Фёдор Раззаков - Убить футболиста
Разобравшись с лифтером, Громов, все еще возбужденный от пережитого приключения, пешком поднялся на нужный этаж. Подойдя к обитой коричневым дерматином двери под номером 72, он прислушался. Из-за двери доносилась приглушенная музыка, в которой легко угадывалась известная композиция Стиви Уандера «I just called to say i love you» в исполнении автора. В аудиоколлекции Громова эта композиция занимала особое место и звучала каждый раз, когда его холостяцкое жилище посещала дама. «Неужто и Витя Катышев, вместо того чтобы корпеть над пистолетом в пряжке, проводит время с какой-то девицей?» — подумал Громов и надавил на звонок.
После этого музыка в квартире стихла, и в течение нескольких секунд за дверью сохранялась гробовая тишина. Наконец по коридору прошлепали чьи-то босые ноги и взволнованный мужской голос спросил: «Кто там?»
Сыщика так и подмывало ответить бородатой шуткой: «Сто грамм», но он сдержался.
— Виктор Катышев здесь живет? — придавая своему голосу напускную суровость, произнес Громов.
— Да, а в чем дело?
— Откройте, это из жилконторы по поводу воды и света, — сказал сыщик первое, что ему пришло в голову.
В следующую секунду щелкнул замок, и в дверном проеме показалась лохматая голова молодого человека. Из одежды на нем была лишь светлая рубашка и джинсы. Причем рубашка была застегнута не на те пуговицы, а расстегнутая ширинка на джинсах являла миру малую толику клетчатых трусов «Royal».
— Вроде у меня с водой и светом все в порядке, — произнес хозяин квартиры, нетерпеливо переступая босыми ногами на холодном линолеуме.
— Вот именно, что вроде, — ответил Громов и, отодвинув плечом хозяина квартиры, уверенно прошел сначала в коридор, а оттуда на кухню. Хозяин квартиры засеменил следом за ним.
Пройдя на кухню, гость не стал больше играть в прятки, сунул Катышеву под нос свое удостоверение и представился:
— Старший оперуполномоченный МУРа Кирилл Андреевич Громов. Знаете такого?
Катышев растерянно пожал плечами: мол, нет, не знаю.
— Значит, пришла пора познакомиться, — сказал сыщик, продолжая сверлить собеседника суровым взглядом. — Прежде чем мы начнем наш разговор, я бы попросил вас, Витя, о двух одолжениях. Во-первых, застегните ширинку, и во-вторых, проводите свою девушку, или кто там еще у вас, до дверей. Мне бы не хотелось, чтобы у нашего с вами разговора были свидетели.
Не обращая больше внимания на хозяина квартиры, Громов отвернулся к окну и стал без особого интереса разглядывать происходящее во дворе. Стоя спиной к двери, он прекрасно слышал то, что происходило в квартире. Катышев убежал в соседнюю комнату, с кем-то там пошушукался, а спустя несколько секунд громко хлопнувшая входная дверь возвестила о том, что третий лишний благополучно покинул пределы квартиры. Вскоре на кухню вновь вернулся хозяин. Услышав его шаги за спиной, гость обернулся и, указывая на табуретку возле стола, произнес:
— Вы, Витя, не стесняйтесь — садитесь и чувствуйте себя как дома.
Катышев, до этого сохранявший каменное выражение лица, улыбнулся:
— А вы, я вижу, с приколом.
— С моей работой без приколов нельзя. С ума сойти можно, — произнес Громов и занял место на свободной табуретке. — Начну без всяких предисловий. Пистолет «ТТ» выпуска начала сороковых годов с клеймом на «щечках» в виде двух молний вам о чем-нибудь говорит?
Задав этот вопрос, Громов заметил, как сразу изменилось выражение лица его собеседника. Блуждающая секунду назад по губам улыбка исчезла, в глазах появилась тревога.
— Я так и знал, — после небольшой паузы выдавил из себя Катышев.
— Что ты знал? — переходя на «ты», спросил Громов.
— Что этот пидор меня подставит.
— Какой такой пидор? Который две минуты назад из твоей квартиры выпорхнул?
— Две минуты назад из моей квартиры вышла девушка, — стараясь сохранять спокойствие, ответил на реплику гостя Катышев. — А пидор, которого я имею в виду…
Он внезапно замолчал, видимо все еще сомневаясь, стоит ему говорить гостю правду или нет. Наконец он решился, но прежде чем начать свой рассказ, внезапно спросил:
— Сигареткой не угостите?
— Извини, не курю.
— Понимаю. Не курите, не пьете и баб не трахаете?
— Хорошо сказано, — похвалил собеседника Громов. — Однако что же ты за курильщик, если дома сигарет не держишь?
— А кто вам сказал, что я не держу? Просто чужие слаще.
