Мария Спасская - Черная луна Мессалины
Муж отказал ей в такой малости! Стремясь пополнить опустевшую казну для продолжения пиров и кутежей, Калигула распродавал имущество отправленных в ссылку сестер. Многие патрицианки покупали их уборы, утварь и даже вольноотпущенников, и только Мессалина не смогла себя порадовать ни одной вещицей Ливиллы и Агриппины. Осторожный Клавдий не хотел иметь у себя ничего, что принадлежало заговорщицам, опасаясь обвинений Калигулы в симпатии к ссыльным родственницам.
В ночь отказа обиженная на мужа Мессалина в очередной раз отправилась в Затиберье и весело провела там время, а заодно и заработала пару монет. И поняла, что продавать себя не только приятно, но и доходно. Усталая, но довольная, Валерия теперь каждое утро под видом служанки возвращалась домой, а Хлоя, дождавшись полудня, чинно входила во дворец в наряде Мессалины. Каждый раз, проходя мимо преторианцев, расставленных по всему императорскому дворцу, Валерия с трепетом думала, что вот сейчас ее поймают, припрут к стене неопровержимыми доказательствами, и тогда ей не отвертеться.
Недалекого Клавдия она не опасалась. Мужу можно наговорить все, что угодно, и он поверит любимой жене. Зато императорский суд был скор на расправу. Любитель кровавых забав, Гай Цезарь без раздумья сносил головы, заставляя отцов смотреть на казнь сыновей, жен – на пытки мужей и верша правосудие не по закону, а по настроению. Кроме того, Калигула был мастер эффектных жестов, и можно было не сомневаться, что плебс был бы рад публичной казни блудливой патрицианки. Да и вольноотпущенники Клавдия, похоже, начали догадываться о ночных прогулках супруги своего патрона, и Мессалина ждала, что кто-нибудь из этих алчных ничтожеств, Нарцисс, Полибий или Паллант, подождав, когда будет выгодно, напишет на нее донос. Вот и сегодня, когда она пробиралась во дворец, Мессалине показалось, что она увидела чью-то тень, следующую за ней по пятам.
Мучимая бессонницей, патрицианка лежала на шелковых простынях и, затаив дыхание, прислушивалась к тому, что происходит во дворце. Откуда-то издалека доносились слаженные шаги, точно их печатали по мраморным плитам коридора. Шаги приближались. Валерия зажмурилась, похолодев. Так маршируют преторианцы, отправленные по поручению императора. Топот раздавался все ближе и ближе. Стук в дверь меча центуриона сковал тело ужасом.
Неужели сейчас все откроется? Ее уже не радовали богатые покои, отделанные с не меньшей роскошью, чем у самого Калигулы. Не доставляли наслаждения курящиеся благовония, наполняющие помещения ароматом жасмина. Не ласкали глаз хрустальные чаши, из которых дочь патриция Мессалы в любое время суток пила бесценное вино. И больше не хотелось взять диковинный плод с золотого блюда, стоящего на резном столике из слоновой кости рядом с ее кроватью. Страх сжимал сердце железными когтями. Сейчас Мессалине хотелось только одного – жить.
Отворяясь, скрипнула инкрустированная перламутром дверная створка, и, освещенный светом факела, командир отряда преторианцев шагнул в спальный покой. Тяжело ступая, он прошествовал через арку, задев плечом мраморную статую, прогромыхал по мозаичному полу подошвами катул и остановился перед широким брачным ложем. Сквозь неплотно сжатые веки Валерия видела, как Клавдий, проснувшись, испуганно вскинулся на подушке, лицо его задергалось, и лоб покрылся бисеринками пота.
– К-к-какую в-весть ты м-м-мне несешь, ц-ц-центурион? – Губы несчастного тряслись, слова вязли на языке сильнее обычного.
– Тиберий Клавдий Друз, тебя ждет император! – прогрохотал глава императорской охраны, освещая факелом роскошные покои дяди Калигулы.
– В с-с-толь поздний ч-ч-час? – щурясь, ответствовал Клавдий. – Н-н-нельзя ли о-о-обождать мне д-до утра?
– Приказ явиться немедленно!
– Да-да, я с-с-сейчас, – тряся головой, забормотал патриций.
На подгибающихся ногах он поднялся с кровати и, потянувшись, подхватил подвесной молоточек и стукнул им в медный диск для вызова слуг. Тут же возник, словно из ниоткуда, прислуживающий в спальне раб с заранее приготовленной белой туникой с пурпурной окантовкой. Клавдий поспешно одевался, подобострастно поглядывая на центуриона, стараясь угадать по его лицу, что уготовил для него венценосный племянник.
