Стивен Ван Дайн - Проклятие семьи Грин
– Ваш отец умер до того, как миссис Грин парализовало? – небрежно осведомился Вэнс.
– Да, примерно за год.
– Кто-нибудь, помимо вас, участвовал в постановке диагноза?
Вонблон посмотрел на него с легким удивлением.
– Нет. Я не видел необходимости консультироваться со светилами. Симптомы были четкими и соответствовали анамнезу. С тех пор все только подтверждает мой вывод.
– И все же, доктор, – почтительно сказал Вэнс, – произошло нечто, бросающее, на взгляд дилетанта, тень сомнения на верность диагноза. Думаю, вы меня простите, если я прямо спрошу вас, нельзя ли дать болезни миссис Грин иное, возможно, более мягкое определение.
Вонблон был сильно озадачен.
– Миссис Грин страдает именно органическим параличом обеих ног. Собственно говоря, параплегией всей нижней части тела.
– Что бы вы подумали, если бы увидели, что к ней вернулась подвижность ног?
Вонблон воззрился на него, не веря своим ушам. Потом выдавил из себя смешок.
– Что бы я подумал? Я бы знал, что печень у меня шалит, и я галлюцинирую.
– А если бы вы были уверены, что печень в полном порядке?
– Немедленно уверовал бы в чудеса.
Вэнс любезно улыбнулся.
– Искренне надеюсь, что до этого не дойдет. Все-таки известны случаи чудесных исцелений.
– Да, история медицины полна того, что непосвященным кажется чудесами. На самом деле все они имеют медицинское объяснение. Однако в случае с миссис Грин я не вижу ни малейшей лазейки для ошибки. Если бы она вдруг обрела подвижность ног, это противоречило бы всем известным законам физиологии.
– Кстати, доктор, – неожиданно спросил Вэнс, – вы знакомы с «Über hysterische Dämmerzustände» Брюгельманна?
– Нет, признаюсь, нет.
– Или с «Über Hystero-Paralyse und Somnambulismus» Шварцвальда?
Вонблон помедлил и прищурился, как человек, который напряженно думает.
– Конечно, я знаю Шварцвальда, хотя не читал упомянутой вами работы… – По его лицу медленно разливалось изумление. – Господи боже. Вы же не связываете предмет этих книг с состоянием миссис Грин?
– Что вы скажете, если я сообщу вам, что обе эти книги есть в особняке?
– Скажу, что их присутствие имеет к ней такое же отношение, как, например, «Страдания юного Вертера» или «Романсеро» Гейне.
– Простите, не могу с вами согласиться, – вежливо произнес Вэнс. – Они, безусловно, имеют отношение к нашему расследованию, и я надеялся, что вы сможете объяснить, в чем именно эта связь.
Вонблон в замешательстве обдумывал услышанное.
– Сожалею, что не оправдал ваших надежд, – сказал он через несколько секунд. Затем вдруг глаза его вспыхнули, и он поднял голову. – Осмелюсь предположить, сэр, что вы превратно понимаете научные коннотации терминов в этих двух названиях. Мне случалось читать много работ по психоанализу. И Фрейд, и Юнг используют термины «Somnambulismus» и «Dämmerzustände» в совершенно ином значении, нежели привычные нам «сомнамбулизм» и «сумеречное состояние» В терминологии психопатологии и патопсихологии «Somnambulismus» употребляется в связи с амбивалентностью и раздвоением личности и означает деятельность скрытого, или подсознательного, «я» в случае афазии, амнезии и так далее. Он не относится к хождению во сне. Например, при психической истерии, когда человек теряет память и становится новой личностью, его называют Somnambule. Это то же самое, что в газетах обычно именуется «жертвой амнезии».
Он подошел к книжному шкафу и секунду спустя достал несколько томов.
– Вот, например, старая монография Фрейда и Брейера тысяча восемьсот девяносто третьего года. «Über den psychishcen Mechanismus der hysterischen Phenomene»[75]. Если вы возьметесь за труд ее почитать, то увидите, что в ней объясняется употребление термина «Somnambulismus» в отношении временных невротических расстройств. А вот «Traumdeutung»[76] Фрейда тысяча восемьсот девяносто четвертого года. Здесь эта терминология рассматривается еще подробнее. Кроме того, у меня есть «Nervöse Angstzustande»[77] Штекеля, который, хоть и возглавил одну из отколовшихся от основного фрейдизма школ, говоря о раздвоении сознания, оперирует теми же понятиями. – Доктор положил все три книги на стол перед Вэнсом. – Возьмите, если есть желание. Может быть, они прояснят ваше недоразумение.