Громов в ответ ничего не сказал, только улыбнулся. Этот парень ему все больше нравился.
— Можно я схожу за ними в соседнюю комнату? — спросил Катышев.
— Можно, Витюша. Если хочешь, я тебя и в туалет могу отпустить — пописать.
Буквально через минуту Катышев вернулся на кухню с пачкой «Кэмела» в руках. Взяв с холодильника коробок со спичками и диковинную пепельницу в виде опрокинутой ладошки, он опустился на свое прежнее место и глубоко затянулся сигаретой. И только после этого возобновил разговор:
— Ствол, о котором вы говорите, я нашел совершенно случайно два месяца назад в Псковской области. У меня там бабка живет. Места там на трофеи рыбные, надо только знать, где копать. Но в этот раз мне почему-то не подфартило. Откопал этот «тэтэшник», да тройку жетонов.
— Что за жетоны? — спросил Громов.
— Сразу видно, что вы «чайник» в нашем деле. Многие солдаты вермахта носили на шее дюралюминиевые бирки-жетоны с номером. Если солдат погибал, его товарищи отламывали половину жетона и отсылали как похоронку. Если жетон оставался на погибшем, то такой солдат считался без вести пропавшим.
— И к чему тебе эти жетоны? — продолжал удивляться Громов.
— Темнота! В Германии за них родственники пропавших без вести солдат могут отвалить кучу бабок. Правда, самому мне с этим связываться западло — я предпочитаю продавать жетоны здесь.
— Ладно, с этим все ясно. Теперь давай про «тэтэшник».
— Расскажу, но прежде объясните — что случилось? Из него кого-то грохнули?
— Кого-то? В после заморском дырку сделали, не слыхал?
— Шутите или нет?
— Шучу, но лишь отчасти. Труп на этом стволе действительно висит.
— Во, е-мое! — Катышев внезапно закашлялся, затем с остервенением вдавил недокуренную сигарету в пепельницу. И только после этого продолжил: — Черт меня попутал с этим стволом. Я ведь отечественное оружие вообще не признаю, интересуюсь только немецким. А тут гляжу — улов с гулькин нос, вот и решил оставить для коллекции. Сбил номер, подлатал аккуратно, клеймо поставил. Потом положил в тумбочку. Дурак, конечно, надо было куда-нибудь подальше заныкать. Но кто же знал, что так получится? Две недели назад он у меня и пропал.
— Понимаю. В форточку улетел с перелетными птицами, — сострил Громов.
— Да нет, его спиз… то есть украли прямо из тумбочки.
— И кто же ему ноги приделал, девушка твоя?
— Да вы что?! Во-первых, она страсть как оружия боится, во-вторых, я ее дальше спальни не пускаю.
— Может быть, родители?
— Я с теткой живу, а она три недели назад на Украину укатила.
— Тогда кто? Не тяни, Витюша, я же вижу — тебе есть что сказать.
— Я грешу на Матвея. Есть у меня такой приятель. Он полгода как на игле сидит, постоянно бабки «стреляет». Я его уже пару раз заставал, когда он по моим столам рыскал.
— Зачем же ты его к себе домой пускаешь?
— Его не пустишь, себе дороже будет. Он же псих. Вот и в тот день, когда ствол исчез, пришел, но уже минут через пять засобирался. Я как раз в коридоре по телефону разговаривал, а он мимо меня прошмыгнул, только рукой на прощанье помахал. А вечером я в тумбочку тыркнулся, а ствола и нет. Он у меня в коробке из-под обуви лежал. Коробка на месте, а ствол — тю-тю. Я на следующий день Матвея отловил, так он, сука, шары выпучил и меня за грудки: мол, что ты мелешь, я не брал. Короче, в полном отказе. И ничего не сделаешь — сам виноват.
— Грустная история, прямо плакать хочется. Кстати, ты знаешь, что в законе об оружии нет определения — историческое или антикварное оружие? Что лицензировать или сдавать властям надо любой экземпляр — независимо от времени изготовления?
— Статью двести восемнадцать мне шьете? Так ведь нет у меня уже оружия.
— Дурачок ты, Витюша. Из ствола, который ты от бабушки привез, человека замочили. Не сегодня-завтра мы того «мокрушника» схватим, думаешь, он будет молчать, откуда у него этот ствол объявился?
Громов, конечно, хитрил, выдавая желаемое за действительное, но он рассчитывал на то, что парень, обескураженный его натиском, не сможет раскусить его хитрость. И он не ошибся. На лице Катышева появился испуг, и он спросил:
— Что же мне делать?
— Снять штаны и бегать! Сам не догадываешься? Помогать нам, дурень. Будешь хорошо себя вести, тебе это зачтется.
— А что значит — хорошо себя вести?
