Стивен Ван Дайн - Проклятие семьи Грин
– Мы очень обязаны вам, доктор, – сказал Маркхэм. – Не исключено, что вы помогли найти ключ к разгадке… Когда нам удастся поговорить с вашей пациенткой?
– Сегодня ее весь день будет тошнить. Заторможенность, общий упадок сил, затрудненное дыхание, сонливость, головная боль и все такое – не до ответов на вопросы, сами понимаете. А завтра утром можно беседовать с ней сколько душе угодно.
– Это нас устроит. А что бульон, о котором говорила сиделка?
– Да, горький на вкус – морфий.
Едва он это сказал, как через переднюю к входной двери прошел Спроут. Секундой позже в дверном проеме появился Вонблон. Напряженное молчание, наступившее после обмена приветствиями, заставило его с тревогой вглядеться в наши лица.
– Что-то случилось? – произнес он наконец.
Вэнс решительно поднялся, беря на себя обязанность сообщить о случившемся.
– Да, доктор. Аду отравили морфием. Доктор Драмм случайно был в доме напротив и пришел на помощь.
– А Сибелла? Она в порядке? – взволнованно спросил Вонблон.
– Вполне.
Облегченно вздохнув, он опустился в кресло.
– Расскажите подробнее. Когда обнаружили… тело?
Драмм хотел его поправить, однако Вэнс быстро ответил:
– Сразу после вашего ухода. Яд добавили в бульон, который сиделка принесла с кухни.
– Позвольте, я как раз уходил, когда она принесла бульон! Я видел, как она вошла с ним в комнату. Каким образом яд…
– Кстати, доктор, – мелодично произнес Вэнс, – вы, случайно, не поднимались снова наверх, после того как надели пальто?
Вонблон возмущенно поглядел на него.
– Конечно, нет! Я тут же ушел.
– Это было как раз, когда сиделка позвала сверху Аду?
– Ну да. Кажется, она на самом деле крикнула ей сверху, и Ада тотчас поднялась, если я ничего не путаю.
Вэнс секунду курил, с любопытством разглядывая озабоченное лицо доктора.
– Не сочтите за оскорбление… вы наносите сюда визиты на удивление часто.
Лицо Вонблона помрачнело, но я не заметил в нем обиды.
– Действительно, – ответил он и отвел глаза. – Дело в том, сэр, что с тех пор, как пропали лекарства, меня не покидает ощущение, что должна произойти какая-то трагедия, и я чувствую себя косвенно виноватым. Всякий раз, оказываясь в этом районе, я не могу совладать с порывом зайти и… проверить, как дела.
– Ваша тревога вполне понятна, – холодно произнес Вэнс и небрежно добавил: – Полагаю, вы не станете возражать, если Аду продолжит лечить доктор Драмм?
– Лечить? – Вонблон выпрямился в кресле. – Не понимаю. Секунду назад вы сказали…
– …что Аду отравили. Все правильно. Но, видите ли, она не умерла.
Его собеседник оторопел.
– Слава богу! – воскликнул он, взволнованно вставая.
– И мы храним случившееся в полной тайне, – добавил Маркхэм. – Вы тоже подчинитесь нашему решению.
– Разумеется… Мне позволено будет навестить Аду?
Маркхэм колебался, и за него ответил Вэнс:
– Если хотите – безусловно. – Он повернулся к Драмму: – Вы не могли бы проводить доктора Вонблона?
Драмм и Вонблон вышли из комнаты.
– Неудивительно, что он взвинчен, – заметил Маркхэм. – Неприятно узнавать, что людей травят препаратами, которые ты потерял по собственному разгильдяйству.
– Его больше заботит здоровье Сибеллы, – возразил Хис.
– Браво за наблюдательность! – улыбнулся Вэнс. – Да, сержант, кончина Ады беспокоила его гораздо меньше, чем самочувствие Сибеллы… Хотел бы я знать, почему. Увлекательнейший вопрос. Но, тысяча чертей, он ставит с ног на голову мою любимую теорию.
– У вас все-таки есть теория, – укоризненно произнес Маркхэм.
– Причем не одна. И, хочу заметить, все любимые. – Легкомысленный тон Вэнса означал, что он не готов озвучивать свои подозрения, и Маркхэм не стал настаивать.
– Выслушаем Аду – и к черту теории, – заявил Хис. – Как только поговорим с ней завтра, будет ясно, кто ее отравил.
– Может быть, – пробормотал Вэнс.
Несколько минут спустя вернулся Драмм.
– Доктор Вонблон пошел в комнату другой девушки. Обещал не задерживаться.
– Что он сказал о вашей пациентке? – поинтересовался Вэнс.
– Да немного. А она, между прочим, как только его увидела, стала ходить с удвоенной силой. И даже улыбнулась, честное слово! Это хороший признак. Девушка быстро поправится. Крепкий организм.
Не успел Драмм договорить, как дверь Сибеллы хлопнула, и на лестнице послышались шаги.
– Кстати, доктор, – сказал Вэнс Вонблону, когда тот снова вошел в гостиную, – вы уже говорили с Оппенхаймером?
– Мы виделись в одиннадцать. Собственно, сегодня утром отсюда я пошел прямо к нему. Он согласился провести осмотр завтра в десять.
– И миссис Грин не против?
– О нет. Я поговорил с ней утром, и она нисколько не возражала.
Немного погодя мы попрощались. Вонблон проводил нас до ворот, и мы видели, как он уехал на своей машине.
– Надеюсь, завтра к этому времени мы будем что-то знать, – сказал Маркхэм по дороге в центр. Вид у него был необыкновенно унылый, глаза смотрели тревожно. – Знаете, Вэнс, я почти прихожу в ужас от мысли, каково может быть заключение Оппенхаймера.
Однако доктору Оппенхаймеру не пришлось делать никакого заключения. Между часом и двумя ночи миссис Грин умерла в конвульсиях в результате отравления стрихнином.
Глава 21. Опустевший дом
(Пятница, 3 декабря, утро)
Маркхэм принес весть о кончине миссис Грин, не пробило еще и десяти часов. Тело обнаружили в девять, когда сиделка пришла к пациентке с утренним чаем. Хис уведомил Маркхэма, а тот по дороге в особняк заехал сообщить Вэнсу о новом развитии событий. Мы уже позавтракали и отправились к Гринам вместе с ним.
– Это выбивает у нас из-под ног последнюю опору, – подавленно сказал Маркхэм, когда мы мчались по Мэдисон-авеню. – Страшно было думать, что убийца миссис Грин. Но я все время утешался мыслью, что она потеряла рассудок. А теперь я почти жалею, что наши подозрения не оправдались, ибо оставшиеся варианты еще ужаснее. Мы имеем дело с хладнокровным расчетом.
Вэнс кивнул.
– Да, нам противостоит нечто хуже мании. Не могу сказать, однако, что меня так уж потрясла смерть миссис Грин. Эта женщина внушала отвращение, Маркхэм, сильнейшее отвращение. Мир не станет ее оплакивать.
Замечание Вэнса как нельзя точно передавало мои собственные чувства. Новость о кончине миссис Грин, конечно, меня шокировала, но мне не было жаль жертву. Злобная и бессердечная, она жила ненавистью и превратила в ад жизнь окружающих.
Хис и Драмм ждали нас в гостиной. Лицо сержанта отражало одновременно волнение и уныние, его ярко-голубые глаза горели безумием отчаяния. Драмм же был просто разочарован как профессионал: его главным образом удручало, что не удалось блеснуть медицинскими навыками.
Хис, рассеянно поздоровавшись со всеми за руку, кратко обрисовал ситуацию.
– О’Брайен нашла ее в девять утра, велела Спроуту посигналить доктору Драмму и позвонила в отдел. А я сообщил доктору Доремусу и вам. Приехал сюда минут пятнадцать – двадцать назад и запер комнату.
– Вонблона оповестили? – спросил Маркхэм.
– Я попросил его отменить осмотр, назначенный на десять. Сказал, что свяжусь с ним позже, и сразу повесил трубку. Он ничего не успел спросить.
Маркхэм одобрительно кивнул и повернулся к Драмму:
– Рассказывайте, доктор.
Драмм выпрямился, откашлялся и принял нарочито важный вид.
– Я был внизу, в столовой дома напротив, – завтракал. Вдруг вошел Хеннесси и сказал, что шторы в зале опустили. Я схватил инструменты и бегом бросился сюда. Дворецкий провел меня в комнату старой дамы, где ждала сиделка. Но я сразу увидел, что ничем не поможешь. Она была мертва – скрюченная, синяя и холодная, rigor mortis[83]. Умерла от большой дозы стрихнина. Вероятно, не сильно страдала – истощение и кома наступили, я бы сказал, в течение получаса. Слишком стара, чтобы сопротивляться. Старики поддаются действию стрихнина довольно быстро…
– Она могла закричать, позвать на помощь?
– Трудно сказать. Спазмы иногда лишают голоса. В любом случае никто ее не слышал. Вероятно, потеряла сознание после первых судорог. Мой опыт с такими случаями научил меня…
– Как, по-вашему, в котором часу стрихнин попал в организм?
– Точно не скажу. – Драмм заговорил загадками. – Конвульсии бывают длительными. С другой стороны, она могла скончаться вскоре после проглатывания яда.
– В таком случае когда наступила смерть?
– Опять же, точно сказать нельзя. Rigor mortis и трупный спазм легко спутать, на этом попадались многие. Есть, однако, вполне определенные различия…
