Чингиз Абдуллаев - Золотое правило этики
– Ничего. Видимо, женщина сопротивлялась, дралась. Есть царапины на ногах и руках. Но тело в ужасном состоянии. Вы же видели. Оно слишком долго пробыло в воде. Будем, конечно, все проверять, но, кроме часов, там ничего не осталось. Как будто бедняжку опустили в кислоту. А эта ваша Олеся молодец. Не побоялась подойти поближе. Хотя все равно узнать жертву было практически невозможно.
– Это не моя Олеся. Она скорее лучшая ученица господина Концевича, – сказал Дронго.
– А вы что-нибудь выяснили?
– Много разного и не всегда приятного про самого Концевича. Мне нужно будет завтра проверить еще одну, последнюю версию. Потом вы сможете приехать и арестовать убийцу.
– Даже так? – удивился Сухарев.
– Даже так. – Дронго мрачно кивнул. – Если я все правильно рассчитал. Хотя мне эта история не нравилась с самого начала. А теперь я просто в шоке от нее. Хотя мне еще не все до конца понятно. Увидимся завтра. Еще я хочу вас предупредить, что мой напарник сегодня был в театре, где служил убитый актер. Он расспрашивал там всех о Михаиле Табатадзе.
– Я собирался поехать туда завтра, – признался следователь.
– Тогда не удивляйтесь, узнав, что до вас там уже побывали.
– Я начинаю к этому привыкать. – Сухарев усмехнулся.
– Надеюсь, что завтра мы все закончим, – сказал на прощание Дронго.
Глава восемнадцатая
Вечером приехал Эдгар. Они устроились на кухне, и Дронго долго рассказывал свою версию случившегося.
До появления Вейдеманиса он позвонил Андрею Михальчуку и узнал у него номер некоего телефона. Затем эксперт связался с этим человеком и уточнил у него кое-какие подробности. После чего Дронго побеспокоил Олесю и спросил, как себя чувствует Сергей Викторович. Красавица сообщила, что он спит. Она не будет будить его ни под каким предлогом и вообще приняла решение остаться в доме до завтра, пока Сергей Викторович не проснется.
– Только не ложитесь в спальне его погибшей жены, – посоветовал Дронго, – это нехороший знак.
– А я не верю в приметы и вообще собираюсь находиться рядом с Сергеем Викторовичем, дежурить у его кровати. Ему может стать хуже, – заявила Олеся.
«Место освободилось, – подумал Дронго. – Вот она и решила немедленно этим воспользоваться».
– У меня есть еще два вопроса, – сказал он и задал первый из них.
Олеся немного поколебалась и ответила. Дронго задал второй вопрос. На этот раз ответ последовал без всяких колебаний. Дронго поблагодарил женщину и завершил разговор.
Когда приехал Вейдеманис, версия была окончательно сформирована.
– Честное слово, в это просто невозможно поверить, – сказал Дронго. – Но, видимо, все так и было. В этом случае зашкаливающая ненависть ударила по Концевичу, его супруге и даже любовнику Тамары. Я вообще удивляюсь, как Сергей Викторович еще живой. Скорее всего, задача была не в том, чтобы его убить. Преступник хотел сделать ему как можно больнее. Очевидно, возможная жертва господина Концевича испытала не меньшую боль. Мщение было чудовищным. Я еще не до конца понимаю мотивы этих преступлений, хотя общий рисунок уже почти готов.
– Завтра я поеду с тобой, – твердо заявил Эдгар. – Нам нужно быть готовым к любым неожиданностям.
– Поедем, – согласился Дронго.
Утром он перезвонил Олесе и узнал, что Концевич спал спокойно. Она сообщила, что не разрешит ему сегодня подниматься с кровати и сама останется возле него.
– Вы просто декабристка, – сказал Дронго. – Таким женщинам при жизни ставят памятники.
– А вы просто хам, – отрезала красавица, поняв, что он издевается над ней, и прервала разговор.
Дронго приехал в здание, где располагались офисы концерна, уже примерно представляя, что именно скажет и к кому должен идти. Он поднялся на этаж, где была приемная, но миновал ее и зашел к Борису Львовичу Фейгельману. Тот уже был наслышан об эксперте, сумевшем раскрыть тайну исчезновения жены Концевича и даже обнаружить ее труп. Поэтому он принял Дронго сразу.
Вчера о жуткой находке узнали водители Концевича и Олеси, сама эта красавица и два охранника. Пять человек рассказали по большому секрету десятерым. Те поделились страшной тайной еще с тридцатью. К утру весь персонал концерна знал о случившемся.
В том числе и Борис Львович. Он был маленького роста, пузатый, в очках, с редкими седыми волосками на крупном черепе.
– Вы хотели меня видеть? – спросил Фейгельман. – Я вас слушаю. Чем я могу вам помочь?
– Вы основали ваш концерн вместе с господином Концевичем, значит, знакомы достаточно давно, не так ли?
– Конечно. Уже больше двадцати лет. Мне тогда было тридцать девять, а Сергею – только тридцать пять. Сабир – самый младший из нас. Он был на десять лет моложе Сергея. С тех пор прошло уже… – Он быстро подсчитал. – Да, все правильно. Двадцать три года.
– Вы знали первую супругу Сергея Викторовича?
– Светлану? Знал и очень уважал. Она была исключительно светлым человеком, словно оправдывающим свое имя. К сожалению, мы были знакомы чуть больше года. Она погибла в авиационной катастрофе. Это была самая настоящая трагедия для Сергея. Мы с Сабиром тогда просто не отходили от него, боялись, что он с собой что-то сотворит. Но потом Концевич немного отошел.
– Вы были к этому времени женаты?
– Да. Это произошло еще в восемьдесят втором году, при Леониде Благословенном. Так сейчас называют Брежнева. Вы знаете, согласно опросу, проведенному социологической службой, многие люди называют его время лучшим периодом нашей истории. Сложно поверить, но это именно так. Говорят, что дочь Брежнева в свое время посоветовала положить отца в могилу лицом вниз, чтобы было удобнее целовать его в мягкое место, когда гроб снова откроют. Все тогда посчитали эти слова бредом пьяной женщины. А ведь она оказалась права. – Фейгельман улыбнулся.
– На фоне разных наших катаклизмов его восемнадцатилетнее правление вспоминается как эпоха стабильности, – согласился Дронго. – Но налицо еще тоска по прошедшему времени. Значит, вы уже были женаты. А когда женился Сабир?
– В конце девяностых. Фарида была просто восточной красавицей. Она ведь татарка по отцу и украинка по матери. Прекрасная смесь! А Сабир соответственно узбек по отцу. Мать у него русская. Вот такой интернациональный брак. Мы все гуляли на их свадьбе. А потом у них стали появляться дети, и мы отмечали рождение каждого ребенка.
– Их, кажется, четверо, да?
– Да, четверо. Он молодец. Сумел сделать четверых. А мы с женой смастерили только одного. Правда, постарались на совесть. Он сейчас профессор в Калифорнийском университете. Зато у меня две внучки и внук. Это мое самое большое богатство, хотя оно и находится очень уж далеко.
– Понятно. А как Сабир познакомился со своей супругой, вы случайно не знаете?
– Почему не знаю. Конечно, знаю. Все происходило на моих глазах. Ему было уже тридцать два года, а ей – только двадцать четыре. Она окончила университет и работала в какой-то иностранной фирме. Сейчас уже не вспомню, в какой именно. Сабир поехал туда, увидел молодую девушку и сразу влюбился. Мы с Сергеем шутили, что Сабиру досталась настоящая восточная красавица.
– Говорят, сейчас у них какие-то неприятности. Это правда?
– К сожалению, так оно и есть. – Борис Львович вздохнул. – Это самое обидное, что может быть в нашей жизни. Они казались мне очень красивой парой. Вдруг вот такая новость! Чужая семья всегда непредсказуема. Это как у Толстого. «Все счастливые семьи похожи друг на друга. Все несчастливые несчастливы по-своему». Так начинается, кажется, «Крейцерова соната».
– «Анна Каренина», – поправил его Дронго. – Там это основной мотив. Суть «Крейцеровой сонаты» заключается в других знаменитых словах Льва Николаевича: «Ведь нет того негодяя, который, поискав, не нашел бы негодяев в каком-нибудь отношении хуже себя и который поэтому не мог бы найти повода гордиться и быть довольным собой».
– Здорово! – Борис Львович улыбнулся. – Вы любите Толстого? Я его обожаю.
– Он великий писатель, но мне всегда больше нравился Достоевский, – признался Дронго, вставая со стула. – Спасибо за нашу беседу.
– Простите!.. – удивился Фейгельман. – Вы больше ничего не хотите спросить? Тогда зачем вы приходили? Поговорить о литературе?
– И об этом тоже, – сказал Дронго на прощание, выходя из кабинета.
Он прошел к кабинету второго вице-президента. В приемной строгая женщина лет пятидесяти уточнила, кто он такой, и спросила, по какому вопросу гость желает видеть господина Садреддинова.
– По личному, – пояснил Дронго.
Она доложила, получила согласие и пропустила его в кабинет. За столом сидел изможденный мужчина в очках, с впалыми щеками, запавшими глазами и тонкой шеей. Волосы у него были такие, словно кто-то нарочно сплетал их в разные клубки.
А ведь ему исполнилось только сорок восемь лет. Видимо, разговоры об онкологическом заболевании вице-президента концерна были небезосновательны. Перед ним сидел едва ли не высохший труп. Сложно было представить себе, что этот человек когда-то весил девяносто килограммов. Сейчас в нем было не больше шестидесяти пяти.
