Алексей Макеев - Портрет смерти. Холст, кровь
– А были сомнения?
– У нас – нет. Но если представить на минутку, что у кого-то появились бы…
– Наша мама родом из Львова, – вздохнула Изабелла. – Хотя никакая она не хохлушка. Ужасная русско-еврейско-голландская смесь… Сейчас бы ей было семьдесят пять. Мы с Генрихом поздние дети. Она эмигрировала… вернее, бежала из СССР в шестьдесят пятом, пожила в Бельгии – бывшей Фландрии, немного во Франции, в Монако. Мы с Гуго – сводные брат и сестра, от разных отцов, но отцы давно умерли, прочих детей не было.
– А Генрих?
– Родная кровь, – усмехнулась Изабелла. – Мать скончалась восемь лет назад, в доме престарелых во французской Ривьере. А писать ее Гуго начал лет двенадцать назад. Несколько раз бросал картину, потом опять брался, в общей сложности он потратил на нее года четыре.
– Так долго? – удивилась Варвара.
– Обычный творческий процесс, – объяснил я. – Великий Леонардо десять лет выписывал свою Мону Лизу.
– Почему?
– Так лезут отовсюду. То водокачку им изобрети, то кран подъемный, то карту Камчатки нарисуй, летать научи…
Изабелла бледно улыбнулась.
– Он очень любил этот портрет. В нем он объединил черты ближайших родственников, намеренно состарил мать, придал ей ореол некой загадочности, угрюмости, хотя была она, в принципе, добродушной женщиной.
– Вы не против, если мы еще одну ночь проведем в этом доме? – сменил я тему.
Женщина задумалась.
– Вы колеблетесь, – сделал я резонный вывод.
– Не в том дело, – она передернула плечами. – Тут вот в чем дело, господа… – она еще немного помялась и, видимо, передумала откровенничать. – Конечно, живите. И сегодня ночью, и завтра…
Посмотрела на нас как-то странно, поплыла из галереи.
– Сплошные загадки, – заключила Варвара. Дернула меня за рукав. – Ты куда смотришь?
Я смотрел на угрюмую старуху. Это ж надо так суметь – вписать в одно лицо черты разных людей. Миловидной Изабеллы, малопривлекательного Генриха, того самого мужика, что смотрел с автопортрета Эндерса. А может, не было нужды чинить коллаж? Он просто мастерски отобразил реальность…
– Было у медведицы три медвежонка, – пробормотал я. – Умка, глупка и тупка…
– Умка – это Гуго? – вскинула глаза Варвара.
– А шут его знает, – пожал я плечами. – Но если учесть, где сейчас Гуго, а где Изабелла…
Пьяный в соплю Генрих вывалился на нашу дорогу в коридоре между холлом второго этажа и гостиной. Видеть Генриха в столь убогом состоянии нам еще не приходилось. Он с трудом стоял на ногах, болтался, как неопытный матрос в качку, распространял вокруг себя убийственные ароматы, но голова у парня, как ни странно, работала. И видел он в темноте на зависть кошке. И пер он нагло, словно буровая машина. С воплем:
– А-а, попалось новорусское бычьё! – он попытался с ходу звездануть мне в челюсть. Пришлось перехватить занесенную конечность и применить «спецсредство»: врезать лбом в оплывшую морду. Я старался не усердствовать. Он рухнул как подкошенный, захныкал. Я схватил его за шиворот, поволок в гостиную. Там усадил в ближайшее кресло. Он возжелал подняться, и я повторил процедуру. Так продолжалось несколько раз, пока он не утратил последние силы, не откинул голову и не захрапел.
– А ты уверен, что с ним тут ничего не случится? – обеспокоилась Варвара.
– А что с ним может случиться?..
Дополнительной разрухи в наших комнатах не наблюдалось. Только то, что осталось после полицейского «террора». Варвара повозилась в своей комнате и пришла ко мне с вещами – жить. Я яростно драил зубы. Она, сполоснулась за шторкой, отбив мою вялую атаку, завернулась в полотенце и потрюхала в кровать.
– Спать давай, – пробормотала она сонно, когда я составил ей в постели компанию. – Обними меня, чтобы не было страшно, и карауль, пока я не усну…
– Проспись, красавица, проспись, – разрешил я и мигом погрузился в объятия популярного древнегреческого божества.
Глава девятая
Прошло совсем немного времени. Яростный вопль расколол сонное пространство! Словно борова пустили под нож. Я шлепнул по ночнику, сел. Бледный свет озарил компактную «гостевую» комнату. Дверь закрыта, жалюзи опущены. Можно не суетиться, спать дальше. Мы свободны от всяких обязательств.
– Что это было, Андрюша? – терла глазки Варвара.
– Крик, – лаконично объяснил я.
Она застонала, откинулась на подушку.
– А мы тут при чем?
– А мы тут совершенно ни при чем…
Я постучал по своему «спецсредству», начал торопливо одеваться.
– Да провались оно всё! – взревела Варвара, выпрыгнула из кровати и тоже стала натягивать на себя все, что попадалось под руку.
В гостиной горел яркий свет. Из угла в угол метался Генрих с вытаращенными глазами, держался за горло, трясся, как припадочный. Штаны расстегнуты, мятая рубашка торчала из штанин. Валялось перевернутое кресло. За его движениями недоуменно следил Йоран Ворген – он стоял в противоположном проеме, моргал воспаленными глазами.
– Убили, сволочи, убили… – твердил, как заклинание, Генрих и затравленно косил по сторонам.
– Господи, Генрих, кого убили-то? – спросил я.
– Меня, сволочи! – сверкнул он выпученными глазищами, бросился бежать, налетел на журнальный столик, перекатился через него, влетел головой в спинку дивана. Заохав, забрался на него с ногами, потрясенно уставился в одну точку. Я перехватил недоуменный взгляд Воргена.
– Ты явно преувеличиваешь, братец, – раздался вкрадчивый голос, и в гостиную вошла закутанная в шелковый халат Изабелла. – Тебя убить не так-то просто. Может, кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
– Генрих утверждает, что его убили, – икнула Варвара.
– Весьма оригинальная агония, – хмыкнул я.
– Пить надо меньше, – справедливо заметила наспех одетая гувернантка, выглядывая из-за плеча Изабеллы.
– Действительно, Генрих, – укоризненно сказала Изабелла. – Ты уже допился до полного маразма.
– Да пошли вы все! – взревел Генрих, соскочил с дивана… и в изнеможении опустился обратно.
– Дядя Генрих показывает цирк, – равнодушно заметил Марио, возникая в полосатой пижаме позади Габриэллы и оттирая ее плечом. Глазки мальчика интересно блестели.
– Марио, марш в постель! – зарычала гувернантка.
– Заткнись, – легко и непринужденно сказал мальчик. Все уставились на него в немом изумлении. Гувернантка поперхнулась, закашлялась, жалобно всплеснула руками.
– Послушай, Андрюша, – потянула меня за рукав Варвара. – А ведь это не цирк. Посмотри внимательно на Генриха. Он испуган. Он не просто испуган, он здорово перетрусил. Он едва не наложил в штаны.
Изабелла не уступала Варваре в наблюдательности. Поняла, что паранойя – не единственное объяснение. Посмотрела на всех по очереди, подошла к Генриху, села на краешек дивана. Генрих смотрел на нее со злостью.
– Повествуй, чудище, – вздохнула Изабелла.
– Напали на меня, – проворчал Генрих и начал исподтишка постреливать глазками по присутствующим.
– Андрей Иванович, у вас есть при себе телефон? – повернула голову Изабелла. – Наберите, пожалуйста, номер полицейского управления, я сейчас продиктую…
Генрих выдул двойной «дринк» и неохотно пришел в себя. Да, он был пьян, но, когда все случилось, он почти отрезвел. Он пил весь вечер, болтался по дому и абсолютно не помнил, как очутился в кресле (мы с Варварой переглянулись, но промолчали). Он очнулся в полной темноте – в состоянии дикого ужаса. Кто-то летел на него, замахиваясь ножом (он не видел, он чувствовал!). Он оттолкнулся при помощи упругой пятой точки, махнул через подлокотник. Человек задел его ногой. Он слышал хрустящий звук. Куда-то бросился бежать, споткнулся, истошно завопил. Метался, и, очевидно, убийце надоело за ним бегать. Вспыхнул свет, в южном проходе воцарился Йоран Ворген, подошли двое из России, Изабелла прибежала из своей спальни…
– Просто детектив какой-то, – восхитился я. – Господин Ворген, а вы, собственно, откуда прибыли?
– А у меня, собственно, комната внизу, – пожал плечами начальник охраны. – По долгу службы обязан реагировать на крики.
– Вы быстро среагировали, – похвалил я. – Никого не видели, пока бежали?
– Нет.
– А вы, Изабелла? Вы же подошли с другой стороны?
– Вроде так, – женщина сделала неопределенный жест. – У меня спальня за двумя поворотами. Чутко сплю. Пока шла, никого не видела. Вы считаете, что крыша поехала не у Генриха, а у всех нас?
– У тебя-то давно поехала, – проворчал Генрих.
– Не знаю насчет крыши, – сказал я. – Но это явно не галлюцинация, – я подошел к перевернутому креслу, опустился на корточки и показал всем на спинку. Приблизились те, у кого были проблемы со зрением. Спинка кресла была распорота – примерно в центре. Из прорехи в добротной коже торчали лохмотья поролоновой основы. Если бы Генрих остался сидеть, удар пришелся бы в шею.
– Я же говорил! – восторженно завопил Генрих. Вскочил в стойку, растопырил пальцы. – Признавайтесь, суки, кто это сделал?!
