Евгений Константинов - Рисунки Виктора Кармазова
— Глаза… сигаретой… — Антон нащупал стул и присел на край.
— Извини, дружище, — Виктору стало не по себе, и Никите, кажется, тоже.
— И что потом с тем гестаповцем стало? — спросил Антон.
— Не знаю. Не написал об этом мой знакомый. Зато тот самый Петляев, который старца зарезал, в конце книги погибает — падает с самой верхотуры Воскресенского собора и разбивается…
— Что же твой писатель гестаповца не наказал? — вздохнул Антон.
— Спрошу при случае. Может, у него в задумках продолжение нетленки написать.
— Да черт с ним, с продолжением каких-то там нетленок! — не выдержал Никита. — Ты лучше объясни, почему весь в кровищи? Я дома проснулся, словно беду почуял. Прибежал сюда, еще с улицы крики услышал. Смотрю, — ты на кровати и, вроде бы спишь, а Антон сидит за столом и ластиком по бумажке трет. Я еще у него спросил, кто кричал? А у тебя вдруг — кровища из чухальника фонтаном, словно кто-то невидимый со всего маху приложился.
— Ну, да, правильно, — Виктор в очередной раз шмыгнул носом. — А потом — раз, и все резко так прекратилось. Верно?
— Верно.
— Ну, вот и ладненько, и говорить больше не о чем, — решительно сказал Виктор и поднялся. — Все, пора на электричку. Антон, спасибо тебе за приют, — он пожал руку хозяину дома.
— Может, чайку? — на всякий случай предложил тот.
— Нет, спасибо, побегу, а то опоздаю…
* * *На самом деле, если бы Виктор опоздал на ближайшую электричку, не случилось бы ничего страшного — по расписанию до обеденного перерыва в Москву отправлялись еще две. Просто Виктор хотел прекратить разговор в доме Антона. У Никиты по поводу этого были другие соображения, и он сказал, что проводит дружищу до станции, где у него якобы были какие-то дела.
— Может, все-таки объяснишь, что происходит? — спросил хмурый Никита, когда они пересекли клеверное поле и вошли в лес по ведущей на станцию старой тропинке.
— А ты поверишь? — Виктор остановился и посмотрел на друга в упор.
— Если скажешь правду — поверю, — серьезно сказал тот.
— Правду…
— Дружище, я в любом случае по твоим глазам пойму, врешь или нет.
— Хорошо. Давай, до нашей полянки дойдем, будет тебе и правда, и если хочешь — доказательства.
— Давай, дойдем…
Виктор давно подумывал посвятить во все чудеса своего лучшего друга. С этим человеком, он, как говорится, пошел бы в разведку, другими словами, доверил бы ему свою жизнь. И все-таки Виктор опасался, что, узнав о возможностях странички, Никита захочет ею завладеть. Слишком уж многое она могла подарить своему владельцу. Другое дело, что хорошо было бы выяснить, способен ли кто-то другой, так же эффективно воздействовать на нее, кроме самого Виктора. Это он и собирался вскоре проверить.
Полянка, о которой шла речь, была примерно на полдороге между деревней Кобяково, где жил Никита и станцией Скоротово. Приезжая сюда из Москвы, Виктор с друзьями всякий раз задерживались на этой симпатичной полянке: полной грудью вдохнуть ароматы подмосковного леса, полюбоваться природой, к тому же — опрокинуть стопочку-другую — повод для этого находился всегда, хотя хорошо было и безо всякого повода.
— Ну, что скажешь? — нетерпеливо спросил Никита, когда они дошли до места, и Виктор присел на сухой пенек.
— У тебя спички есть? Дай одну, — Виктор на треть воткнул спичку в землю, чтобы она стояла вертикально. Потом достал тетрадь и разгладил на ее обложке чудесную страничку.
— Ты чего, хочешь спичку нарисовать? — спросил сосредоточенно наблюдавший за ним Никита.
— Сначала ты ее нарисуешь.
— Зачем? Да и не умею я.
— Неужели не сможешь простую спичку нарисовать? — улыбнулся Виктор, вручая другу карандаш.
— Ладно, попробую, — Никита присел на корточки и уставился на спичку.
— Мудрствовать не надо. Представь, что ты в детском садике, и это воспитательница просит тебя рисовать.
Пожав плечами, Никита нарисовал две черточки и серную головку.
— Отлично! — похвалил Виктор. — Теперь подрисуй пламя, ну, будто спичку только что подожгли. Да ты настоящий художник! А теперь распишись внизу и на мгновение прикрой глаза.
Никита сделал все, что от него просили, после чего вместе с другом уставился на примитивный рисунок.
— Фу-у-у, примерно через минуту громко выдохнул Виктор. — Я так и думал.
— Что ты думал? — Никита был явно недоволен происходящим.
— Успокойся, сейчас все поймешь, — Виктор присел на соседний пенек, стер рисунок и тоже нарисовал горящую спичку, воткнутую в землю. — Теперь смотри внимательно!
