Завещание - Маргарет Джоанна

– Я прошу прощения. Граф и графиня ждут вас за аперитивом, – с легкой улыбкой пригласил нас Эмилиано.

– Скажи им, что мы скоро спустимся, – ответил Никколо, не поднимая глаз. Эмилиано, прихрамывая, вышел, оставив дверь открытой.

Никколо повел меня вниз на один лестничный пролет, потом по коридору, выложенному белой плиткой. Он повернул бронзовую ручку двери, обшитой дубовыми панелями, и перед моими глазами предстала огромная красная комната.

Винного цвета бархатные шторы в комнате были задернуты, в комнате гулял сквозняк. От ламп исходил призрачный свет, который, казалось, пульсировал. Стены были обиты красным атласом. Широкие диваны и кресла с высокими спинками стояли перед каменным камином, достаточно большим, чтобы вместить пони. Эмилиано подбросил поленья в пламя, готовое вот-вот погаснуть. Огонь сразу же затрещал, вгрызаясь в свежие дрова, словно голодавший несколько дней – в буханку черствого хлеба.

Высоко на стенах висели портреты предков Фальконе в натуральную величину, наблюдавших за помещением внизу. Над камином в позолоченной раме виднелась величественная картина Пьеро Фальконе, родоначальника семьи, жившего в тринадцатом веке. Наряды мужчин на портретах рядом с Пьеро указывали на то, что картины были расположены в хронологическом порядке.

Я насчитала четырнадцать человек. На стене напротив Пьеро, рядом с епископом, находился портрет Федерико Фальконе, одетого в доспехи, из-за громоздкого металла внушительная его фигура казалась еще более грузной. У него были высокие скулы. Темные волосы, усы и рыжеватая борода были подстрижены в стиле того времени. Пальцы в железной перчатке небрежно лежали на бедре, с которого свисал прикрепленный к поясу меч. Поверх жесткого белого воротника виднелась золотая цепочка со знаком отличия ордена Святого Духа. Король Франции Генрих III сделал Федерико рыцарем ордена в награду за верную службу. Немного иронично, учитывая, что Томмазо, а возможно и сам Федерико замышляли убийство короля. Ирония также заключалась в том, что право собственности на этот самый палаццо оспаривали члены семьи, чьи портреты сейчас висели рядом.

Федерико был хозяином этого зала на протяжении веков. Мои глаза встретились с его острым взглядом, выражение лица было жестким и гордым. Я попыталась представила себе, каково это – быть Фальконе в двадцать первом веке, жить в доме своих предков, среди призраков.

Рука коснулась моего плеча.

– Изабель, – позвал Никколо, – я спросил, не хочешь ли ты познакомиться с моим отцом.

– Да, с удовольствием.

Никколо подвел меня к стулу с высокой спинкой, и граф Фальконе встал и пожал мне руку. Он заметно сутулился и был полноват, рыжеватая борода напоминала мне бороду Федерико Фальконе. Кроме этого я не заметила никакого сходства между графом Фальконе и его предками или Никколо.

– Папа, Изабель пишет диссертацию о нашей семье.

– Приятно познакомиться с вами, граф. Если бы я знала, что вы здесь, я бы не позволила себе отвлекаться на портреты.

– Добро пожаловать в наш дом, – произнес он по-английски, окинув меня беглым взглядом. Он снова сел в кресло и закинул лодыжку на колено.

Никколо жестом пригласил меня присесть на шелковую кушетку. Вошла графиня с бокалом в руках и села рядом с мужем.

На турецком ковре на полу возле ног графа лежал итальянский мастиф.

– Твоя подруга видела книгу дю Фошона в нашей библиотеке? Ты мог бы показать ей… – начал граф, обращаясь к Никколо.

– Она с ней хорошо знакома, – вмешалась графиня.

– Прекрасно образованная молодая леди, – одобрительно кивнул граф. – И симпатичная. Как… Как же ее звали?

– Папа, – отдернул Никколо, нащупывая свой телефон. Он встал. – Я сейчас вернусь.

Мастиф поднял крупную, похожую на молот голову, с вялым интересом наблюдая за Никколо. Я опустилась на колени и протянула руку, чтобы погладить собаку, но мастиф зарычал.

– Извините, – прошептала я. – Надеюсь, он не сердится.

