Елена Михалкова - Котов обижать не рекомендуется
Тон Стрельникова был издевательским. Но Света не обиделась, поскольку ничего другого от него и не ожидала.
Она послушно представила на сцене актеров, и тут ее осенило:
– Контраст! На светлом фоне костюмы смотрятся выигрышнее, чем на темном.
Стрельников удовлетворенно кивнул и несколько раз хлопнул в ладоши – зааплодировал. Света даже приободрилась: сейчас ее будут хвалить! Что скрывать, похвала от умного и талантливого, пусть и несимпатичного, человека была приятна.
– Люблю извлекать мысль оттуда, где мало ожидаешь ее найти, – тонко улыбнувшись, сказал Виктор. – Это что-то сродни работе золотоискателя. Нужно чутье! Особенно когда имеешь дело с практически пустой породой.
Свете почти никогда не удавалось парировать издевки. В лучшем случае она находила ответ неделю спустя.
С Виктором не стоило даже пытаться. На его аристократичном лице отражалось довольство собой. Он наклонил голову, словно подбадривая ее: ну же, давай, возрази мне! В этот момент он был чрезвычайно похож на сытого, но игривого кота, поймавшего мышь и предвкушающего ее побег. Поймать мышонка – жалкое развлечение, но как приятно он трепыхается в когтях!
Не говоря ни слова, Света вскинула камеру и нажала на спуск.
– Фотограф может изуродовать человека одним нажатием пальца, – сообщил Виктор.
– А человек может довести фотографа до этого, если будет повторять бородатую хохму, – сообщила Света, продолжая снимать его с разных ракурсов.
Кадр! Еще один! И еще! И еще!
– Стоп! Снято, – улыбнулась Света.
Она чувствовала, что получилось отлично. Стрельников не успел закрыться. Такие люди, как он, всегда имеют специальное лицо для фотографа и особенную улыбку, которую зрители потом видят на страницах журналов.
Но, кажется, у нее получилось добраться до его настоящего лица. Хотя бы одного из настоящих.
Это одна из самых сложных вещей в работе хорошего фотографа: перебраться через нагромождение придуманных обликов. Почти каждый человек при виде фотокамеры меняет выражение. Заставляет себя улыбнуться, или наоборот – поспешно стирает улыбку с губ. Как можно, что вы! Он же серьезный человек!
Однажды Свете довелось снимать известную актрису, навсегда застрявшую в амплуа инженю. Актрисе было сорок лет, она перенесла три замужества и четыре пластических операции. (Операции, конечно, оказали значительно большее влияние на ее жизнь). Но перед Светой она улыбалась, как девочка, строила глазки и порхала по студии в солнечных лучах. Серебристое платье, розовые туфельки – воздушная, беззаботная стрекоза, не забивающая свою прелестную головку лишними мыслями.
Света попыталась спросить стрекозу о чем-то серьезном. Та жеманничала, хихикала, пожимала плечиками – и снова срывалась и порхала. Ей нужно было движение, воздух, полет! Что ж, Света снимала ее в движении: вечную девочку, юное создание с кукольным личиком.
В перерыве стрекоза вышла на лестничную площадку. Ее долго не было, и Света забеспокоилась. Выглянула за дверь, и там увидела актрису.
Она сидела на корточках, привалившись спиной к стене, и курила. У нее был безумно усталый взгляд. Как будто песня уже давно пропета, и поникли цветы, и ветер воет глухо и безнадежно. Вот-вот повалит снег, а рядом никого нет. Даже муравья.
Вся кукольность с ее личика слезла, как обгоревшая кожа. Открылось сильное, жесткое, волевое лицо. Измученное вечной молодостью и бесконечными одинаковыми ролями.
Но она была бойцовая стрекоза, а не нытик. Такие танцуют, стиснув зубы, и улыбаются, пока не сведет челюсти.
В руках у Светы была камера. Сделать снимок – проще простого.
Но Света не смогла. Это было бы то же самое, что снимать голого человека.
Она откашлялась, а когда актриса подняла на нее глаза, тихо спросила:
– Можно?
И приподняла фотоаппарат.
Губы женщины раздвинулись в горькой улыбке. Кажется, она хотела отказать. Но почему-то, взглянув на Свету внимательнее, произнесла:
– А, плевать. Хочешь – снимай.
И курила, курила одну сигарету за другой все время, пока Света фотографировала ее в клубах дыма. В нежном серебристом платье на грязной, заплеванной лестнице, рядом с консервной банкой, полной окурков. Под узким прямоугольником пыльного окна, через которое тускло просвечивало небо.
Эта фотосессия попала на обложку журнала «Камелот» и получила первое место на конкурсе, который журнал проводил вот уже десять лет. Света хранила награду – хрустальную призму – на самом видном месте: на застекленной полке книжного шкафа.
