Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря
Дождь усилился и уже хлестал по лицу, а зонтика у нее не было. Дул сильный ветер, и холодные капли били по щекам, как льдинки. Она куталась в пальто и моргала.
Город-друг стал чужим. Словно высеченным из базальта.
Красивые фасады, яркие витрины бутиков, кафе, крепкие стены старых складов, отель «Пулитцер», мягко скользящие по неровным камням мостовой автомобили, мелькнувшая за стеклом элегантная женщина средних лет, наливавшая рубиновое вино в хрустальный графин, печальная песнь гобоя — все казалось нереальным. Неведомая, безымянная высшая сила смешала карты. Рут снова ощущала странную отчужденность между ней и городом. Казалось, все это с минуты на минуты низвергнется в слякоть и смешается с ней или же будет поглощено поднявшимися водами: Атлантида, Лемурия, Амстердам.
Сам город не изменился. Он, как обычно, занимался делом. Если беда и грозила кому, то только ей. Добрые жители Амстердама оставались верны себе; убаюканные мерной рутиной, они пребывали в ступоре и ничего не замечали.
Их время еще придет…
Сегодня не они, а она вытянула короткую спичку и получила свою порцию мелких неприятностей из раздела «Порча имущества». Увы, увы! Бедная, несчастная старушка Рут! Сегодня ей досталось гнилое яблоко. По статистике в жизни каждого должен выпасть кислотный дождь или — если вам уж очень не повезет — рухнуть на голову с неба «Боинг-747». А еще вас может накрыть облако обедненного урана. По статистике каждому причитается порция дерьма на палочке. Рано или поздно. Поздно или рано. Сегодня выпала ее очередь.
Ну и что?
Ее только встряхнуло. Физически она осталась цела.
Еще не поздно перестроиться. Время есть…
По каналу с ревом пронесся скутер. Глушитель не в порядке? Где-то сработала противоугонная сигнализация. Дождь стал еще сильнее, если такое вообще было возможно, капли отскакивали от камней, и над землей как будто висела шипучая, кипящая пелена. Люди разбегались во все стороны, прячась под арками и прижимаясь к стенам, словно укрывались от снайперского огня.
Рут добежала до больницы как раз вовремя, не успев промокнуть насквозь, и с облегчением нырнула в теплый и светлый холл.
Дежурной на месте не оказалось, но больница была сравнительно небольшая, к тому же Рут уже приходилось бывать здесь раньше. Однажды она порезала руку, работая на шлифовальном станке, и ей накладывали швы, а в другой раз, после смерти Маартена, побывала на приеме у врача-консультанта, который посоветовал пройти курс психотерапии. «Это поможет вам примириться с утратой», — сказал он. «Я не собираюсь ни с чем примиряться», — ответила Рут. Ее последний визит был к эндокринологу, прописавшему какие-то хитрые таблетки, которые, по его уверению, должны были «выправить гормональный уровень».
В общем, Рут знала эту больницу как свои пять пальцев. Пять обтянутых сухой кожей, с обкусанными до мяса ногтями пальцев.
Найти Жожо будет легче легкого, сказала она себе. Надо только проявить сообразительность.
На столе перед отсутствующей дежурной лежал регистрационный журнал. «Последние поступления» — значилось на открытой странице. Как раз то, что надо.
Она прошлась взглядом по списку. Фамилия Жожо была в нем на последнем месте.
Раздумывать, колебаться — некогда. Время для посещения больных в любом случае истекло. Систему не возьмешь уговорами — действовать надо решительно.
Рут поднялась на лифте на второй этаж. На выходе из кабинки ее встретил санитар с тележкой.
— Ну и вид у вас, — бодро заметил он и протянул бумажное полотенце.
— Спасибо. — Она сняла берет, вытерла лицо и шею и зашагала по коридору.
Ему до меня нет никакого дела.
Рут подошла к палате. Дверь была закрыта на защелку, а на ручке висела красная табличка с надписью «Не входить». Через небольшое окошечко из матового стекла просачивался мерцающий сиреневый свет.
Странно.
Что бы это могло значить? Рут подняла голову и сразу поняла, в чем дело. Она просто ошиблась. Сунулась не в ту палату. В 212-ю вместо 213-й.
Жожо была в соседней.
Рут огляделась — никого — и взялась за ручку приоткрытой двери, просунула голову в щель.
