Анна Шевченко - Презент от Железной леди
Я немного подумала и, боясь ошибиться, выдала ответ:
— Раза два, кажется.
— Намного больше. Он же добивался ее почти два года! А из-за чего откладывалась свадьба?
— Из-за денег! — Это я помнила твердо.
— Скорее из-за их отсутствия, — обломил меня Гоша. — Гончаровы были по уши в долгах.
— А мне всегда казалось, что Гончаровы были людьми состоятельными и не шли на этот брак оттого, что Пушкин был недостаточно богат.
— Естественно. Натали была младшей, мать даже не могла дать за ней приличного приданого. Поэтому-то и хотелось пристроить дочерей. Знаешь, что было в приданом Натали?
— Откуда? — удивилась я. — Я ведь зубной врач, а не пушкинист.
— Конечно, этого ты знать не обязана, но уж больно интересный факт я сейчас раскопал. Так вот, в приданое Гончаровы пытались дать, и, кажется, дали, бронзовую статую императрицы. Скульптура не имела никакой ценности, и предполагалось отправить ее в переплавку, чтобы получить деньги за металл. Статую пожалели, и Пушкин был готов сам дать приданое за невестой, лишь бы свадьба состоялась! Даже в день венчания свадьба могла сорваться. Вот, слушай. — Гоша вынул из стопки книг коричневый томик, — Ты, кстати, сама сделана тут закладку! Это «Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками», том второй: «Наутро в день свадьбы Наталья Ивановна (мать невесты) прислала сказать, что все опять придется отложить — нет денег на карету. Кстати, на жениховский фрак Пушкин разоряться не стал — венчался во фраке Нащокина. Жених послал денег — свадьба состоялась».
Я слушала Гошу и чувствовала, что рот мой самопроизвольно открывается все шире:
— А как же тогда понять комментарии из школьных учебников о том, что бедный Пушкин был вынужден вкалывать, как каторжный, чтобы обеспечить жену нарядами и драгоценностями для выходов в свет?
— Он и вкалывал, — подтвердил Гоша. — Только не из-за капризов жены, а потому что ему совесть не позволяла оставлять ее семью в бедственном положении. А насчет балов… Ты помнишь, сколько детей было у Пушкина?
— Кажется, четверо.
— А теперь прибавь сюда еще два выкидыша. Получается, шесть беременностей!
— Подожди-ка, — задумалась я и начала считать: — Свадьба состоялась в феврале тридцать первого, а спустя шесть лет Пушкин погибает. За шесть лет шесть беременностей! В школе как-то не делали упор на эти факты из его биографии.
— Еще бы! — засмеялся Игорь. — У нас в СССР и секса-то не было. А ты предлагаешь изучать интимную жизнь Пушкина! Теперь, Наташенька, подумай хорошенько и скажи мне даже не как врач, а как женщина: можно вести активную светскую жизнь, будучи постоянно в интересном положении?
— В конце двадцатого века можно все. Я до самых родов плавала, а две мои сокурсницы родили чуть ли не на экзамене.
— Это все так, но ты учти, что в прошлом-то веке женщине, ожидающей ребенка, и двигаться особо не разрешали!
— Игорь, ты меня поражаешь. Откуда такие познания? Ты же не медик!
В ответ Игорь снова открыл знакомый мне томик и прочел:
— «Мне что-то страшно за тебя… Дома ты не усидишь, поедешь во дворец и, того и гляди, выкинешь на сто пятой ступени комендантской лестницы… Пишет ли Брюллов твой портрет?.. Ходишь ли ты по комнате… как мне обещала?» Это — письмо Пушкина к Натали, написанное восьмого декабря того же тысяча восемьсот тридцать первого года.
— Постой-ка! — Я взяла альбом и стала внимательно вглядываться в портрет. — Выходит, в момент написания портрета она была беременна? Скажи мне, мистер Всезнайка, когда родился пушкинский первенец?
— В мае тысяча восемьсот тридцать второго, — тотчас же, как будто только и ждал моего вопроса, ответил он.
— То есть срок был уже приличный! А на портрете у нее такая тонкая талия! Чуть толще шеи! Неужели ее так утянули?
— Вот еще! — ухмыльнулся Игорь. — Что она, своим детям враг? Но ты, Наташка, молодец, правильно соображаешь! В этом-то вся суть дела!
— Гош, я, наверное, дура. Я ничегошеньки не понимаю.
— Сейчас поймешь. Слушай дальше: «Письма твои меня не радуют. Что такое vertige[9]? обмороки или тошнота? виделась ли ты с бабкой?[10] Пустили ли тебе кровь? Все это ужас меня беспокоит. Чем больше думаю, тем яснее вижу, что глупо я сделал, что уехал от тебя. Без меня ты что-нибудь с собой да напроказишь. Того и гляди выкинешь… Бог знает, кончу ли здесь мои дела, но к празднику к тебе приеду. Голкондских алмазов[11] дожидаться не намерен и в новый год вывезу тебя в бусах».
