Дарья Калинина - Неполная дура
Сама она уже переоделась, сменив рабочий комбинезон на светлые брючки и свободную вышитую рубашку, подпоясанную таким же вышитым поясом. Волосы у нее были длинные и перехвачены на лбу тонкой тесьмой. В целом Домна Михайловна напоминала престарелого, но весьма довольного жизнью хиппи. Только очень чистенького и следящего за своим здоровьем и бытом.
— Ты, племяш, иди прочь! — распорядилась Домна Михайловна. — Мне девушку осмотреть надо. А ежели чего понадобится, я тебя кликну.
— А помочь…
— Мне вон она поможет.
И Домна Михайловна кивнула в сторону Мариши. И дождавшись, когда Митя неохотно, но все же выйдет из дома, старушка сказала, обращаясь к Инне:
— Ну, чего у тебя там? Показывай.
Инна уже сбросила брюки и закатала рукав своей вязаной блузки. К счастью, рукава были свободными. И скользили взад и вперед легко, не причиняя особой боли обожженной коже. Увидев пораженные участки, Домна Михайловна только присвистнула.
— Кипятком обварилась?
— Нет.
— Кислотой брызнула?
— Тоже нет!
— А что тогда? Ожоги у тебя не сильные, только верхний слой задет. Но обширные. И кожа прямо вся горит. Ну, да не важно. Сейчас для начала отваром ромашки промоем. И маслицем целебным смажем.
Но после промываний она наложила кашицу из тертой картошки, потом аккуратно сняла ее и несколько раз смазала кожу Инны еще и взбитым белком. И лишь после этого сделала легкую повязку.
— Это чтобы защитить кожу от трения, — пояснила она. — А так ближайшие дни тебе, девка, лучше голой походить. И белком мазать. А после вот этим маслом.
И она протянула Инне обычное детское масло в бутылочке производства «Джонсон и Джонсон».
— И это все? — изумилась Инна, в глубине души уже настроившаяся на то, что после оказания ей первой медицинской помощи ее отвезут в реанимацию и продержат там до пенсии.
— А ты чего хотела? Говорю же, верхний слой только задет. Сама-то я не врач, конечно, но…
— Не врач? А кто?
— Косметолог, — совершенно спокойно произнесла Домна Михайловна. — Только на пенсии уже, конечно. Но бабы ко мне все равно за советами тянутся. А там, где совет, там и помощь. Кому палец загноившийся вылечу, кому кашель застарелый, кто от кожной сыпи через мое умение вылечится. Так со временем и пошла слава, что я лечить могу.
— И что же?
— А то, что, видать, оно и в самом деле появился у меня такой дар, — довольным голосом сказала старушка. — А насчет своих ожогов ты даже не сомневайся. Это я тебе как профессионал скажу. Зарастет, отшелушится и следов не останется. Разве что пигментация нарушится на время.
Инна, которая тряслась над своей внешностью, как китаец над вазой, со стоном рухнула в кресло. Так она и знала, что добром эта история не кончится! А теперь еще пигментация какая-то проявится! Какой ужас! Кто же ее полюбит с нарушенной пигментацией?!
Но Домна Михайловна, не обращая больше на пациентку внимания, принялась заваривать чай. И выставлять на стол угощение.
— Давайте, девки, — сказала она наконец. — Зовите мужиков. Кормить их буду.
— Стоит ли.
— Так Митя — мой племянник. Даром что в милиции служит. Шалопай, весь в отца. И дома у меня редкий гость. Надо его получше приветить. Да и голодный он небось.
На столе уже появилось домашнее сало, соленые белые грузди, почти прозрачные и такие хрустящие! Редкий деликатес. С соленым белым груздем не сравнится ни один другой гриб. Даже молоденькие боровички, которые так хороши для маринада, в солении все равно проигрывают груздю — царю всех солений. Еще на столе были огурчики, пахнущие чесночком и укропом. Был ноздреватый, еще теплый хлеб. И противень с картошкой, который Домна Михайловна поставила прямо на стол.
— Как чувствовала, что гости будут, — радовалась она. — И пирог с яблоками и брусникой испекла. Слышишь, Митя, твой любимый пирог, как крендель его сложила. Погляди! Ты с молоком или с кисельком его будешь?
Здоровенный Митя покраснел, словно маленький ребенок, застигнутый врасплох за кражей варенья из бабушкиного шкафа. Он кинул испуганный взгляд на Инну. Не сочла ли она, что любить сладкое для мужчины не солидно? Инна вроде бы была целиком поглощена своими травмами. Но рисковать Митя не собирался.
— Тетя! — укоризненно посмотрел он на Домну Михайловну. — Ну что вы! Я же уже взрослый. Сладкого не ем! Та удивилась. Но внимательно глянув на племянника, а потом на свою пациентку, внезапно рассмеялась.