– То есть вы склонны думать, что Шварцвальд и Брюгельманн имеют в виду бодрствующие психические состояния, а не более распространенный тип сомнамбулизма?
– Да, я склоняюсь именно к этому. Шварцвальд раньше читал лекции в Psychopatisches Institut[78] и поддерживал постоянную связь с Фрейдом и его учением. Но, повторяю, я не читал ни одной из этих книг.
– А как вы объясните термин «истерия» в обоих названиях?
– Здесь нет никакого противоречия. Афазия, амнезия, афония – и зачастую также аносмия и апноэ – это симптомы истерии. Истерический паралич – довольно распространенное явление. Известно много случаев, когда пациент годами не мог пошевелиться исключительно в результате истерии.
– Вот именно! – Вэнс осушил свой бокал. – И это подводит меня к несколько необычной просьбе. Как вы знаете, газеты все жестче критикуют полицию и прокуратуру, обвиняя в халатности всех связанных с расследованием. Поэтому мистер Маркхэм решил, что целесообразно будет получить официальное заключение о физическом состоянии миссис Грин у самых крупных специалистов. И я хотел предложить, в качестве простой формальности, чтобы мы обратились за помощью к, скажем, доктору Феликсу Оппенхаймеру[79].
Несколько минут Вонблон молча что-то обдумывал, нервно вертя в руках бокал и не спуская с Вэнса глаз.
– Пожалуй, такое заключение не помешает, – согласился он наконец. – Хотя бы для того, чтобы развеять ваши собственные сомнения… Нет, я не возражаю. И с удовольствием организую все необходимое.
Вэнс встал.
– Очень великодушно с вашей стороны, доктор. Должен просить вас заняться этим немедленно.
– Я прекрасно понимаю. Утром поговорю с Оппенхаймером и объясню ему официальный характер ситуации.
Когда мы снова оказались в таксомоторе, Маркхэм высказал мучившие его сомнения:
– Вонблон производит впечатление человека квалифицированного и заслуживающего доверие. И все же он, очевидно, допустил прискорбный промах при оценке заболевания миссис Грин. Боюсь, его ждет настоящее потрясение, когда он услышит мнение Оппенхаймера.
– Знаете, Маркхэм, – серьезно сказал Вэнс, – я буду исключительно горд собой, если нам удастся получить это заключение.
– Удастся?! О чем вы?
– Честное слово, сам не знаю. За происходящим в особняке кроется какая-то черная интрига, и мы до сих пор не знаем, кто ее затеял. За нами следят, знают каждый наш шаг и сводят на нет все наши усилия.
Глава 20. Четвертая трагедия
(Четверг, 2 декабря, утро)
Следующий день навсегда останется в моей памяти. Произошло то, что мы предвидели, и все-таки потрясение было огромным, как при полной неожиданности. Собственно говоря, ужас ожидания только усилил остроту восприятия происходящего.
Утро выдалось темным и предвещало беду. Воздух пронизывала промозглая сырость, свинцовые небеса нависли над землей, словно грозя ее задушить. Погода отражала наше мрачное расположение духа.
Вэнс встал рано, и, хотя мы почти не разговаривали, я понял, что он угнетен. После завтрака мой приятель больше часа сидел у огня, потягивал кофе и курил. Затем тщетно попытался занять себя чтением старого французского издания «Легенды об Уленшпигеле» и наконец достал седьмой том «Современной медицины» под редакцией Ослера и углубился в статью Баззарда о миелите. Целый час он изучал ее с отчаянным вниманием, прежде чем поставить книгу на полку.
В половине двенадцатого позвонил Маркхэм и сообщил, что сию минуту выезжает с работы к Гринам и en route[80] захватит нас. Больше он ничего не объяснил и резко повесил трубку.
Прокурор приехал без десяти двенадцать, и мрачное уныние на его лице сказало нам яснее всяких слов, что произошла еще одна трагедия.
Мы уже ждали его в пальто и сразу прошли за ним к машине.
– Кто на этот раз? – спросил Вэнс, когда мы свернули на Парк-авеню.
– Ада, – сквозь зубы горько процедил Маркхэм.
– После ее вчерашнего рассказа я этого и боялся… Полагаю, яд?
– Да, морфий.
– Что ж, такая смерть легче, чем от стрихнина.
– Нет, слава богу, она жива! То есть была жива, когда звонил Хис.
– Хис? Он был там?
– Нет. Сиделка сообщила в отдел по расследованию убийств, и сержант позвонил мне оттуда. Когда мы приедем, он, вероятно, встретит нас на пороге.
– Так вы говорите, жива?