— Ну? — Я выжидающе смотрела на Гошу. Конечно, но ведь какие-то драгоценности у Гончаровой были!
— Были, конечно, но этих серег не было и в помине, — улыбнулся он. — Знаешь, что получится, если собрать все, что мы с тобой тут нарыли, воедино? Художник рисует портрет беременной, отвратительно себя чувствующей молодой женщины. Ей, наверное, лежать-то было невмоготу, не то что часами позировать.
— Пожалуй, ты прав. — Я знала на примере своих подруг, что многие переносят беременность нелегко.
— Я знаю, что прав, — самодовольно сказал Игорь. — А теперь представь себе художника. Написать портрет — это ведь не снимок «Полароидом» сделать. Тут время нужно. А время, как ты понимаешь, — это деньги. Портрет — удовольствие не из дешевых, и каждый сеанс стоил немало.
— Да, — согласилась я. — Брюллов — мастер известный.
— Но дело-то в том, что речь идет не о знаменитом Карле, а об его менее популярном брате. Портрет Натали — именно его кисти. То ли Карл запросил много, то ли просто отказал Пушкину, но факт остается фактом. Портрет писал Александр Брюллов. И за свою работу он взял не очень дорого. Ведь чем меньше сеансов, тем дешевле. Вспомни знаменитый гоголевский «Портрет». Там классно рассказано о том, как рисовали заказные портреты. Думаю, Брюллов провел от силы два сеанса, тщательно выписав только лицо и плечи Натали. А фигуру, детали костюма и тем более украшения он писал или по памяти, или нарисовал серьги из своего реквизита художника.
— То есть, — наконец дошло до меня, — и неправдоподобно узкая для такого срока беременности талия, и серьги — плод фантазии художника?
— Именно! Еще вспомни фразу о голкондских алмазах, и все сразу станет на места.
— Я что-то проворонила эти слова.
— А в них-то вся суть! В силу того, что Пушкину пришлось расплачиваться по долгам Гончаровых, бриллианты Натальи Николаевны были заложены. И в момент написания портрета их у нее просто не было! Брюллов нарисовал серьги либо по описанию Натальи Николаевны, либо нафантазировал, а подлинные спокойно лежали в закладе.
— Так что кто-то здорово обманул Светлану Иосифовну. Отдать такие бабки за пусть даже антикварные серьги с бриллиантами, но не принадлежащие Натали!
— Вернемся домой, покажу их знакомому ювелиру. Он разберется, — ответил Игорь.
— А почему не сделать это здесь?
— Да поздно уже, и потом не нравится мне этот город, и все тут!
Я долго молчала, а потом произнесла:
— Слушай, Игорь! Что же это получается? Выходит, Славу вообще убили ни за что!
— Выходит, что так! — ответил Игорь и начал собирать книги.
ГЛАВА 23
Ранним утром в дверь постучали.
— Девчонки, поднимайтесь! — услышали мы бодрый голос Тарховского. — Горы ждут!
— Уже идем!
Мы быстренько оделись и спустились вниз. У дверей гостиницы стоял синий милицейский «пазик», откуда нам приветливо замахал рукой полковник Чхеидзе. Следом за нами в сопровождении Гоши вышли Свенсоны. Мы уселись, и автобус покатил вдоль берега.
День стоял ясный, небо было по-летнему синее и высокое. Вскоре автобус свернул с шоссе и начал петлять по узкой горной дороге. Я все время молча смотрела в окно, пытаясь прояснить свое отношение к Игорю. Полковник рассказывал о местах, где мы проезжали, а Татьяна с удовольствием играла роль переводчика.
Автобус заехал на симпатичную лужайку, заросшую молодой изумрудной травой, и остановился. Место было просто создано для пикников. Аккуратные столы и скамеечки, навесы… Отсюда отлично была видна огромная алая надпись: «Вход воспрещен! Заповедная зона».
— Это место называется Чертовы ворота, — сообщил полковник. — Вон там, за скалой, — самый настоящий водопад, образующий горную реку.
— А что написано там, наверху? — Грета была по-журналистски дотошна.
Танька, не задумываясь, перевела. Шведы недоуменно переглянулись.
— Так туда же нельзя! — Улоф часто заморгал.
— Но некоторым можно, — ответила Танька.
— Вот с этого и начинается беззаконие, — покачал головой швед и посмотрел на наших спутников. — Не переводите этого, Таня!
Мужчины вытащили плетеные кресла и пластиковые столики, собрали мангал и начали разводить костер.
— Вы, девушки, отдыхайте. Шашлык — дело мужское, — сказал Чхеидзе.
