Елена Михалкова - Дом одиноких сердец
Горгадзе метнулся к Кате и ее родителям, и вот тут-то выяснилось самое неожиданное: подонок Боровицкий успел провести с ними большую работу. Игорь не мог даже представить, что он им наговорил, но разговор самого Горгадзе с потенциальным тестем получился очень короткий.
– Еще раз увижу около своего дома – посажу, – веско пообещал Катеринин папаша и захлопнул дверь перед носом ошеломленного Игоря.
В последнюю секунду тот успел заметить за папашей курчавую башку и маленькие глазки, с ненавистью глядящие на него. Свадьба накрылась.
Из подъезда Катиного дома Горгадзе вышел с намерением мстить хитро и изощренно. Но вскоре узнал, что Эля с мужем уехали в другой город.
Спустя несколько лет они вернулись, однако к тому времени Игорь выкинул из головы планы мести, поскольку полностью переключился на новую стезю – он начал писать. И не просто писать, а писать вдохновенно, от души, развив одновременно бурную деятельность по проталкиванию своих опусов.
Сестру он искренне жалел. Игорь хотел с ней поговорить, но Боровицкий не пустил его даже на порог. Более того – после его неудачного визита Горгадзе отказали в толстом литературном журнале, куда уже почти гарантированно взяли один его опус и даже обозначили гонорар. Знакомый намекнул Игорю, что это дело рук Боровицкого, у которого повсюду связи и свои люди. Если «похищение» сестры Горгадзе еще мог простить, то несостоявшуюся публикацию – никогда! С тех пор все его несчастья принимали облик Боровицкого, и чем дальше, тем больше Игорь ненавидел мужа сестры. До самой ее смерти он так и не смог даже поговорить с ней, хотя не раз пытался. После ее похорон Игорь стоял у могилы и старался вспомнить лицо сестры, но в памяти всплывала только ее улыбка – детская, мягкая. А еще – как она кивала головой, когда он жаловался на родителей. И больше ничего.
* * *– Глеб говорит, что его дядя, то есть Горгадзе, очень любил сестру, – сообщила вечером Даша Максиму за ужином. – После ее смерти он им обоим, Глебу и Олегу, звонил и даже встречался с ними.
– А откуда Глеб знает эту историю? – нахмурился Максим. – Кто ему рассказал?
– Не знаю, – пожала плечами Даша. – Я как-то не спросила. Понимаешь, момент был такой удобный – он рассказал, а я сразу хвать Прошку за шкирку и в подъезд. Только крикнула ему, что позвоню, и все.
– Вот самое главное ты и не узнала, – упрекнул жену Максим, ставя тарелку в раковину. – Если ему Горгадзе рассказал – одно дело. А если сам Боровицкий – то другое. Ладно, фиг с ними. Что в пансионате нового?
Даша подробно рассказала. Максим покачал головой и вышел из-за стола.
– Ну и ну… – хмыкнул он, принимаясь за мытье посуды. – Значит, во-первых, Боровицкий и репетиторша знали друг друга раньше. Горгадзе признался тебе в убийстве Боровицкого, во-вторых. В-третьих, за тебя почему-то заступился… как его…
– Ангел Иванович, – подсказала Даша.
– Елки-палки, что за имя! В общем, сумасшедший старикашка. Что у нас там еще было?
– А до того, – вспомнила Даша, – мне Денисов, главврач, сказал странную вещь.
– Какую? Ты мне не говорила.
– Я забыла. Он сказал, что бывший математик Яковлев по прозвищу Виконт на самом деле никакой научной работой не занимается. А занимается полной ерундой. Помнишь, мы с тобой фильм американский смотрели…
– «Игры разума», – согласно кивнул Максим. – Угу, понятно. А к Боровицкому это какое отношение имеет? Ну, съехал слегка дядечка крышей… Так они все в «Прибрежном», судя по твоим наблюдениям, с прибабахом.
В дверях появилась Олеся с книжкой.
– Мама, а ты уверена, что там не психушка? – заявила она, размахивая Дарреллом.
Только Даша собралась возмутиться предположением дочери, как Олесю неожиданно поддержал Максим:
– Вот-вот, у меня такое же подозрение возникло. Там хоть один нормальный человек есть?
Даша подумала.
– Есть, – кивнула она. – Самый здоровый – это управляющая, Раева.
– По законам жанра она и есть главный злодей! – провозгласила Олеся и протопала по коридору в туалет.
– Я тебе сколько раз говорил – в туалете с книгой не сидеть! – крикнул ей вслед Максим.
В ответ раздалось невнятное бурчание и щелчок закрываемой двери.
– Кстати, шутки шутками, – добавил он, – но Раева и в самом деле должна быть первой подозреваемой. Если в пансионате что-то нечисто, то она не может не быть в курсе.
– Понимаешь, – медленно начала Даша, – я тоже так думала до сегодняшнего дня. Но, когда она начала объяснять про Ангела Ивановича – ну, почему она его оставила при пансионате, – у нее было такое лицо… такое… в общем, просветленное, что ли.
