Фридрих Незнанский - Запоздалый приговор
Катер прекратил маневр и, как сорвавшийся с цепи, понесся вдоль береговой линии. Внимания на это никто из находившихся на пристани и у отеля не обратил. Но когда он не стал уходить вправо от изгиба берега, лодочный смотритель громко выругался, а вышедший из отеля высокий темноволосый мужчина бросился к пирсу.
Немолодой господин наблюдал, чуть отставив в сторону газету. Катер-камикадзе превратился в стремительно несущуюся по озеру точку. Он не останавливался и не сворачивал, упрямо пер в одном направлении. На пирсе уже собралась толпа, махали руками, кричали. Наконец катер на полной скорости налетел на прибрежные камни, скользнул по ним, как по трамплину, и, пролетев по воздуху, врезался в валуны и бурелом. Красное с желтыми языками пламя взметнулось вверх. До отеля донесся грохот. И почти сразу к небу потянулись черные щупальца дыма…
Мужчина за столиком, сделав глоток кофе, вернулся к газете.
4
Бабка Прасковья, беззвучно двигая тонкими, высохшими губами, раскладывала карты. И всякий раз, когда выпадал король пик, сокрушенно качала головой. Наконец она собрала карты в колоду, отложила их в сторону. Посидела какое-то время не двигаясь, глядя перед собой. И вдруг резко повернула свое старушечье, изъеденное морщинами лицо. Глаза полыхали недобрым желтым огнем, рот растянулся в жуткой усмешке, обнажая редкие острые зубы.
«Я ведь предупреждала тебя, деточка! Черный человек! Берегись его!» — полушептала-полукаркала она, вставая из-за стола и приближаясь к Римме.
Движения ее были бесшумны.
«Не послушалась меня? Не поверила, значит?»
Римма похватала ртом воздух, намереваясь сказать хоть слово в свою защиту, но голос куда-то пропал. А бабка Прасковья ткнула в нее свой скрюченный палец и продолжала: «Это тебе наказание, деточка. За глупость твою и неверие. Теперь выпутывайся, как сама знаешь. А я тебе больше не советчица…»
Римма резко, одним толчком вернулась в сознание. Будто вынырнула из вязкого, как трясина, мрака. С трудом разлепила веки.
Ночь сменилась днем, ослепительно белым и ярким. Настолько ярким, что она опять прикрыла глаза. И опять открыла. Все вокруг было незнакомым… и действительно белым. И стены, и потолок, и одеяло, укрывавшее ее. Лишь шторы на окнах имели нежно-голубую окраску.
Где она? Как сюда попала? И что вообще произошло?
Медленно возвращалась память. Из разбитых осколков складывалась пока еще не совсем цельная и ясная картина. Она помнила только, как мчалась на потерявшем управление катере прямо на берег. Вспомнила охвативший ее ужас. Потом был сильный толчок, подбросивший ее… Куда? На берег? В воду? Этого она уже не могла вспомнить… А затем, кажется, сильный взрыв. Или то взорвалось ее сознание?
Она еще раз огляделась. Маленькая светлая комната, где она лежала, имела дверь. У кровати стояла тумбочка. С другой стороны длинный штатив с пластиковым или стеклянным (она не могла разобрать) баллоном, от которого к ее правой руке тянулась зеленая гибкая трубка, оканчивавшаяся иглой. Игла крепилась к руке круглым пластырем, но боли от укола Римма не чувствовала. Как не чувствовала и поступления в ее вытянувшееся на кровати тело прозрачной жидкости, наполовину заполнявшей баллон. Она вообще ничего не чувствовала. На прибор, стоявший рядом со штативом, она обратила внимание не сразу. На зеленом экране высвечивались шкала и горизонтально движущаяся кривая. Слышалось тихое попискивание. Не сразу она заметила и два тонких проводка, отходящих от незнакомого прибора. Они тоже, как ни странно, тянулись к ней. А точнее, к ее голове.
Римма сделала усилие, чтобы пошевелить руками. И ей это удалось. Постепенно, чуть-чуть, но она начинала чувствовать свое тело, управлять им. Она поднесла руки к вискам. Так и есть — проводки крепились к ним. И таким же круглым пластырем, что и к руке. Что это? Зачем? Первой мелькнула испугавшая ее мысль об опытах над людьми. Может, и над ней сейчас проводят какой-нибудь эксперимент. Но она отбросила эту версию как маловероятную. Ведь была катастрофа на озере — она это хорошо помнила, — а она являлась в ней пострадавшей. Скорее всего, она в обычной больнице, а не в каком-то закрытом научном центре. И обычные врачи ставят ее на ноги.
Да, именно так все и обстоит!
Убедив себя в этом, Римма ощутила навалившуюся на нее усталость. Сделала всего-то одно-два движения руками, а силы уже на исходе…
Напоминание о памяти вернуло к сну. Или к кошмарному видению. Чем бы это ни было, оно вызвало мелкую судорогу по всему оживающему телу. Перед глазами отчетливо возникли образы шепчущей бабки Прасковьи и еще… перекошенного гримасой боли лица матери. Они стали накладываться один на другой, вытягиваться, увеличиваться в размерах, заполняя собой все свободное пространство маленькой палаты… Римма закричала, совершенно не понимая, явь это или продолжение кошмарного сна. Но вместо крика вырвался лишь слабый стон, тут же отозвавшийся в голове острой болью.
Попискивание странного прибора перешло в сильный непрерывный зумер. И почти сразу распахнулась дверь палаты…
— Вот и хорошо, вот и умница, — ласково говорила склонившаяся над кроватью молодая женщина. На ней были белые халат и шапочка. Лицо улыбалось, и от улыбки этой повеяло теплом. — Пришла наконец-то в себя. Сильная девочка!
Римма продолжала всхлипывать и тяжело дышать.
— Ну же, что ты, что? Перестань… — Рука вошедшей женщины нежно гладила ее по щеке. — Успокойся, милая. Все уже позади.
Римма не понимала, что позади и почему ей нужно из-за этого успокоиться.
— Где я? — с трудом выговорила она.
— В больнице, конечно. В очень хорошей больнице, — так же ласково ответила женщина в белом.
— До-олго? — на большее у Риммы не хватало сил.
— Около месяца.
— М-ме-сяца?!
— Да. И это просто чудо, что ты вернулась к нам.
— К-к-кому?!
— На этот свет, конечно, глупенькая! — Женщина вытерла салфеткой выступившие на Риммином лице капельки влаги. — Тебе нельзя волноваться и много говорить. Отдыхай пока, набирайся сил. Они тебе скоро понадобятся.
5
Спустя два дня Римма уже могла сносно говорить и реально воспринимать окружающее. Изольда, так звали медсестру, дежурившую, когда она вышла из комы, рассказала обо всем, что случилось за последние двадцать четыре дня, — а именно столько Римма пробыла без сознания, между жизнью и смертью. И услышанное не обрадовало. Да и как в ее нынешнем положении можно было чему-то радоваться? Разве тому, что как-то выкарабкалась.
Со слов Изольды Римма узнала, что ее катер, вылетевший на полном ходу на берег, взорвался и, соответственно, разлетелся на мелкие кусочки. Из чего следовало, что выяснить причину аварии не представлялось возможным. И если бы Римму не выбросило за борт во время удара о сушу или валун буквально за считанные секунды до взрыва, она разделила бы с катером его участь.
— В рубашке родилась — так отозвалась Изольда о счастливом Риммином спасении.
Впрочем, счастливым его назвать было нельзя. Ее обнаружили прибывшие на место катастрофы спасатели в двух десятках метров от центра взрыва. Обгоревшие обломки были разбросаны в радиусе пятидесяти метров, и Римму спасло только то, что частично она упала в воду, почти у самого берега. В противном случае ее могло основательно накрыть какой-нибудь отлетевшей частью катера. Вода смягчила смертоносный дождь, и все-таки то, что она не попала в эпицентр взрыва, сыграло, безусловно, основную роль в ее чудесном спасении.
Но если бы этим все ограничилось!
Упала она неудачно: сломала левую руку и ребра, но самое неприятное — ударилась головой о камень. Последнее послужило причиной ее почти безнадежного состояния. Единственное место поблизости, где еще оставался шанс ее спасти, была частная клиника «Хаузер», и спасатели доставили ее туда. И хотя руководство клиники не практиковало оказание помощи в подобных ситуациях, Римму прооперировали, наложили гипс и оставили у себя, подключив необходимые для поддержания жизнедеятельности организма аппараты. Все дальнейшее было неинтересно: двадцать четыре дня она пребывала в подвешенном между жизнью и смертью состоянии. Но в конце концов молодой и здоровый организм победил.
— А Виктор? Где Виктор? — были ее первые внятные слова после столь долгого вынужденного молчания.
Изольда, дававшая ей в это время таблетки, склонила набок голову и хладнокровно уточнила:
— Виктор — это кто?
— Как кто?! Это молодой человек!
— М-мм. Может быть, он… в Москве?
— В Москве?!
— Ну да.
— Почему в Москве?
— А где ему еще быть? Ты же сама из Москвы?
— Ну, вообще-то… — растерялась Римма. — Но как же так, как же так? Я же тут! А он… он там…
К горлу подступил комок, а сердце будто бы остановилось. Она прислушалась к себе: нет, едва-едва, но работает. Изольда, увидев ее побледневшее лицо, засуетилась:
