Наталья Андреева - Нагадали мне суженого
– Никуда я с ней не пойду! – уперся Игнат, когда я взяла его под руку. Точнее, под костыль.
– Пойдешь. Иначе я тебя в тюрьму засажу. Ты прикидываешься больным, а сам, оказывается, можешь ходить! Я уверена, что дома ты тайно снимаешь гипс!
– Что-о?!
– Я это докажу.
Видимо, я угадала, потому что Игнат позеленел. Кто хоть раз в жизни вынужденно носил гипс, прекрасно знает, как тело под ним чешется. Игнат ходит на костылях так долго, что его нога под гипсом на сто процентов коростой покрылась. И зуд должен быть невыносимым. Или он тайно снимает гипс и моется.
– Идем к Ладушкину на экспертизу!
Полиции Колено боится как огня. Потому что в ней страшная коррупция, согласно все той же статистике. И его за длинный язык могут так побить, что он в диагнозах запутается. Поэтому закон Колено предпочитает иметь в союзниках. О моем романе с Ладушкиным известно всем, как и о том, что я собираюсь за Сеню замуж. Чем я и воспользовалась в корыстных целях.
– Это произвол, – пробормотал Колено, но послушно поковылял вместе со мной к лифту.
Все, кто сидел в коридоре, вздохнули с облегчением, а хирург даже послал мне воздушный поцелуй. Последнее время я все чаще выступаю в роли спасительницы отечества. К чему бы это?
– Ну что? К главврачу? – спросила я, прежде чем нажать на кнопку.
– Да нет, зачем же? – потупился Игнат.
– Снимаешь гипс, признавайся?
– Да я…
– Иди закрывать больничный.
– Так моя очередь прошла!
– Тогда завтра. И кончай выносить мозг хирургу, понял? Он хороший мужик.
Когда моя мама прошлой весной сломала руку, с ней внимательно и по-человечески обошлись. И вылечили ее. Перелом сросся идеально, без смещения, и рука больше не болела. Хирурга она очень хвалила, и я с ней согласна. У него приятное лицо и ласковые руки, иной раз мне даже хочется что-нибудь сломать, чтобы побыть с ним наедине. Даже несмотря на то, что он женат. А вот с Колено мне беседовать не хочется совсем. Хоть он холостяк и, как говорится, без жилищных и материальных проблем. Но до сих пор не нашлось женщины, которая захотела бы переехать в его отдельную квартиру со всеми удобствами. Я даже подозреваю, что Игнат – девственник. Хотя о сексе он знает все. Вы попробуйте с ним поговорить на запретные темы! Так же, как нынче учебник по программированию, он когда-то штудировал «Камасутру». Разбирал до деталей, пытаясь понять суть процесса. Я не знаю, что именно он понял, но детей у него нет.
В нашем литкружке есть еще одна такая. Мальвина Палка. Происхождение имени ни мне, ни кому-то другому в нашем городе не понятно, Мальвин у нас больше нет. А вот с фамилией полный порядок, как слышится, так и выглядит. О любви они с Игнатом могут говорить часами. Я имею в виду, о физической любви или, как это еще называется, о сексе. Если бы хоть у одного из них было немного практики, все закончилось бы свадьбой. Но вот уже лет десять они об интиме лишь говорят. И конца этому не предвидится. Она пишет те самые любовные романы, которые я так ненавижу. Об идеальных людях, живущих в идеальном мире. А «технические подробности» берет у Игната, который в свое время тщательно изучил «Камасутру». То, что ни тот, ни другая так и не вышли в Интернет, их не смущает. Люди охотно верят в сказки, да еще и осуждают тех, кто пытается вернуть их в жестокую реальность.
Ох, как же мне не хочется общаться с Колено! Но куда деваться?
– Посидим в сквере, поговорим, – через силу сказала я прозаику.
Игнат, хоть и работает бухгалтером, всерьез считает себя писателем. Он давнишний член литкружка и друг Терентия Лебёдушкина. Чуть ли не единственный. Поэтому я и не сомневалась, что Колено в курсе всех подробностей конфликта, случившегося между лирическим поэтом и художником, обожающим писать уродство.
Мы сели на свежевыкрашенную лавочку в чахлом больничном сквере. В таких местах я все время думаю, насколько же стойкая связь у человека с природой. Деревья, растущие при больницах, тоже чахнут. Невольно и я впала в уныние. И покосилась на Игната. Тот уже пришел в себя и занял круговую оборону.
– Давно ты снимаешь гипс? – спросила я.
– Вообще не снимаю, – не моргнув глазом, соврал Колено. – У меня открытый перелом со смещением плюс сотрясение мозга. – Он выразительно потрогал лысину. Сотрясение мозга у него, похоже, с рождения, так что этот диагноз Игнату можно ставить хоть каждый день. А что касается ноги…
– Я ведь могу проверить, – пригрозила я.
– Что ты до меня докопалась? – заныл человек, который регулярно докапывается до всех, даже до уборщицы, моющей лестничные клетки в соседнем доме. Учит ее правильно отжимать тряпку. – Да, я хотел продлить больничный! Но ради искусства же! Работа отнимает почти все мое время, – пожаловался Игнат. – А ведь я писатель! Но в этом маленьком занюханном городишке никто не в состоянии оценить мой огромный талант! Я написал гениальную пьесу, а пригласили какого-то драматурга из Москвы! И все почему? Потому что у него, видите ли, связи! Правильно сказал Терентий… – Колено осекся.
– А подробнее? Давай рассказывай! Я хочу знать подробности единственного летнего заседания литкружка.
– Ну, хорошо… – Игнат тяжело вздохнул. – Началось все с того, что я написал гениальную пьесу. Она называется «Вопиющие случаи коррупции и злоупотребления должностным положением в хирургическом отделении районной больницы». Снизошло на меня озарение, как только появилось свободное времечко. Из чего я сделал вывод, что больничный надо продлять сколько можно. Все ради искусства! – повторил он. – Ну и началось. То есть нет! На заседании мы обсуждали не пьесу, а мой гениальный роман! «Налоговая проверка на малом предприятии и рекомендации по увеличению поступления средств в городской бюджет». Потому что пьеса тогда еще не была написана. Я как раз собирал материал. – Он потрогал гипс на ноге.
– А тебе не кажется, что название слишком длинное?
– Вот и Станиславский так сказал, – обиженно заморгал Игнат. – Но как можно сокращать плановую отчетность?! – Он всплеснул крохотными ладошками. – Да, название длинное. Согласен. Но зато какой реализм! Я не то, что все эти современные писаки! Я за каждую цифру в своей книге отвечаю! Русская литература нынче – это сплошное безобразие и безответственность! Писатель должен отвечать за каждое написанное им слово! Вот я – отвечаю! А ты почитай, что мне пишут из редакции! «Не представляет художественной ценности»! А?!
– Но разве можно выдавать за художественную литературу бухгалтерский отчет? Как тебе не стыдно, Игнат?
– Это называется производственная проза! – тут же заспорил он. – И потом у меня есть характеры! Медсестра – взяточница, главврач – хапуга, санитарка – грязнуля. Я уже не говорю о поварах! Все прут! Никто не отрабатывает свою зарплату!
– Но ведь ты ее тоже не отрабатываешь, – разозлилась я. – Вот уже месяц сидишь на липовом больничном просто потому, что с тобой никто не хочет связываться!
– Так ради искусства же! Я порядок навожу! Разгребаю авгиевы конюшни! Пишу жизненную правду и открываю людям глаза!
– Короче, Колено. Вы обсуждали твой роман. Почему летом? Насколько я знаю, летом культурная жизнь в нашем городе замирает. Все на грядках либо, у кого есть средства, в отпусках. Садятся на автобус у памятника на центральной площади и едут в Геленджик.
– Это все Терентий. Взбаламутил нас. Сказал, из Москвы приехала звезда! И пригласил Зиму на заседание в качестве почетного гостя.
– И тот пришел?!
– Мы потом только поняли, что он над нами издевался. А поначалу все было пристойно. – Игнат вздохнул.
– Но какое отношение имеет художник к литературе? Зачем он нужен был Лебёдушкину?
– Терентий узнал, что бывшая жена Зимы имеет отношение к литературе, – важно сказал Колено. – Она очень важная персона, которая может протолкнуть в издательство все что угодно. А у Лебёдушкина давно уже затык с публикациями.
– Да она всего лишь театральный критик!
– Но ведь в Москве же! – вскричал Игнат.
Особенность провинциального менталитета: в глазах у каждого – телескоп. Через него все и смотрят на столичных жителей. И московская звездная пылинка превращается в полномасштабное светило. Тут нет ничего обидного, просто жаль, что на этой наивности можно легко играть. Кажется, мы дошли до сути.
– Значит, Лебёдушкин решил, что бывшая жена Александра Зимы станет за него хлопотать? – спросила я. – Связи решил налаживать?
– Именно, – склонил лысую голову Колено, – налаживать связи. Терентий хотел, так сказать, показать товар лицом. Сначала читали мы, а свои шедевры он оставил на десерт.
Ого! В голосе Игната я явственно уловила иронию! Что ж, каждый писатель самым гениальным считает себя, а потом уже идут его друзья. Я вовсе не думаю, что Колено разбирается в литературе. Иначе он не давал бы такие названия своим опусам. Достаточно одного коленовского абзаца, чтобы человек начал зевать. Тоненькая книжица стихов Терентия Лебёдушкина стоит у нас в библиотеке и еще в книжном магазине на платной полке. Да, есть и такие. Можно самолично выбрать место для своей книги и ежемесячно платить аренду в надежде на то, что она продастся. Я не берусь судить, хороший ли Терентий поэт. Меня интересует, какое отношение он имеет к ржавым ключам.