— Ах, я старая дура! Давно одна живу, совсем нюх порастеряла.
Аппетит у Мити и его приятеля и в самом деле был отменный. Картошка и сало исчезали с тарелок в мгновение ока. Домна Михайловна подкладывала и подкладывала. А Митя, который глаз не мог отвести от Инны, лопал и лопал, не замечая, что уничтожает уже третью тарелку добавки.
Водки на стол Домна Михайловна не выставила. Была только легкая клюквенная домашняя наливка, очень сладкая. Домна Михайловна хватила пару стаканчиков и разговорилась.
— Юлиан Иванович? А как же? Пользовала я его, болезного. Только ведь от его болезни лекарства еще не придумали.
— Чем же он болел?
В голове Мариши пронеслись разные жуткие мысли о неведомой заразе. Ой! Небось и дом потому пустой и заброшенный стоит. А чего же не сожгли тогда? Ведь эпидемия может разразиться! Если уже не разразилась.
— Старость его в могилу свела, — разогнала ее подозрения Домна Михайловна. — Сил у него жить не осталось. Да и желания тоже.
— А что так?
— Уж этого не скажу, — ответила старушка. — Мы с ним никогда особо не дружили. И узнала я его поближе только уже в последний год жизни, как он на пенсию вышел. А только сдается мне, что интерес у него к жизни пропал. Вроде бы в один момент из него вся сила ушла. И все! Жить ему скучно стало. Да и незачем.
— А его детей вы знали?
— Видела на похоронах.
— А высокая красавица с длинными белыми волосами среди них была?
— Они обе красавицы, — пожала плечами старушка. — И волосы у всех очень светлые. И у сыновей, и у дочерей.
Подруги откровенно изумились. Выходит, Юлиан Иванович отбирал себе детей только по цвету волос — блондинов. Но почему?
— А вы знали, что это не его родные дети?
Домна Михайловна замялась с ответом.
— По крови, может быть, оно и так, — ответила она наконец. — А только по мне, так они все одна семья. И внешне похожи. И к отцу очень расположены были.
— Выходит, много народу на похоронах было?
— Много.
— А детей?
— И дети были, говорила уже.
— Значит, он их не обижал?
— Юлиан Иванович? Обижал? Что вы! Я человек уже старый. И часто мне на похоронах бывать приходится. Так я вам скажу, в редкой семье такую скорбь по ушедшим старикам встретишь.
— Вы это про бывшего директора детдома говорите? — встрял в беседу Митя, который наконец наелся и даже своего любимого сладкого пирога с киселем навернул, даром, что сначала Инны стеснялся.
Но после того как она ему своими ручками кусок потолще отрезала и киселя пополам с молоком налила, он вмиг все смолотил. И теперь был не прочь поболтать.
— А я к нему заезжал как-то. Он мне фотографии своих детей показывал. И все про них рассказывал. Гордился он ими. Сказал, что все людьми стали, хотя эксперимент, конечно, провалился.
— Что? Какой эксперимент?
— Ну, они же все ему не родные были, — пожал плечами Митя. — Наверное, он имел в виду, что настоящими братьями и сестрами они так и не стали. Разбросало их в разные стороны. Очень он по этому поводу убивался.
— А поточней вспомнить можешь? — спросила у него Мариша.
— Не-а! — лениво потянулся Митя. — Я ведь тогда просто по делу заехал. Меня знакомый опер попросил к старику заехать и предупредить, чтобы поосторожней был. По округе лихие люди шарить начали. И все дома специально выбирали, где либо не живет никто, либо только одинокие старики обитают.
— Значит, никто из детей с Юлианом Ивановичем не жил?
— Нет.
Мариша кинула умоляющий взгляд на Инну. Она уже заметила, что та произвела неизгладимое впечатление на Митю. Следовало этим немедленно воспользоваться. И Инна взгляд подруги истолковала верно.
— Митя, у тебя же такая хорошая память! — польстила она парню. — Вспомни, что тебе про детей Юлиан Иванович рассказывал?
Митя напряг мозговые извилины. Конечно, на сытый желудок вспоминалось с трудом. Но он очень старался ради понравившейся ему девушки. И вспомнил.
— Имена у них всех были смешные! Ни одного простого! Ну, Саша там или Маша. Нет, такого в их семье не водилось. То есть, может быть, настоящие родители их так и называли, но Юлиан Иванович настаивал, чтобы они имена меняли. Одну девочку Примой назвал. И точно, она танцовщицей сделалась. Вроде бы в Большом театре танцует или поет, не помню. А мальчикам тоже интересные имена подбирал. Старшего он Платоном назвал, потому что мечтательный такой. И все философский смысл в самых простых вещах искал. А еще одного Герасимом, потому что…
