Ольга Тарасевич - Тайна «Красной Москвы»
Он провел за решеткой с учетом долгого нудного следствия три года. Его освободили по УДО, так как у правоохранительных органов возникла потребность в подобных специалистах. Технический аспект преступлений становился все более изощренным, одними обысками-наружкой часто обойтись невозможно. Сейчас по поручению оперов Паша ломает почтовые ящики, аккаунты в социальных сетях, ставит и извлекает «жучки».
Встретившись с ним после тюрьмы, я с грустью поняла: побывать на «зоне» и не измениться невозможно.
У Пашки совершенно исчезло чувство насыщения и не возвращается уже много лет. «Жратвы было настолько мало, по ложке каши на завтрак и ужин, в обед какая-то бурда типа овощного супа. Я даже не подозревал, что бывает такой зверский мучительный голод. С утра до вечера я думал о хлебе, курице, жареной картошке. Моя мать — инвалид, передачи принимают только от родственников. Мамка раньше учительницей работала, правильная такая всегда была. Решила, что сын-зэк ей не нужен. За все годы на зоне мне не принесли ни одной передачи…» — рассказывал приятель, выйдя на свободу.
Но дело даже было не в том, что он поглощал неимоверное количество еды. Повышенный аппетит выглядел скорее нелепо. Но вот как-то я резко подняла руку, чтобы откинуть волосы, а Пашка вздрогнул, втянул голову в плечи и зажмурился. Его глаза всегда смотрели настороженно. Я чувствовала: он постоянно напряжен, всегда в ожидании удара…
«Зона» никого не исправляет. Она просто ломает людей, выжигает их души. И особенный цинизм в отношении вот таких ребят заключается в том, что их вынуждают делать то, за что они и были наказаны. Все это жестоко и неправильно.
У Паши никогда не бывает хорошей погоды. Он уверяет, что всегда чувствует себя отвратительно. Все люди — козлы, это для него аксиома. Я немного в меньшей степени козлица, потому что в свое время пыталась через знакомых в правоохранительных органах облегчить его участь. У меня ничего не получилось. Знакомые менты, так любившие козырять своим могуществом, при реальной необходимости, как оказалось, ни на что, кроме понтов, не способны. Но наверное, из-за этой попытки сразиться с ветряными мельницами Пашка и продолжает со мной общаться и выполняет мои просьбы. Правда, брюзжит при этом неимоверно.
Наконец приятель расправился с третьей пиццей, выпил очередную бутылочку кока-колы. И вопросительно на меня посмотрел:
— Говори, что там у тебя стряслось?
— Мне кажется, одного человека прослушивали во время нашего разговора. Правда, на него напали, он сейчас в больнице, серьезно ранен. И я толком не знаю, где ключи от его квартиры и мастерской.
Паша пожал плечами:
— «Жучки» больше не в тренде. Есть более продвинутые способы узнать содержание разговоров. Знаешь ли ты мейл и номер телефона этого чувака?
— Да.
Я продиктовала все необходимое. Паша достал из замызганной сумки небольшой ноутбук и углубился в работу.
* * *— Куда это ты направляешься? Он уже позвонил тебе?!
От неожиданности я поскользнулась и чуть не шлепнулась. Но следователь Миронов ловко ухватил меня за локоть и подтащил к очищенной ото льда части тротуара.
— Говори, так что у вас за делишки? Орехов только в себя пришел — и сразу тебе звонить кинулся? Что вы скрываете от следствия?!
— Орехов пришел в себя?!
Похоже, по моему изумленному лицу стало совершенно понятно: информация о том, что парфюмер вышел из комы, является для меня новостью.
Владлен Ильич набросил капюшон куртки, повернулся к колючему ветру спиной и пробормотал:
— Прости, нервы вконец расшатались. На людей уже бросаюсь. Пришел он в себя еще утром, из реанимации перевели, врач разрешил поговорить.
— Надо же… А я вот… — Я запнулась, пытаясь придумать объяснение своего нахождения возле больницы, — волновалась. До справочной не дозвониться, решила заехать и спросить про его состояние. А он описал нападавшего?
— Описал. Но толку от этого никакого. Мужчина, высокий, худощавый, глаза голубые. На голове — бейсболка, практически все лицо прикрыто платком-арафаткой.
— А что ему было нужно?
— Орехов уверяет, что не знает. Он работал, прибежал этот ковбой и стал его крошить. Безо всяких причин и требований. Типа психопат.
«Все понятно, — подумала я, поднимая воротник. Ледяной ветер явно решил продемонстрировать, что зима еще долго будет хозяйничать в Москве, — Орехов продолжает врать. Что за человек! Меня подставил, самого чуть не прирезали — а он все гнет свою линию. Нет, таких эгоистичных самовлюбленных типчиков даже могила не исправит!»