Виктор Стрельников громко спросил:
– Так, где Генри?
– Уже несут, Вить, – ответил бородатый помощник.
Знакомые Свете двое рабочих вытащили из-за кулис кровать, а минуту спустя – манекен. Он был в тех же полосатых гольфах и сером свитере, а на шее болтался нелепый шарф.
При виде Генри Света слегка побледнела. Она обернулась и увидела, что Дрозд даже привстал, разглядывая его.
– Нож не забудьте, – распорядился помощник. – А то будет у нас живой покойник.
– Ничего, он уже убитый пришел, – хохотнул один из рабочих, укладывая манекен на кровать.
Да, все было так же, как в тот злосчастный день в квартире Стрельниковой. И ноги, торчащие из штанин, и ручка ножа, обмотанная синей изолентой.
Надо было сфотографировать «труп», но у Светы не хватило мужества. Было что-то ужасное в этой огромной кукле с плоским улыбающимся лицом. Вспомнив слова Стрельниковой, Света присмотрелась к рукам. Да, руки действительно выполнены великолепно. Тело лежало в такой естественной, непринужденной позе, что, казалось, Генри прилег на секундочку и вот-вот встанет.
Света очень явственно представила, как это случится. Режиссер скомандует начало репетиции. Манекен сядет, своими живыми руками снимет с лица силиконовую маску и пойдет.
Прямо на Свету.
С ножом в спине.
От увиденной картины ее мороз продрал по коже. Света попятилась назад и чуть не заорала, наткнувшись на Леру Белую.
Девушка удивленно поглядела на нее.
– Света, все в порядке?
– Д-да, – подтвердила Света. – В п-порядке.
«Только нервы ни к черту. А воображение работает так, что лучше бы оно сидело молча».
В памяти всплыла школьная учительница, записавшая в Светин дневник: «Уважаемые родители! Сознание вашей дочери балансирует между богатой фантазией и болезненной впечатлительностью. Обратите на это внимание и примите меры!»
На сцену вышла Стрельникова в длинном и узком зеленом платье по моде начала двадцатого века. Лоб перехвачен узкой черной лентой, на запястье позвякивают браслеты.
– Начинаю привыкать к этой тряпке, – сказала она брату. – Но лучше было бы то, желтое.
– В желтом ты терялась. Где Серафимович?
– Петр Иванович! – позвала актриса.
– Бегу-бегу, – раздалось из-за кулис, и откуда-то из-за шкафа бочком пролез толстячок Серафимович – во фраке и цилиндре.
При виде Светы он приподнял цилиндр и поклонился. Света замерла, пытаясь разглядеть хоть малейший намек на то, что перед ней человек, дважды пытавшийся ее убить.
Но Петр Иванович смотрел на нее, застенчиво улыбаясь. Он явно не понимал, почему она не поздоровалась с ним. Света сделала над собой усилие и слабо кивнула в ответ.
Улыбка Серафимовича из застенчивой сделалась обрадованной.
– Света, я хотел вас попросить, если не трудно, сфотографировать нас вместе с Анной. Потом, после репетиции. Или вы торопитесь? У вас, наверное, есть дела?
– Я не тороплюсь, – ответила Света, и с удивлением поняла, что ее голос не долетает до сцены. А голос Серафимовича разносился по всему залу, хотя он не прилагал к этому видимых усилий.
– Что-что, простите?
Он прижал ладонь к уху.
– После репетиции я собиралась поехать домой! – громко сказала Света. – Конечно, я вас сфотографирую.
– Спасибо!
Петр Иванович хотел еще что-то добавить, но тут оба заметили, что все в зале смотрят на них.
– Может быть, вы еще что-нибудь обсудите? – издевательски осведомился Виктор Стрельников. – Не стесняйтесь, вы никому не мешаете!
– Простите… – Света покраснела. – Извините.
Режиссер еще некоторое время сверлил ее взглядом. Но убедившись, что она раздавлена и уничтожена, скомандовал:
– Сначала быстро прогоним третью сцену, а потом пойдем сначала. Катя, Миша – где Роза Карловна?
Света лишь теперь заметила, что в зале прибавилось народу. Возле помощника режиссера сидела совсем юная девушка с длинными золотыми волосами, а возле нее на корточках примостился скуластый парень, показавшийся ей смутно знакомым. Кажется, она видела его в телевизионной рекламе.
Прелестная Лаврентьева исчезла. Но Свету терзало подозрение, что она еще вернется.
– В гримерке, Виктор Васильевич, – ответил парень. – Уже идет.
– Петр Иваныч, Аня, – начинаем!
В зале воцарилась тишина. Стрельников хлопнул в ладоши, Анна Васильевна сделала шаг вперед, Серафимович нахлобучил цилиндр.