– Она. Ее зовут Милашка. Она не укусит, но не трогайте ее, – предупредил граф. Графиня хлопнула в ладоши:

– А вот и Эмилиано с шампанским! Кто желает выпить бокал? У нас не каждый день бывают гости, и уж точно не в хмуром январе! По бокалу каждому из нас! – Она пригубила напиток из другого бокала, пока Эмилиано передавал хрустальные фужеры и первой налил шампанское мне. Дверь распахнулась, и вошла симпатичная брюнетка из бара.

– Извините, я опоздала. – Девушка остановилась возле моего стула и взяла меня за руки. – Ты, должно быть, Изабель? Очень приятно! Нет, не вставай. Прости, наверное, у меня холодные руки! – Она переоделась в шелковую блузку цвета индиго и черные кожаные брюки. В вырезе блузы виднелся янтарный кулон. – Я Северина Фальконе…

Графиня повернулась к ней:

– Я рада, что ты присоединилась к нам. Знаю, что у тебя напряженный график и много работы, но не стоит забывать о семье. – Северина подняла бокал шампанского, предназначенный для Никколо, и сделала большой глоток, затем тряхнула головой, чтобы отвести локоны от лица. Мать ответом она не удостоила. Графиня пояснила: – У Северины шикарная должность в лондонском Сити. Она не часто радует нас своим присутствием.

Дрова в камине потрескивали, покрываясь язычками пламени.

– Лондон – прекрасный город! – заговорила я. – Чем ты занимаешься, Северина?

– Я управляю небольшим фондом. Но это скучно и совсем не так интересно, как твоя работа. Тебе придется рассказать мне больше, когда мы покинем компанию обывателей.

Я улыбнулась ей и сделала еще один глоток шампанского. Тем временем Никколо вернулся.

– Оттавия готова подать ужин. Может, поспешим? Я умираю с голоду!

Эмилиано подтолкнул Милашку к лестнице, и мы впятером прошли через комнату под пристальными взглядами предков Фальконе. Никколо взял меня за руку.

– Как тебе мои дедушки? – прошептал он. – Ты очень красивая, Изабель.

Как раз в этот момент графиня обернулась, ее пристальный взгляд замер на наших руках.

Французские двери вели в столовую, стены которой были выкрашены в глубокий лазурный цвет. Вдоль стен были установлены массивные, футов десять в высоту, зеркала. Поверхность усеивали черные пятна, оставленные временем, отражение в них искажалось. Стены украшали широкие гобелены, изображающие классические сцены: в одном я распознала миф о Дедале и Икаре, в другом – Леду и Лебедя. Перед гобеленом с изображением Дедала стояла фигура в рыцарских доспехах, на нагруднике был выбит герб Фальконе. В металлической перчатке, усеянной шипами, была зажата алебарда. Никколо сжал мою руку и взглядом показал наверх. Потолок был украшен фреской с классической сценой «Времена года», изображавшей полных обнаженных женщин. В центре фрески на бархатном шнуре висела люстра из муранского стекла. Льдисто-голубоватый свет, казалось, искрился, несмотря на то, что большинство лампочек, имитирующих свечи, нуждались в замене.

Никколо выдвинул синее кресло времен Луи Филиппа, и я села, положив руки на тяжелые подлокотники, покрытые потрескавшейся серебряной краской. Никколо опустился в кресло рядом со мной. Графиня расположилась напротив него, а граф занял место во главе стола. Северина села между своими родителями, напротив меня. В двух серебряных канделябрах мерцали свечи. Столовое серебро было потускневшим, с черными пятнами.

В центре стола стояли три вазы с полураспустившимися белыми розами.

Появился Эмилиано, руки которого были затянуты в белые перчатки. На блюде исходила паром горячая паста.

– Фетучини с трюфелями, – объявил он.

– Изабелла, вы предпочитаете белые трюфели или черные? – спросила графиня.

– Не будь таким снобом, – перебила Северина. – Конечно же, Изабель предпочитает белые.

– Прежде вы восторгались моими предками. – Граф повернулся ко мне. – У нас есть и другие портреты в малом зале приемов, а в башне висят картины женщин рода Фальконе.

– Жаль, что синьорины не могут соседствовать с этими могущественными джентльменами, папа, – усмехнулась Северина.