Роберт Харрис - Призрак
В каменном камине горели поленья. Кто–то (наверное, Деп) побеспокоился зажечь свечи в разных частях гостиной. Территория особняка освещалась прожекторами, которые вырисовывали во тьме мрачные белые контуры деревьев и согнутую ветром зеленовато–желтую растительность. Когда я вошел в гостиную, порыв дождя швырнул горсть брызг в большое панорамное окно. Комната напоминала банкетный зал какой–то шикарной гостиницы, в которой остались лишь два постояльца.
Рут сидела на своей любимой софе в той же позе, что и утром. Поджав ноги под себя, она читала «Нью–йоркский книжный обзор». На низком столике перед ней лежала кипа разложенных веером журналов. Рядом с ними стоял высокий бокал, наполненный белым вином (как я надеялся, предвестник грядущих событий). Рут с одобрением осмотрела меня.
— Кажется, все идеально подошло, — сказала она. — Теперь вам нужно выпить.
Она откинула голову на спинку софы — я увидел связки мышц напрягшейся шеи — и басовитым мужским голосом крикнула в направлении лестницы:
— Деп!
Затем ее взгляд перешел на меня.
— Что бы вы хотели?
— А вы что пьете?
— Биодинамическое белое вино, — ответила она. — Из виноградных теплиц Райнхарта в долине Напа.
— Я полагаю, он его не дистиллирует?
— Оно чудесно. Вы должны попробовать.
Заметив экономку, появившуюся на верхней
площадке лестницы, Рут мягко спросила:
— Деп, вы не могли бы принести бутылку и еще один бокал?
Я сел напротив. Рут была одета в длинное красное облегающее платье. Она обычно не красилась, но сейчас на ее лице виднелись следы макияжа. Меня тронула ее решимость продолжать веселое шоу, несмотря на бомбы, которые, фигурально выражаясь, падали вокруг. Нам недоставало лишь заезженного граммофона, а то мы сыграли бы отважную английскую пару из пьесы Ноэла Коварда: «Давай сохраним наш хрупкий уют, пока мир рушится за стенами дома». Деп налила мне вина и оставила бутылку.
— Мы спустимся к ужину через двадцать минут, — сказала Рут. — А сейчас…
Она схватила пульт и свирепо направила его в сторону телевизора.
— Сейчас нам нужно посмотреть последние новости. Ваше здоровье.
Она приподняла бокал.
— Ваше здоровье, — ответил я.
Мой бокал опустел за тридцать секунд. Белое вино. Какие достоинства могли быть у этого напитка? Я взял бутылку и осмотрел этикетку. Оказалось, что виноград выращивали на почве, гармонично обработанной в соответствии с циклом луны. В качестве удобрений использовались добавки жженного бычьего рога и соцветия тысячелистника, настоянные на закваске из коровьего пузыря. Это звучало как некий колдовской рецепт, за который в прежние времена людей сжигали на кострах.
— Вам понравилось? — спросила Рут.
— Какой тонкий и сочный вкус, — ответил я. — С оттенком бычьего пузыря.
— Налейте нам еще немного. Сейчас начнут говорить про Адама. Боже мой! Это главная новость! Думаю, мне надо выпить для храбрости.
Заголовок за плечом диктора гласил: «ЛЭНГ: ВОЕННЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ». На их месте я использовал бы знак вопроса. Последовали знакомые сцены из утреннего сообщения: пресс–конференция в Гааге, Лэнг покидает особняк на острове Виньярд, заявление репортерам на трассе Западного Тисбери. Затем пошли снимки Лэнга в Вашингтоне: сначала встреча с членами конгресса в теплом зареве вспышек и обоюдного восхищения, чуть позже — и более торжественно — прием у государственного секретаря. Рядом с Лэнгом вместо законной супруги стояла Амелия Блай. Я не отважился взглянуть на Рут.
— Адам Лэнг был на нашей стороне в войне против терроризма, — произнесла государственный секретарь. — И этим вечером мы по–прежнему вместе. Я горжусь тем, что от лица всего американского народа могу предложить ему руку дружбы. Адам! Мы рады вас видеть!
— Только не усмехайся, — прошипела Рут.
— Спасибо, — усмехнувшись, ответил Адам и пожал протянутую руку.
Он лучился улыбкой в видеокамеры. Он выглядел, как прилежный студент, получивший приз на общем собрании университета.
— Большое спасибо! Я тоже рад нашей встрече.
— Как же меня все это достало! — крикнула Рут.