Он поставил автограф, закрыл глаза и через пару секунд услышал:
— Не понял? Дружище, что это? Как это?
Реальная спичка вспыхнула и так же, как спичка на рисунке начала гореть, сгорать, превращаясь в черную дымящуюся загогулинку.
— Да не знаю я, как это объяснить, Никита! Чудо, понимаешь?
— Не понимаю, — помотал тот головой и вдруг встрепенулся. — Постой-ка! Ты же и просеку нарисовал, как в дома молнии ударяют, и потом они все сгорели! Что же это получается?
— Не знаю, Никита, не знаю, кто в том пожаре виноват — я или сила природы. Знаю только, что страничка в моих руках способна чудеса творить.
— Например?
— Ты присядь, — Виктор кивнул на пенек. — Помнишь, недавно во время футбольного матча, когда Федя гол конюшне забил, тебе показалось, будто ты оказался на улице Свобода и избил двух уродов?
— Помню, — хмурый Никита потер кулаки.
— Извини, дружище, это я во всем виноват. Только знай, что тебе это не совсем показалось.
— Как это?
— Сейчас расскажу. На эту электричку торопиться не будем, а следующая через час, так что время есть. Что уставился, пытливый? Сам же сказал, что догадаешься, если я врать стану.
— Догадаюсь, только…
— Когда я в тот вечер домой после маршрута возвращался, на меня сзади два незнакомых мужика напали, побили, — помнишь, ты еще спрашивал, чего это у меня с носярой?
— Ну, да…
— Это они меня так разукрасили, а еще бумажник отобрали — с деньгами и инкассаторским удостоверением. И я от безысходности, понимаешь, от безысходности нарисовал этих двоих — с колом да с цепью в руках — на улице Свободы и тебя — как будто ты им навстречу идешь. И, благодаря вот этой чудесной страничке, ты словно раздвоился, вернее продублировался: настоящий застыл перед телевизором, а твоя копия воплотилась в Тушино. А когда эта копия, то есть, ты второй, бандюков отметелил, я рисунок стер, и ты очнулся у себя дома, сохранив в памяти эпизод драки, понимаешь?
— А те двое? — спросил Никита, усиленно растирая лицо ладонями.
— Хорошенько ты им надавал, а я еще добавил и бумажник свой вернул. Думаю, вряд ли у них теперь появится желание грабить беззащитных граждан.
— Дела…
— Я потом на себе действия чудесной странички проверил. Рисовал самого себя в разных ситуациях, которые описаны в рукописи, которую ты сегодня читал.
— И… что?
— Что — что! Видишь, — последствия на лице.
— Вижу, вижу. А что на самом-то деле происходит?
— Да то же, что и с тобой произошло — раздвоение личности. Только не плане шизофрении, а в плане раздвоения действительности, что ли. То есть, это в твоем случае. А в моем, я как бы воплощаюсь в том времени и в том месте, которое описывает Александр Иванович.
— Это тот твой писатель?
— Да.
— А знаешь, дружище, что самое интересное? Вот вижу я, что не врешь ты, а поверить все равно не могу…
— Спичка только что сгорела на твоих глазах?
— На моих.
— Стройка на просеке сгорела?
— Сгорела.
— Ты помнишь, как в Тушино двух бандюков отметелил?
— Помню.
— Что со мной сегодня у Антона дома творилось видел?
— Видел.
— Еще доказательства нужны?
— Нужны, — Никита чуть замялся. — Ты же знаешь, — я человек пытливый.
— Будут тебе доказательства! — Виктор решительно взялся за карандаш.
Между ним и Никитой ссора возникла всего лишь один раз, да и ссорой-то это можно было назвать с натяжкой — так, едва не подрались из-за девчонки. Ни у того, ни у другого не было к Маринке каких-то глубоких чувств, оба относились к ней, как к товарищу и не более того. До тех пор, пока однажды теплым июльским вечером не решили прогуляться веселой компанией в соседнюю деревню — на танцы.
Девчат было, как всегда трое: Лариска, Ирка и Маринка, сколько пошло парней — Виктор теперь не помнил, но человек восемь, не меньше. С соседней деревней с названием Раёво они не враждовали, более того, каждую субботу играли с раёвскими в футбол, по очереди — то на своем поле, то в гостях. Но в ту деревню, вполне могли пожаловать и враги из Аляухово, Богачево, Покровского, поэтому количество «своей мужской силы» имело значение.
Виктор не стал рисовать на чудесной страничке всех, подумал, что хватит одного Никиты, главным было, представляя тот самый летний вечер, как можно достоверней отобразить друга, каким он был в свои семнадцать лет, а также место, от которого компания отправилась в недалекий поход. Место никогда не менялось, к тому же Виктор побывал на нем только вчера, когда якобы отправился за Никитой, — берег лесного пруда и столик с двумя лавочками, которые, кстати, он сколотил своими руками. За этим столиком он и нарисовал молодого Никиту, после чего на мгновение прикрыл глаза.
