Екатерина Гринева - Адвокат ангела, или Дважды не воскресают
Все, что было потом, помнилось с трудом. Кажется, Полынников вывернул до упора руль и рванул на шоссе. Он ехал, посматривая на стрелку спидометра, и я видела, как ему хочется прибавить скорость и надавить на газ что есть сил. Его губы были плотно сжаты; изредка он бросал на меня жгучие взгляды, и я тонула в этой расплавленной от его желания синеве.
Меня охватило волнение и лихорадка. Вряд ли я бы смогла произнести хотя бы слово, мои зубы стучали, я сидела, обхватив себя руками. Меня бил настоящий озноб, но не от холода, нет, а от того же страстного желания и нетерпения, которое овладело и Полынниковым. Воздух вокруг нас был словно наэлектризован. На повороте я случайно коснулась руки Полынникова, и меня буквально садануло током.
– Шарахнуло? – прохрипел Полынников.
Я молча кивнула.
Мы доехали до гостиницы, где он остановился, и после краткого разговора с хозяевами взбежали по деревянной лестнице на второй этаж, смеясь и задыхаясь от нетерпения.
– Феликс! Я не могу, – смеялась я, зажимая свой рот рукой.
– Потерпи, бедняга, – в тон мне отвечал он. – Осталось немного!
Мы влетели в номер, и я принялась лихорадочно расстегивать свою одежду, путаясь в пуговицах. Полынников помог мне. Наконец я осталась в одном нижнем белье.
– Очередь за тобой…
Я легла на кровать, и он накрыл меня своим телом. Краткий вздох-всхлип вырвался из меня, я закрыла глаза, ожидая бурного продолжения. Но Ф.Ф. неожиданно остановился и провел рукой по моему лицу:
– Кажется, ты заслуживаешь наказания.
Я открыла один глаз.
– И в чем оно будет выражаться?
– Увидишь, – пообещал он. – Мало не покажется.
Полынников отстранился от меня и одновременно положил мне руку на живот, а губами впился в мой рот.
Мое сердце застучало глухими неровными толчками. Эта утонченная ласка действительно была похожа на наказание: его руки хорошо знали свое дело, доводя меня до исступления, а губы беспрерывно атаковали то мой рот, то соски. Небольшие, нежно-розовые, они мгновенно отвердели, и, когда он вбирал их в рот, как бы собираясь выпить их, по моему телу пробегала судорога наслаждения. И вот, когда я уже была готова взорваться изнутри, он соскользнул с меня, но в тот же момент я оказалась наверху. Мои волосы хлестали меня по спине, и он то трепал их рукой, то сжимал мои бедра, от чего у меня перехватывало дыхание. Он смотрел на меня, полуприкрыв глаза, и легкая усмешка пряталась в углах его губ.
– Посмотри на меня, – прошептала я.
Он открыл глаза, и их пронзительная синева обожгла меня. Я наклонилась над ним и крепко поцеловала в губы. Я могла без конца упиваться их вкусом; наши горячие языки встретились, он запустил руку в мои волосы и прижал мою голову к своей.
Наконец я оторвалась от него и с трудом перевела дыхание. В груди у меня сладко щемило: то ли от бурной радости, то ли от тихой нежности. Я улыбнулась.
– Ах, так! – И он ловко перевернул меня: я оказалась под ним. – Теперь моя очередь…
Мы уже не улыбались. Темное желание вырвалось наружу и, как вихрь, смело все вокруг. Мы познавали друг друга с языческой страстью: не осталось ни одного уголка моего тела, которое не подверглось бы атаке его губ или рук. Я задыхалась от волнения, и мои руки все крепче прижимали к себе его тело. И когда я стремительно взлетела вверх, а потом так же стремительно сорвалась вниз, я по-прежнему отчаянно прижимала его к себе. И на какой-то момент я потеряла ощущение реальности. Мы были одним целым; наши влажные тела впечатались друг в друга, и не было такой силы, которая могла бы в те минуты разомкнуть наши объятия. И, резко выдохнув, найдя своим ртом его рот, я прошептала, прежде чем снова погрузиться в восхитительный вкус его губ:
– Сэр, какое замечательное наказание!
Утром я проснулась оттого, что кто-то осторожно будил меня, покусывая мочку моего уха. Я перевернулась на другой бок и улыбнулась:
– Ой-ой! Как приятно.
– В самом деле? А то у тебя во сне был такой недовольный вид, что я подумал: ты из-за чего-то сердишься.
– Наверное, мне плохой сон приснился. Но, если честно, я уже ничего не помню. Мне часто снятся яркие красивые сны, как в кино, но стоит проснуться – и все улетучивается. Даже обидно! Словно оборвали киносеанс на самом интересном месте и выгнали меня из зала.
– Бывает. А ты пробовала зарисовать свой сон?
– Зарисовать? Как это?
– Очень просто. Просыпаешься, берешь карандаш или краски и рисуешь сон. Бывает, память бессознательного сама все вспоминает за тебя. И рука рисует то, о чем ты вроде бы забыла.
– Как интересно! – Я провела пальцем по его лбу. – У тебя часто на лбу морщинка. Вот здесь… И это мне не нравится.
– Мне тоже. Но никуда не денешься.
– Где ты прочитал о том, что сны надо зарисовывать, чтобы они не пропали из памяти?
– Нигде… – Феликс замолчал, а потом продолжил: – Просто, когда умерла Алена, моя жена, с Федькой начались проблемы. Это мой сын… Он наотрез отказывался разговаривать. Я уже испугался, что придется пацану пожизненно по психушкам торчать. Вот и пришлось мне прибегнуть к услугам психологов и психотерапевтов. Одна врачиха посоветовала мне общаться с ним при помощи рисунков: так он, мол, скорее отойдет. Попробуйте, сказала она, что вы теряете? Я к тому времени уже почти отчаялся. Доктор в поликлинике, который нас наблюдал, только пальцем у виска повертел и сказал, что никогда не слышал о такой методике. Что ж, это ваше право, cкривил он губы в усмешке. А до этого он все время предлагал мне отправить Федьку на лечение в специализированную клинику. Я отбрыкивался, как мог, не хотел парня терять. У нас ведь так могут залечить… Короче, cтали мы с Федюнькой обмениваться рисунками. И так это дело пошло-поехало… Отошел он понемногу… и теперь рисовать не бросил, хочет дизайнером стать. А первые его рисунки я до сих пор храню. Грустные они такие были… Брошенные зверьки, щенки и котята на улицах… И все – в черно-белых вариантах. Теперь иногда он на них смотрит – и не верит. Папа, говорит, это я рисовал? Ты, отвечаю, кто же еще…
Я вспомнила рисунок Лизы: девочка с собакой под дождем, и свернулась калачиком.
– Ты что? – Он провел рукой по моему плечу и поцеловал меня в шею.
– Лизу вспомнила, – глухим голосом сказала я. – Где она сейчас, бедная моя девочка?
– Только не плакать!
– Не буду, – шмыгнула я носом. – Хочу, но не буду.
– Правильная установка. Надо не плакать, а действовать!
Я взяла Феликса за руку:
– Ты вернешь мне Лизу?
– Конечно. Обещаю.
Я бы поняла, если бы Феликс сказал: «Я сделаю все, что смогу». Или что-то в этом роде. Он же сам признался в первую нашу встречу, что нужного результата мне никто не гарантирует. Но то, что он не сомневался в успехе, тронуло меня до глубины души и наполнило меня чувством покоя. Рядом с ним мне казалось, что все будет хорошо и по-другому просто невозможно.
– Я тебе верю.
– А это – главное! – Полынников вскочил с кровати, обмотавшись простыней, и повернулся ко мне: – У меня есть для тебя подарок от Лизы.
– Да? – Я приподнялась на локте. – Какой?
– Сейчас увидишь. – Полынников взял пакет, лежавший в углу, и передал его мне: – Посмотри. Я пошел в ванную.
Я села на кровати, открыла пакет и достала оттуда игрушку – того самого мишку с ярко-голубым зонтиком, которого я подарила Лизе. Я взяла игрушку в руки и почувствовала, как слезы упали мне на руки. Я плакала, обхватив мишку, потом положила его на подушку и пошла в ванную, умыться.
Феликс был еще там. Я наклонилась над раковиной и умыла лицо.
Неожиданно Ф.Ф. взял меня за руки и притянул к себе, под душ. Я прижалась к нему, чувствуя, как моя боль постепенно стихает, рассасывается…Теплая вода хлестала меня по спине и бедрам. Я подняла голову, и струи заскользили по моему лицу.
– Феликс! – зажмурилась я. – Ты – просто чудо.
– Ага! – мгновенно откликнулся он, целуя меня. – Обыкновенное чудо. Кто бы сомневался.
За завтраком мы болтали обо всем на свете. Тревога и боль куда-то ушли, я чувствовала в себе подъем сил и боялась, что Феликс найдет меня трещоткой, девушкой, которая не закрывает рта, а все время говорит и говорит.
– Я тебе еще не надоела?
– Нет, – кратко бросил он.
Ф.Ф. сидел уже в костюме и поедал блюдо из лосося.
– Надо у них рецепт спросить. Любопытное сочетание продуктов. Плюс – сладкий вкус. Оригинально.
– Точно, – отозвалась я с набитым ртом. – Сладкая рыба! С ума сойти. Кстати, я хотела тебя спросить: где ты так мастерски готовить научился? Случайно не в повара готовился? А потом вовремя понял ошибку и подался в юристы?
– Это все Федька виноват. Он, будучи маленьким, жутко капризным был в отношении еды: то он не ест, это – не хочет. Бабушка намучилась с ним. Пришлось что-то изобретать на ходу. Сначала я экспериментировал с кашами, потом с картошкой: то котлеты из них сделаю, то запеканку. Бутерброды красивые, фигурные готовил. Так и увлекся готовкой. А теперь Федька лопает все подряд. Моя заслуга!
