Морье Дю - Французов ручей
--Какой красивый камень, -- заметил он.
Вместо ответа Гарри сдернул перстень с пальца и швырнул французу в лицо. Тот поймал его на лету и поднес к свету.
--Ни единого изъяна, -- сказал он. -- Большая редкость для изумруда. Впрочем, отнимать его у вас было бы просто грешно. Вы и так отдали мне слишком много.
И он с поклоном вернул перстень супругу Доны.
--Ну а теперь, господа, -- проговорил он, -- у меня к вам последняя просьба. Возможно, кому-то она покажется неделикатной, но выбирать, как говорится, не приходится. Мне, видите ли, хотелось бы вернуться на корабль, но боюсь, что это не удастся, если я позволю вам созвать часовых и устроить за мной погоню. Поэтому, господа, извольте снять ваши штаны и передать их моим друзьям. А заодно и чулки с башмаками.
--Боже всемогущий! -- простонал Юстик. -- Неужели вам мало наших унижений!
--Сожалею, господа, -- улыбнулся француз, -- но таковы мои условия. Да вы не беспокойтесь, ночи сейчас теплые -- как-никак середина лета. Не угодно ли пройти в гостиную, леди Сент-Колам? Думаю, что господа не захотят раздеваться при вас, хотя наедине каждый из них наверняка проделал бы это с огромным удовольствием.
Он распахнул перед ней дверь и, обернувшись, крикнул в зал:
--Даю вам пять минут, господа, и ни секундой больше. Пьер Блан, Жюль, Люк, Уильям, проследите, чтобы все было в порядке, пока мы с ее светлостью обсудим кое-какие важные вопросы.
Он вышел в гостиную и плотно прикрыл за собой дверь.
--Итак, леди Сент-Колам, гордая хозяйка Нэврона, -- произнес он, -- не хотите ли и вы последовать примеру ваших гостей?
И, отбросив шпагу на стул, он с улыбкой повернулся к ней. Она подошла к нему и положила руки на плечи.
--Откуда в тебе столько безрассудства? -- спросила она. -- Столько безудержной дерзости? Разве ты не знаешь, что окрестные леса черны от часовых?
--Знаю.
--И все-таки решился прийти?
--Чем рискованней предприятие, тем больше шансов на успех -- я не раз в этом убеждался. К тому же я не целовал тебя целых двадцать четыре часа.
Он наклонился и сжал ее лицо в ладонях.
--О чем ты подумал, когда я не вернулась к завтраку? -- спросила она.
--У меня не оставалось времени на раздумья, -- ответил он. -- Вскоре после рассвета Пьер Блан разбудил меня и сообщил, что села на мель и повредила днище. Мы спешно взялись за ремонт. Работа, сама понимаешь, была не из легких. А когда мы, голые по пояс, стояли в воде и задраивали пробоину, явился Уильям и принес известия от тебя.
--Но ведь тогда ты еще не мог знать о готовящемся нападении?
--Нет, но кое о чем уже я догадывался. Мои матросы обнаружили двух часовых: одного на берегу, чуть выше по течению, а второго -- на холме с противоположной стороны. И хотя они стерегли только лес и реку, а к ручью не подбирались и корабль пока не нашли, я понял, что времени у нас остается в обрез.
--А потом снова пришел Уильям?
--Да, около шести. И сказал, что вечером в Нэвроне ожидаются гости. Тогда-то я и придумал свой план. Уильям тоже должен был в нем участвовать, но, к несчастью, на обратном пути на него напал часовой и ранил его в руку. Это чуть было не испортило нам все дело.
--Я все время думала о нем за ужином. Он лежал наверху совсем один, раненый, беспомощный...
--И все же он сумел выполнить мое поручение: открыл окно и впустил нас. Остальных слуг мы связали спина к спине, как некогда матросов , и заперли в кладовой. Кстати, -- добавил он, опуская руку в карман, -- если хочешь, я верну тебе твои безделушки.
Она покачала головой:
--Нет, пусть они останутся у тебя.
Он протянул руку и погладил ее по волосам.
--Если ничего не случится, отплывет через два часа, -сказал он. -- Ремонт мы так и не успели закончить, но до Франции корабль, надеюсь, продержится.
--А ветер? -- спросила она.
--Ветер крепкий и довольно устойчивый. В Бретань мы должны прибыть не позже, чем через восемнадцать часов.
Она промолчала. Он снова погладил ее по волосам.
--На моем корабле не хватает юнги, -- произнес он. -- Нет ли у тебя на примете смышленого мальчишки, который согласился бы отправиться с нами?
Она подняла голову, но он уже отвернулся и потянулся за шпагой.
--Уильяма, к сожалению, мне придется взять с собой, -- сказал он. -- В Нэвроне ему больше делать нечего. Кончилась его служба. Надеюсь, ты им довольна?
--Да, очень, -- ответила она.