– И ты на основании просветленности физиономии директрисы делаешь вывод, что она ни при чем? – скептически осведомился муж.
– Да нет, не делаю. Но я ее как будто с другой стороны увидела, понимаешь?
– Понимаю. Аргумент конечно, очень сильный.
– Максим, ты зря иронизируешь. Если б ты видел, как она на того бедолагу смотрела! Люди, которые могут так смотреть, стариков не убивают, – серьезно сказала Даша.
– Ладно, тебе виднее, знаток человеческих душ. Скажи-ка мне лучше: а ты сама Горгадзе веришь?
Даша задумалась.
– Не знаю, – сказала она наконец. – Как-то получается слишком просто: всю жизнь ненавидел Петра Васильевича и наконец-то убил. Да это и не объясняет, зачем Боровицкий делал записи, которые потом оставил мне.
– И не объясняет, отчего умерла Уденич, – добавил Максим. – И кого она увидела ночью, когда вышла из пансионата.
Виктория Окунева, много лет назад
Вика держала в руках сапоги, привезенные тетей Людой из Финляндии, и не могла оторвать от них глаз. Замшевые, мягкие, на маленьком устойчивом каблуке – мечта, а не сапоги. «И под сумочку подходят», – представила Вика, вспоминая свою коричневую сумку с бахромой на боку.
– Что, нравятся? – раздался теткин голос. Вслед за тем Людмила вышла в коридор, завязывая халат.
– Не то слово! – выдохнула Вика.
– Уступить их тебе, что ли… – задумчиво протянула тетка, скептически глядя на сапоги. – Они мне, Вик, маловаты, честно говоря. Купила по глупости на размер меньше, чем нужно было, теперь вот не знаю, что и делать.
– Тетя Люда, тетя Люда, уступите! – взмолилась Вика. – Вы с дядей Пашей скоро опять куда-нибудь поедете – еще купите! Ну, пожалуйста, ну тетечка!
– Ладно, уговорила, – кивнула Людмила, ставя сапог на пол. – Такие сапожки только на твоих ножках и носить. Бери!
– А… сколько? – осторожно поинтересовалась Вика.
– Даром отдам. Сорок.
Показаться в училище в новых сапогах Вика не успела. Вечером она вышла пофорсить в обновке и в скверике наткнулась на Лариску Егорову с параллельного потока – с факультета русского классического танца. Цепким взглядом углядев Викины сапожки, Лерка взмахнула руками, поцокала-поохала-повосхищалась и, не задумываясь, предложила Вике за них… восемьдесят рублей.
Вика задумалась. Признаться, чудные сапожки оказались ей немного тесны – стопа у нее была хоть и маленькая, но широкая. Но сорок рублей на сапоги ей дал отец, и он мог не обрадоваться, узнав, что придумала его дочь. «Да и ладно, верну ему его рубли, и окончен разговор», – решила Вика.
– Завтра принесу деньги, а ты захвати сапоги, – подгоняла Лерка, косясь на замшевое сокровище. – Смотри, с утра меня найди!
– Сама найдешь, – отрезала Вика. – Кому сапоги нужны?
Лерка поджала губки, но возражать не стала.
На следующий день Вика проснулась с утра с больной головой и с температурой. Вызванный на дом врач сообщил, что у нее типичный грипп, и Вика, ругая противную Егорову, от которой она наверняка и подхватила заразу, осталась в постели.
А вечером заглянула Сонька Рабина, Викина подружка. Узнала, как дела у Вики, рассказала свои скудные новости и уже собиралась убегать, как вдруг увидела сапожки, скромно стоящие под старой кривоногой табуреткой.
– Ой, Вика, откуда у тебя такая прелесть? – восхитилась она, подхватив сапог и высматривая циферки размера на подошве.
– Тетка из Финляндии привезла, – хрипло ответила Вика, хлюпая носом.
– Мне бы такую тетку… Я бы ее на руках носила! Слушай, Вик, продай, а?
– Они дорогие, Сонь, – предупредила Вика, прекрасно зная, что деньги у Сониных родителей водятся.
– Не дороже денег, – отмахнулась Сонька. – Сколько?
– Ну… – задумалась Вика, боясь продешевить.
– Сто двадцать пойдет? – заторопилась Сонька, жадно заглядывая Вике в глаза.
Вика сглотнула. Восемьдесят рублей за сапоги, которые оказались ей не совсем впору, – это было гораздо больше того, на что она рассчитывала.
– Пойдет, – кивнула она. – Сапоги твои.
– А денежку я тебе завтра занесу, договорились? – заулыбалась Сонька. – Ну, побежала я. Выздоравливай!
Первым же человеком, которого встретила Вика в училище после выздоровления, оказалась Лерка Егорова. Пока Вика раздевалась и сдавала дубленку в гардероб, Лерка следила за ее отражением в зеркале. Наконец, улучив момент, подошла к Вике, собиравшейся подниматься в классы, и на ухо спросила:
