Марина Крамер - Привилегия женщин (сборник)
— Гляди мне, Гоша, косяка не спущу. Ведь ты виноват, что она решилась эти бредни печатать. Ведь как просил тебя — следи за всем, что она говорит и делает, разве это так трудно? Или нельзя было нормального водилу найти, чтобы не промахнулся и растер ее тачку в муку? А так — и сам едва не убился, придурок, и ее всего-навсего только покалечил. Ничего вам нельзя доверить, все самому нужно делать!
— Кто знал, что она такая ушлая, — оправдывался Гоша. — С виду-то обычная телка…
— Телка! Вот тебе и телка — подставила всех!
«Не подставила бы она никого, не шлепни ты собственноручно того чувака, с которым у нее роман начался, да еще и у нее на глазах!» — раздраженно подумал Гоша, однако вслух сказал:
— Да ладно, Костя, чего теперь-то… Столько народу положили за эти ее писульки…
— Я ее, суку, буду убивать дома — и медленно, чтобы на том свете помнила. Это из-за нее я снова в эту страну вернулся, из-за нее! Писательница, мать ее! Мэри Кавалье — это же надо! — Костя вынул из кармана дубленки уже изрядно потрепанную книгу и потряс перед лицом Гоши. — Вот оно, дерьмо! Если кому-то в ментуре придет в голову проверить — все, мне такой срок корячится — пяти жизней не хватит отсидеть! Хорошо хоть издательство мелкое, обанкротили быстро. А все равно весь тираж не смогли перехватить, расползлось по стране!
— Что здесь происходит? — раздался у них за спинами голос Нестерова, и все пятеро развернулись. — Почему посторонние в отделении?
— О, а вот и доктор, — протянул Костя. — Ты, главное, не шуми, доктор, мы сейчас у тебя одну пациентку заберем на домашнее лечение — и все.
— Какую пациентку?
— А вот Марию Кавалерьянц некую… сегодня из автодорожной привезли утром. Жена это моя, дома лечить хочу, только своим докторам доверяю.
Карие глаза Кости смотрели на Нестерова спокойно и уверенно, держался он по-хозяйски, будто бы даже не сомневался в том, что сейчас все будет сделано так, как он скажет.
Нестеров помолчал, потупив глаза, потом проговорил, словно с трудом:
— Я сожалею…
Костя замер:
— Что? Что значит — ты сожалеешь, лепила? Где моя жена?
— Мы сделали все, что было возможно, но травмы оказались несовместимы с жизнью… Тело можно будет забрать после праздников.
Повисла пауза. Охрана Кавалерьянца смотрела на хозяина, ожидая распоряжений, а тот словно впал в ступор, молчал и только хлопал огромными карими глазищами.
— А-а-а-а! — взвыл Костя, вдруг упав на колени. — И тут обставила! Тварь, су-у-ука! Я сам, сам должен был!
— Костя, Костя, хорош! — засуетились вокруг него мужчины. — Поедем домой, хватит. Праздник нынче, все равно ничего уже не поправишь — ну так и помянем заодно…
Они кое-как подняли обвисшего на их руках Костю и волоком вытащили из больницы. Нестеров в окно пронаблюдал, как вся орава садится в два джипа и отбывает с территории, а потом бегом бросился вниз, в больничный морг.
Подмениться на остаток новогодней ночи Нестерову удалось — приятель Олег вошел в положение и вышел к одиннадцати часам. Нестеров на своей машине увез Марию к себе, в маленькую холостяцкую квартиру, уложил на диван и успел накрыть подобие стола, достав даже бутылку шампанского. Марии пить было нельзя, но она слабой рукой подержала бокал и даже слегка коснулась им бокала Нестерова.
— За тебя, Максим…
— Нет, за тебя… Мэри, — улыбнулся Нестеров. — Кстати, а почему «мэрик»?
— Это Лелька меня так звала… маленькая, злая, кусающаяся собачка… как я…
Лелька прилетела через два дня — по настоянию Марии Нестеров дал ей телеграмму. Молодая женщина с каштановыми волосами, забранными в пучок деревянной шпилькой, которую Нестеров, к своему изумлению, узнал сразу — эта вещица раньше принадлежала Марии, и она точно так же закалывала ею волосы кверху. Лелька выглядела так искренне озабоченной, что Максим невольно позавидовал Марии — сразу становилось понятно, что есть человек, который будет заботиться о ней и сделает все, чтобы поставить ее на ноги. Поведение молодой женщины напомнило ему щенка спаниеля — вот он прыгает радостно вокруг больной хозяйки, старается лизнуть в лицо, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Да и сама Мария в присутствии Лельки сделалась совершенно другой — мягкой, спокойной и беспомощной, хотя Максим прекрасно знал, что в жизни она жесткая и бескомпромиссная. Решительно отвергнув все возражения, Лелька забрала Марию к себе. Максим провожал их в аэропорт и, взглянув на сидящую в кресле-каталке Марию, вдруг вспомнил последнюю запись в ее блокноте — ту, про клетчатый плед. Мария, видимо, тоже об этом помнила, потому что решительно сдернула с ног покрывало и, глядя в глаза озабоченно склонившейся к ней Лельки, проговорила:
— Никогда больше не делай такого. Я не останусь инвалидом — ясно?
И Лелька согласно закивала:
— Конечно, Мэри. Все будет так, как ты скажешь, дорогая.
Через полгода Нестеров получил посылку откуда-то из Франции. Из небольшого ящичка он сперва достал фотографию, с которой ему улыбалась Мария, сидевшая в плетеном кресле на балконе старого дома, а потом книгу. «Обмануть смерть» — новый роман Мэри Кавалье, о котором он буквально вчера прочитал в Интернете. «Надо же, все-таки написала», — подумал Нестеров, разглядывая фотографию на обложке. Мария почти не изменилась, только взгляд стал жестким да губы сложены в какую-то незнакомую скорбную полуулыбку. Максим мысленно перенесся в ту новогоднюю ночь, когда после ухода Кости побежал вытаскивать Марию из больничного морга. Идея объявить ее мертвой пришла ему в голову в ту секунду, когда она заговорила о своей скорой смерти. Нестеров моментально сообразил, куда он сможет спрятать Марию и где ее гарантированно никто из людей Кавалерьянца искать не станет. Он наскоро написал в истории болезни посмертный эпикриз, сам уложил женщину на каталку, закрыв простыней с головой, как положено, и даже укрепил бирку на ногу — чтобы у Арины, помогавшей везти каталку в морг, не возникло подозрений.
— Мы ее сразу в секционную положим, хочу вскрыть по свежему — не пойму, от чего такое могло произойти, — объяснил он медсестре, закатывая каталку в просторный секционный зал. Арина только плечами пожала — доктор сегодня явно чудил, но вдаваться в подробности девушка не стала: в отделении ждал накрытый к праздничному ужину стол, а тяжелых больных больше не было…
Когда Нестеров вбежал в морг, Мария по-прежнему лежала на каталке между двух секционных столов и спала. Максим затормошил ее, задышал жарко в лицо:
— Маша… Машенька, все закончилось… Все закончилось, моя девочка…
— Не зови меня так… — прошептала она чуть слышно, и Максим согласно закивал:
— Все, едем отсюда. Ты испугалась?
— Нет, — равнодушно бросила она. — После смерти Германа мне уже ничего не страшно. Костя застрелил его на моих глазах… Это была наша вторая встреча, вторая — и последняя. Он так и остался для меня буквами на мониторе ноутбука. Я не успела ничего ему сказать…
— Все, Маша… все…
Нестеров потряс головой, отгоняя печальные воспоминания, и открыл книгу.
«Спасибо тебе, доктор. А в морге было холодно», — гласила надпись на титульном листе, которую венчала витиеватая подпись.
Мария с юности любила сложные автографы…
Смерть как подарок
Она брела по только что выпавшему снегу из супермаркета, едва не сгибаясь под тяжестью четырех огромных пакетов, набитых продуктами. Муж искренне полагал, что это не его дело — таскать тяжести. «Ты женщина, ты теперь не работаешь — вот и будь любезна, сделай так, чтобы в холодильнике всегда было свежее молоко, фрукты и овощи, а на плите — горячий ужин». Марго устало плюхнула пакеты на скамью и потрясла затекшими пальцами. Она соглашалась с доводами Ромы, но почему бы ему тоже хоть иногда не помочь ей? Вот просто не выйти и не встретить хоть иногда с этими авоськами у магазина, благо он расположен через дорогу от их дома? Нет, Рома выше этого, бытовая сторона жизни приводит его в ужас, а всякое столкновение с действительностью в виде текущего крана, отклеившихся обоев или переставшего закрываться замка в двери доводило его до истерического состояния. Марго решала эти проблемы сама, словно мужа у нее не имелось.
Вздохнув, она снова взялась было за пакеты, как вдруг сильная мужская рука в черной перчатке подхватила один из них. Вздрогнув от неожиданности, Марго резко обернулась и замерла. Рядом стоял высокий седой мужчина лет сорока пяти, с суровым выражением серо-стальных глаз и плотно сжатыми тонкими губами.
— Марго, до каких пор вы будете истязать себя подобным образом? Вы записались в клуб любителей таскать тяжести? — без тени улыбки спросил он.
— Не трогайте меня! — игнорируя вопросы, враждебно отозвалась Марго.