Жожо лежала, немного изогнувшись, на кровати, спиной к двери. На голове — повязка, на подушке — традиционная гватемальская кукла. Ее Рут видела у Жожо дома. Кукла была ее тотемом, ее талисманом. Загипсованная правая нога Жожо висела под острым углом, поддерживаемая в таком положении сложной системой из шкивов, блоков и ремней. Из-под гипсового панциря высовывалась черная нога. Сам панцирь покрывали надписи, оставленные теми, кто уже навещал Жожо в больнице. Возле настольной лампы лежали карточки и стоял стакан с водой. Теплый, мягкий свет падал на пол и стены широким полукругом, оставляя на середине палаты серую буферную зону. На стене висел небольшой телевизор с выключенным звуком. Показывали документальный фильм о войне: вытянутое лицо Геббельса, лающего на одного из своих подручных; розовощекие рейнские красавицы, украшенные цветочными венками; мальчики в кожаных штанишках, стреляющие из лука; праздник пива с неизменным духовым оркестром…
Славные деньки…
Рут осторожно, чтобы не разбудить спящую, вошла в палату и притворила за собой дверь.
Во сне Жожо слегка посапывала. Стакан на столике подрагивал, и по поверхности воды пробегала едва заметная рябь. Сначала Рут подумала, что такой эффект производит сопение Жожо. Потом, прислушавшись, поняла, что виной всему вибрация, передающаяся от работающих где-то медицинских аппаратов сначала на пол, потом на столик и наконец на стенки и дно стакана. При этом стакан медленно смещался к краю стола, словно движимый сверхъестественной силой. Рут вернула его на безопасное место и опустилась на край кровати.
— Жожо! — прошептала она.
Ответа не было.
Рут посмотрела на карточки. «Хотела приготовить тебе куриный супчик, но кое-кто отказался! (Рисунок изображал возмущенного цыпленка.) С любовью, мама». «Крепко обнимаем. Выздоравливай поскорее». Так, это от Лукаса и Клары. «Поцелуй — лучшее лекарство…» Имени нет, только буква Т — Томас?
Она перевела взгляд на гипс.
Три или четыре оставленные фломастером автографа. Кто-то нарисовал руку в приветственном жесте. Неизбежный смайлик и…
Рут наклонилась.
Рисунок был под коленом. Такой маленький, что она едва его не пропустила. Сердце дрогнуло и затрепетало, как бьющаяся о стекло мошка.
Два концентрических кружка внутри шестиконечной звезды.
Рисунок отличался от других по цвету: похоже, его сделали красной шариковой ручкой.
Рут выпрямилась и обхватила себя руками.
На мгновение ей показалось, что она совсем голая.
Что же происходит? Откуда это? И будет ли конец кошмару?
Из-за туч выступила узкая, едва видная сарацинская луна.
Дождь, оказывается, прекратился.
Жожо шевельнулась.
Вздохнула… потерла ладонью глаза. Ресница, подумала Рут, под веко попала ресница. Жожо попыталась повернуться, но обездвиженная нога ограничивала свободу маневра. Столкнувшись с сопротивлением, спящая наконец проснулась.
Открыла глаза… нахмурилась…
И увидела Рут.
— Жожо?
Ей хотелось узнать, кто нарисовал звезду, спросить про стиральную машину, но начинать с этого было бы невежливо. Начать следовало с выражения сочувствия. В конце концов, больше всего пострадала ведь Жожо. Рут осознала это только теперь, глядя на несчастную, прикованную к кровати девушку. Сама она, можно сказать, легко отделалась. Избежала прямого удара. Рут действительно было жаль подругу, но выразить переполнившее ее чувство она не могла. Утратила навык. К тому же путь сочувствию преграждали роящиеся в голове подозрения. И еще глаза Жожо. Они были красные. Красные глаза у чернокожего выглядят совсем не так, как у белого. Почему? Наверное, потому, что они напоминали раны… вывернутую наизнанку плоть…
Рут постаралась придать лицу соответствующее ситуации выражение и скрыть мрачные мысли.
По-прежнему ничего не говоря, Жожо наклонилась и нажала кнопку на висящем над головой шнуре. Зажужжал электромоторчик. Изголовье кровати поднялось на сорок градусов и остановилось. Жожо оперлась на локоть, чтобы не съехать с подушки. Рут сделала было движение вперед, чтобы помочь, но что-то в поведении подруги удержало ее на месте.
Устроившись в новом положении, Жожо попыталась заговорить. Да вот только от голоса почти ничего не осталось. Даже шепот ей не давался, и Рут пришлось угадывать смысл по движению губ, как будто их разделяло толстое стекло.
— Ты…
Рут подалась вперед:
— Ох, Жожо, бедненькая! Да? Что?
Девушка напряглась. Глаза ее потемнели, словно от напряжения. Словно что-то пыталось вылезти из них. Она вздохнула… выдохнула… Воздух пошел вверх по дыхательному горлу, поднимая с собой слова.
