннадцатого. — При воспоминании об этом Зигберт наморщил лоб. — Я был по делам в Стокгольме и ближайшим рейсом сразу вылетел домой.
Его сестра села на стул, достала из кармана блейзера пачку сигарет и закурила, глубоко затянувшись.
— Дурная привычка, — подмигнула она заговорщически Боденштайну. — Только не выдавайте меня моим избирателям. Или моей матери.
— Обещаю, — кивнул Оливер, усмехнувшись.
Зигберт Кальтензее налил себе бурбон и предложил также Боденштайну, но тот вновь отказался.
— А мне Элард прислал эсэмэску, — сказала Ютта. — Я была на пленарном заседании и поэтому переключила мобильный телефон на режим «без звука».
Боденштайн подошел к столику, на котором стояли семейные фотографии в серебряных рамках.
— Вы уже подозреваете кого-нибудь в совершении этих трех убийств? — поинтересовался Зигберт.
Оливер покачал головой.
— К сожалению, нет, — сказал он. — Вы хорошо знали все троих. Кто мог быть заинтересован в их смерти?
— Абсолютно никто, — ответила Ютта и затянулась сигаретой. — Они не обидели ни одну человеческую душу. Я, правда, знала дядю Йосси уже как старого человека, но он всегда был очень добр ко мне. Никогда не забывал привезти мне какой-нибудь подарок. — Рассеянно улыбнулась. — Ты помнишь седло гаучо, Берти? — спросила она своего брата, который скорчил гримасу при упоминании этого детского прозвища. — Я думаю, мне было восемь или девять лет, и я вряд ли могла поднять эту штуковину. Но жертвой был мой пони…
— Тебе было десять лет. — Зигберт поправил свою младшую сестру с дружеской симпатией. — И первый, кто тебя пронес на этом седле через гостиную, был я.
— Точно. Мой взрослый брат делал все, что я хотела.
Ударение было сделано на слове «все». Ютта выпустила сигаретный дым через нос и одарила Боденштайна улыбкой, в которой тот уловил нечто большее, чем обычное любопытство. Ему стало невольно жарко.
— Иногда, — добавила она, не спуская с него глаз, — я могу оказывать влияние на мужчин.
— Йосси Гольдберг был очень внимательным, дружелюбным человеком, — сказал Зигберт, подойдя с бокалом бурбона в руке к Ютте.
Брат и сестра попеременно что-то рассказывали и характеризовали Гольдберга и Шнайдера совершенно иначе, нежели это делал Элард. Все звучало совершенно естественно, и тем не менее Боденштайн ощущал себя зрителем на театральном спектакле.
— Герман и его жена были очень приятными людьми. — Ютта раздавила сигарету в пепельнице. — Правда. Я их очень любила. С Анитой я познакомилась только в конце восьмидесятых годов. Я была очень удивлена, когда мой отец одарил ее долей в своей фирме. О ней я вам, к сожалению, не смогу вообще ничего сказать.
Она встала.
— Анита была самой давней подругой матери, — добавил Зигберт Кальтензее. — Они познакомились, когда были еще маленькими девочками, и никогда не теряли контакт, хотя Анита до воссоединения жила в ГДР.
— Понятно. — Боденштайн взял одну из фотографий в рамке и стал ее задумчиво рассматривать.
— Это свадебная фотография моих родителей. — Ютта подошла к нему, взяла другую фотографию. — А здесь… ой, Берти, ты знал, что мама вставила эту фотографию в рамку?