Глаза Миронова сузились:
— А все-таки, почему вы о нем так беспокоитесь?
Я попыталась соскочить с темы:
— Владлен Ильич, так мы вроде на «ты» перешли? Или я что-то перепутала?
— Да ты все, что можно, похоже, путаешь. Только я доказать ничего не могу. Не боишься с огнем играть?
— Что вы, пиромания — это не моя стихия.
— Ладно, не прощаюсь. Сто пудов увидимся. Возле очередного трупа. Очень бы хотелось надеяться — не твоего.
Следователь развернулся, пошел вперед, прямо навстречу промозглому ветру.
— Подождете меня? Я на пару минут к Орехову. А потом вас подвезу! — прокричала я, чувствуя, как холодный воздух леденит горло.
Миронов улыбнулся:
— Хоть одна отличная новость за день! Пошли, я в холле подожду. Не май месяц!
Орехов спал.
Я наблюдала через окно палаты за его посеревшим лицом и чувствовала, как страх начинает заполнять меня всю, от кончиков пальцев ног до макушки.
Здоровье человека — такое хрупкое.
Прервать человеческую жизнь — проще простого.
Если что-то пойдет не так, если я ошиблась в своих расчетах — все это может произойти и со мной. Больничная палата, слабость, капельницы и таблетки… Тоска… А ведь это еще не самый худший сценарий развития событий. Преступник может не просто покалечить — он может легко убить. А у меня дочь, и родители, и Андрей, и Снапик…
Ладно, хватит рефлексировать.
Назвался груздем — полезай в кузов.
— Здравствуйте, Стас! Как вы себя чувствуете?
Войдя в палату, я огляделась по сторонам, пододвинула стул к постели парфюмера и села.
Надо же, Миронов, похоже, апельсинки принес — вон они лежат на тумбочке, рядом с сотовым телефоном, подключенным к зарядке. Или это не Миронов, а кто-то из друзей Стаса подсуетился?..
Он кажется мне таким мерзким! Неужели и у таких уродов бывают друзья?..
Орехов облизнул пересохшие губы и хрипло пробормотал:
— Спасибо, все хорошо. Я очень вам признателен. Вы мне жизнь спасли.
— Надеюсь, вы этому рады?
— Конечно, — он кивнул и поморщился. Видимо, перетянутая повязкой рана на плече доставляла ему сильную боль. — А я так виноват перед вами! Лика, я просто идиот! Я… даже не знаю, как сказать…
— А что случилось?
— Лика, я спрятал флакон с духами «Красная Москва» в вашем доме. Я не знаю, что на меня нашло. Это было какое-то помутнение, туман. Я просто хотел спрятать где-нибудь эти духи…
— Вы же говорили, их украли!
— Я врал. Вор и убийца взял копию флакона.
— В вашей мастерской была копия?!
— Последние два дня — да. Я нашел маленькую камеру в мастерской. Мне стало любопытно, что произойдет. А потом я испугался. И не стал уточнять, что украли не оригинал. Я подумал, что мне надо разобраться в происходящем, и вы мне поможете. После убийства эксперта я перепугался. Вы говорили, что живете одна, в большом доме. Помните, я спрашивал вас про помощницу по хозяйству? Я говорил, что мне нужен человек — а сам просто выяснял все подробности и прикидывал, насколько удобно спрятать флакон у вас.
— Знаете, кто вы после этого? Да я к вам со всей душой — а вы что?!
— Я эгоист, да. Моя бывшая жена совершенно права. Флакон спрятан в цокольном этаже, там у вас что-то вроде спортзала. Он за стойкой с гантелями. Пожалуйста, будьте осторожны.
Я хмыкнула:
— Как это мило с вашей стороны! Сделать подлость, а потом лицемерно заботиться о моей безопасности! Знаете, Стас, я обычно стараюсь не жалеть о любых событиях, которые со мной происходят. Но мне очень жаль, что мы знакомы. Вы подрываете мою веру в людей!..
* * *До деревни я еле доехала. Начался сильный снег, дорогу замело в считаные минуты. Я подключила полный привод в своей «Тойоте», это облегчило мне вождение. Но машины в соседних рядах виляли из стороны в сторону, и мне пару раз казалось, что столкновения не избежать. Но, к счастью, все-таки обошлось без вмятин-царапин-разбитых фар.
На нашем участке вовсю кипела работа — соседка Настя с детишками, Софией Павловной и Роби Вильямсом лепили снеговика (вообще девочку, ровесницу и подружку моей Даринки, звали Соней, но она была такой серьезной леди, что как-то невольно мы привыкли к ней обращаться по имени-отчеству. А «Роби Вильямса», щекастого пузырька двух лет от роду, звали Робертом, и больше всего он обожал петь и танцевать — даже когда еще ни говорить, ни ходить не умел, звуки музыки заставляли его отжигать, как получалось).