Как только дворцовая стража увела супруга, Мессалина села на кровати, обхватив колени руками и остановившимся взглядом уставившись в окно. Вот сейчас преторианцы приведут ее мужа к Калигуле, и император, рассказав о похождениях Мессалины, спросит дядюшку, что тот хотел бы сделать с неверной? Способов казнить изменницу было не меньше сотни. Можно живьем содрать кожу. Можно колесовать. Четвертовать. Обезглавить. Залить в глотку расплавленный свинец или потребовать, чтобы блудница сама наложила на себя руки.
Валерия бранила себя за неосмотрительность, кусала губы и, глядя в окно на серебряный серп луны, вдруг вспомнила свою нелюбимую мать. В тяжелые моменты Домиция Лепида всегда взывала к Гекате, и Богиня Тьмы и Колдовства не оставляла ее своей заботой. Из уст перепуганной юной патрицианки сами собой полились слова молитвы, которая шла из самого ее сердца.
– Темная Мать, возьми меня под свою защиту! – шептала Мессалина. – Не оставляй, не покидай в тяжелую минуту! Душа моя наполнена тьмой, и тьма вокруг меня, и я сама есть тьма! Тьма вечная и бесконечная. Возьми меня, раствори в себе, укрой от беды, защити и спаси…
Не замечая бега времени, Валерия молилась горячо и истово. Сумерки постепенно таяли. Рассвет все увереннее вступал в свои права. Солнечный свет заливал богато убранное помещение с выкрашенными пурпурной краской стенами и широкую золоченую кровать, на которой сидела сжавшаяся в комок молодая женщина с лунным серпом в руках. Она подносила гребень к губам, целовала его и снова шептала слова импровизированной молитвы. Взошедшее солнце отражалось в огненных волосах Мессалины, искрясь на них, как и на золотом идоле божества Калигулы, стоящем у изголовья кровати. Цезарь распорядился, чтобы отлитые по образу и подобию его изваяния освящали каждый спальный покой императорского дворца.
Скрип открываемой двери заставил Мессалину затрепетать от тревожных предчувствий. Сейчас решится, жить ей или умереть. В дверном проеме показался Клавдий. Подскакивающей походкой он устремился к брачному ложу, перекинув через руку полы плаща, чтобы не мешали при ходьбе. Грузное тело его подергивалось, по лицу блуждала странная улыбка, тихое хихиканье вырывалось из приоткрытого рта.
– Что? Что говорил император? – подалась вперед Мессалина.
– Т-ты удивишься, он нам п-п-плясал, – затрясся в хрюкающем смехе супруг.
– Как плясал? – оторопела Валерия, стараясь ничем не выдать охватившую ее радость. Получилось! Она будет жить! Великая Темная Мать отвела беду!
– Ну да, п-плясал! К-к-калигула рассадил нас в-в-всех, меня и еще двух патрициев, трепещущих в ожидании с-самого с-с-страшного, на сцене, – рассказывал, оживленно размахивая руками, Клавдий. После ужаса, который ему довелось пережить, он чувствовал небывалое облегчение и говорил, почти не заикаясь. – А потом император в-в-вдруг выбежал к нам под звуки ф-ф-флейт и трещот-ток, в женском покрывале и столе до п-пят, проплясал нам танец и у-у-ушел.
– И все? – недоверчиво прошептала Мессалина.
– Все, – радостно рассмеялся Клавдий.
Вдруг он сделался серьезен и опасливо проговорил:
– М-мне кажется, л-любовь моя, что назревает б-б-бунт. Я с-с-слышал кое-какие разговоры. С-сенаторы с-с-считают, что Калигула над всеми издевается. И с-с-сильнее всех приходится страдать К-кассию Херею. Этого почтенного т-трибуна преторианской когорты наш император изводит с особой жестокостью. То при всех обзовет неженкой и б-б-бабнем, то назначает ему, как пароль, слова «П-п-приап» или «Венера». А то, – голос Клавдия понизился до шепота, – п-предлагает ему руку для поцелуя, с-с-сложив и двигая ею самым непристойным образом. Не н-нравится мне все это! Ты знаешь, д-д-дорогая, мы можем оказаться в гуще п-переворота. Нужно как можно с-с-скорее перебираться на з-загородную виллу.
Мессалина и без мужа знала, что готовится переворот. Под сводами дворца давно перешептывались о тревожных для цезаря знаменьях. В Олимпии статуя Юпитера, которую Калигула приказал разобрать и перевезти в Рим, разразилась вдруг такими раскатами хохота, что машины затряслись, а работники разбежались, а случившийся при этом человек по имени Кассий заявил, что во сне ему было велено принести в жертву быка. Тогда же оракулы Фортуны Антийской, именуемые «вещими сестрами», открыто указали Калигуле остерегаться Кассия. Встревоженный император тут же послал убить проконсула Азии Кассия Лонгина, ни сном ни духом не ведавшего о причине императорской немилости.