Она подняла пульт, чтобы отключить телевизор, но тут на экране появился Ричард Райкарт. Окруженный фалангой помощников, он проходил через вестибюль в штаб–квартире ООН. В последнюю минуту, отклонившись от запланированного курса, Райкарт важно подошел к журналистам. Его возраст приближался к шестидесяти годам. Ричард родился то ли в Австралии, то ли в Родезии — в какой–то части Содружества — и в юности переехал жить в Англию. Водопад его седых, с металлическим отливом, волос картинно ниспадал на воротник, и Райкарт (судя по тому, как он позиционировал себя) осознавал, что его лучшей стороной являлась левая. Этот политик своим загорелым крючконосым профилем напоминал мне вождя индейцев сиу.
— С огромным потрясением и печалью я наблюдал сегодня заявление главного обвинителя Гаагского суда, — сказал он.
Я пригнулся вперед, узнав голос, который слышал по телефону в середине дня. Его остаточный акцент и монотонная манера речи не оставляли никаких сомнений.
— Адам Лэнг был и остается моим старым другом…
— Лицемерный ублюдок! — взвизгнула Рут.
— …и я сожалею, что он решил свести эту проблему до личного уровня. Дело ведь не в людях. Дело в справедливости! Вопрос стоит так: будет ли закон одним для богатых западных наций и для всего остального мира? Я настаиваю на гарантиях честного отношения! Пусть каждый политический и военный лидер, принимая важные решения, знает, что за свои преступления ему придется держать ответ перед международным законом. Благодарю за внимание.
Один из репортеров закричал:
— Сэр, если вас вызовут для дачи свидетельских показаний, вы поедете в Гаагу или нет?
— Конечно, поеду.
— Могу поспорить, что ты поедешь, жалкое дерьмо, — прошептала Рут.
Когда новости перешли на сообщение о смертнике, взорвавшем себя на Ближнем Востоке, она выключила телевизор. Почти тут же зазвонил ее мобильный телефон. Она проверила входящий номер.
— Это Адам. Наверное, хочет спросить, что я думаю о состоявшихся встречах.
Она отключила телефон.
— Пусть попотеет.
— Он всегда интересуется вашим мнением?
— Всегда. И он всегда принимал мои советы. До последнего времени.
Я еще раз наполнил наши бокалы. В моей голове уже немного шумело.
— Вы были правы, — сказал я. — Ему не следовало улетать в Вашингтон. Это производит плохое впечатление.
— Мы вообще не должны были приезжать сюда, — сказала она, указав бокалом на комнату. — Я имею в виду… Ну, вы понимаете. А все из–за фонда Адама Лэнга. Но что это такое на самом деле? Активность человека, который недавно ушел в отставку и начал забываться в высшем свете.
Она склонилась вперед, чтобы взять бокал.
— Хотите, я открою вам первое правило политики?
— Хочу.
— Никогда не теряйте контакт с вашим базисом! С вашим основанием.
— Я стараюсь не терять.
— Заткнитесь. Я серьезно. Вы можете тянуться вверх и за его границы — пожалуйста, любыми средствами. Вы просто обязаны распространять свое влияние, если хотите победы и власти. Но никогда — никогда! — не теряйте соприкосновения с вашим основанием. Потому что, как только вы потеряете его, с вами будет покончено. Представьте себе, что эти вечерние новости рассказывали бы о его прибытии в Лондон. Он вернулся в Англию, чтобы сражаться с этими нелепыми людьми и их абсурдными голословными заявлениями! Такой поступок выглядел бы величественно! А вместо этого… О боже!
Она покачала головой и издала вздох гнева и разочарования.
— Ладно, давайте перекусим.
Она рывком поднялась с софы и расплескала вино. На красном платье появились темные пятна. Рут притворилась, что не заметила этого. У меня возникло ужасное предчувствие, что она собиралась напиться допьяна. (Я разделяю общее мнение серьезных алкоголиков, что если выпивший мужчина вызывает у людей раздражение, то пьяная женщина несносна вдвойне: им каким–то образом удается поставить все с ног на голову.) Тем не менее, когда я предложил наполнить ее бокал, она прикрыла его ладонью.
— Мне уже достаточно.
Длинный стол у окна был накрыт для двоих. Вид природы, безмолвно ярившейся за толстым стеклом, усиливал чувство интимности: свечи, цветы, потрескивавший огонь. Обстановка доверия и близости казалась несколько преувеличенной. Деп принесла две чашки с супом, и какое–то время мы в задумчивом молчании звенели ложками по фарфору Райнхарта.
— Как продвигаются дела? — спросила она.
— Вы о книге? Если честно, то не очень.
— Почему? Если не считать очевидных причин?
Ее вопрос смутил меня.
— Я могу говорить откровенно?