--Если бы не сегодняшняя стычка с часовым в лесу, я оставил бы его здесь. Но теперь риск слишком велик. Как только его опознают -- а произойдет это, конечно, очень скоро, -- Юстик не задумываясь вздернет его на первом суку. Да ему и самому вряд ли захочется служить у твоего мужа.
Он обвел глазами комнату, на мгновение задержался на портрете Гарри, затем подошел к балконной двери и отдернул штору.
--Помнишь наш первый ужин? -- спросил он. -- И портрет, который я набросал, пока ты смотрела в огонь? Ты сильно рассердилась на меня тогда?
--Я не рассердилась, -- сказала она. -- Мне просто стало досадно, что ты так быстро меня раскусил.
--Знаешь, -- проговорил он, -- я давно хотел тебе сказать: из тебя никогда не выйдет настоящий рыболов. Ты слишком нетерпелива и вечно будешь запутывать бечеву.
В дверь постучали.
--Да? -- крикнул он по-французски. -- Господа уже разделись?
--Разделись, месье, -- послышался из-за двери голос Уильяма.
--Ну вот и отлично. Скажи Пьеру Блану, чтобы связал им руки, отвел наверх и запер в спальнях. Часа на два мы их обезопасим, а больше нам и не нужно.
--Хорошо, месье.
--Да, Уильям...
--Слушаю, месье.
--Как твоя рука?
--Побаливает, месье, но я стараюсь не обращать внимания.
--Ты сможешь отвезти ее светлость на песчаную отмель в трех милях от Коуврэка?
--Конечно, месье.
--Хорошо. После этого оставайся там и жди меня.
--Понимаю, месье.
Дона с удивлением взглянула на него:
--Что ты задумал?
Он подошел к ней, сжимая в руке шпагу, -- глаза его потемнели, улыбка сбежала с лица. Помолчав минуту, он спросил:
--Ты помнишь наш последний разговор у ручья?
--Да.
--Помнишь, как мы оба решили, что у женщин нет выхода? Что если женщина и может убежать от себя, то только на день или на час?
--Помню.
--Сегодня утром, когда Уильям принес известие о приезде твоего мужа, я понял, что сказка кончилась: ручей больше не сможет стать нашим убежищем. должна искать себе другую стоянку. И хотя корабль по-прежнему волен плыть куда захочет, а команда его по-прежнему вольна распоряжаться собой, их капитан теперь навсегда привязан к этим местам.
--Почему? -- спросила она.
--Потому что здесь живешь ты. Потому что мы оба не можем друг без друга. Я знал об этом с самого начала, еще когда приезжал сюда зимой. Я лежал в твоей кровати, закинув руки за голову, смотрел на твое холодное лицо на портрете и, улыбаясь, думал про себя: . Я ждал, просто ждал, ничего не предпринимая, твердо зная, что рано или поздно наше время обязательно придет.
--Вот как? -- переспросила Дона.
--А разве ты не чувствовала то же самое, пируя в лондонских тавернах в окружении приятелей своего мужа? Разве, притворяясь беспечной, равнодушной, разочарованной, ты не знала, что где-то, неизвестно в каком краю, неизвестно в каком обличье, живет тот единственный нужный тебе человек, без которого твоя жизнь пуста и легковесна, как соломинка на ветру?
Она подошла поближе и прикрыла ему глаза ладонями.
--Да, -- сказала она, -- да, ты прав. Все, что происходило с тобой, происходило и со мной. Я узнаю каждое слово, каждый жест, каждое мимолетное движение души. Но сейчас слишком поздно. Мы бессильны что- либо изменить. Ты сам вчера это говорил.
--Я говорил это, когда мы были вместе, когда нам ничто не угрожало и до рассвета было еще далеко. В такие минуты человек не думает о будущем, он живет настоящим, и чем меньше у него надежд, чем опасней его положение, тем сильней радость бытия, тем пронзительней испытываемое им наслаждение. Любовь -- это тоже бегство, Дона. Благодаря ей мужчина забывает не только о грядущих бедах, но и о себе самом.
--Я знаю, -- сказала она. -- Я чувствовала это всегда. Но женщины, к сожалению, устроены иначе.
--Да, -- согласился он, -- женщины устроены иначе.
Он достал из кармана браслет и надел ей на руку.
--Утром, -- продолжал он, -- когда рассвело и над ручьем поднялся туман, а ты по-прежнему не возвращалась, я вдруг испытал какое-то странное ощущение -- не разочарование, нет, а, скорей, отрезвление. Я понял, что бегство для меня теперь так же невозможно, как и для тебя. Я стал узником, закованным в цепи и брошенным в глубокую темницу.
Она взяла его руку и прижалась к ней щекой.
--И ты пошел на корабль, -- сказала она, -- и работал весь день, не разгибая спины, работал и молчал, и на лице твоем застыло упрямое и серьезное выражение, которое я так хорошо знаю. А потом работа была окончена и настало время принимать решение. Что же ты решил тогда?
Он отвернулся и посмотрел в распахнутое окно.
