Андрей Константинов - Полукровка. Эхо проклятия
— Выбирайте! — щедро обвел улицу рукой Лев, но Самсут решительно отказалась. — Глупости — считайте это просто моей благодарностью за то, что с вами я как бы снова пережил красоты этого места. Ведь на самом деле весь этот остров мне до смерти надоел.
Не веря своим ушам, Самсут все-таки не смогла отказаться от маленького изящного воротничка, который так шел к ее любимому синему костюму, и они покатили дальше. Кипр открывал перед Самсут все новые свои стороны, и рука Льва все ближе передвигалась по спинке сиденья…
Ближе к вечеру они просто сидели в ресторанчике на пафосской набережной и тянули коктейли под непереносимо жгучую, веселую и трагическую одновременно музыку. Что-то в этой музыке задевало Самсут, как будто она проникала в самую ее суть, напоминая о том, чего помнить эта никогда не бывавшая не только на Кипре, но и вообще в Греции женщина не могла. Ритм почти мучил ее, так что она никак не могла сосредоточиться на разговоре и только, улыбаясь, смотрела в веселые глаза напротив. Наконец, Самсут не выдержала:
— Что это за музыка, Эллеон? Правда, она какая-то странная?
— В общем-то, да. Это же музыка преступников.
— Преступников?!
— Ну изгнанников. Они здесь все помешаны на этой рембетике, которая, видите ли, напоминает им времена, когда турки оккупировали Грецию, уж не помню в каком веке. Но она очень эротична, не правда ли?
— Да-да, — почти механически согласилась Самсут, снова прислушиваясь к себе. Но в глубине своего существа она ощущала вовсе не жар крови, а какую-то непонятную тоску и почти страх. Это говорил в ней голос древнего народа, веками осужденного жить вдали от родины, веками заливаемого кровью лучших своих сынов. «Неужели он не чувствует этого? — вертя в руках ледяной бокал, тревожно спрашивала себя Самсут. — Если он армянин хоть немного, он не может этого не чувствовать…» Как ни странно, именно здесь, в совершенно чужом месте она вдруг почувствовала себя армянкой в гораздо большей степени, чем дома. Или это только музыка, музыка афинских гаваней, откуда уходили навсегда корабли с изгоями?
— Извините, — вдруг вырвалось у нее, — я что-то устала. Спасибо вам за такой удивительный день, но… проводите меня в гостиницу.
Карие глаза напротив понимающе пригасили свой блеск.
— О, понимаю, понимаю, однако… В своем номере вы уже не раз были и еще успеете побывать, а сейчас… может быть, лучше посетить еще одно интересное местечко? — загадочно улыбнулся Лев. А затем решительно закончил: — Я приглашаю вас на виллу.
— На вашу виллу? — онемела Самсут, сразу забыв о рембетике. Вот оно! Начинается! Но почему он до сих пор молчит? Сердце ее отчаянно забилось, и она судорожно вздохнула, словно ей не хватало воздуха.
— К сожалению, пока еще не мою, а компании. Впрочем, там мы будем совершенно одни… То есть я имел в виду, что вам там будет удобно, отдельные апартаменты…
— И там вы, наконец, скажете мне о…
Глаза Льва на мгновение вспыхнули, как у хищного зверя.
— Конечно! Где же, как не там! — И он, подхватив Самсут под руку, быстро повел ее к машине. «Вот странная баба! Хороша, конечно, ничего не скажешь, но, чует мое сердце, зря ее Анвар сюда притащил! Что-то здесь не так. Именно от таких дурочек, нашпигованных литературной белибердой, только и жди подвоха… Впрочем, пока все идет отлично. Ну, Левка, не ударим в грязь лицом!»
И они нырнули в прохладное нутро машины.
* * *Вилла оказалась в нескольких минутах езды от Пафоса. Они вышли в начинавшийся вечер.
— И еще минут пять прелестной прогулки, — рассмеялся Лев, неожиданно властно и нежно обняв Самсут за плечи. Она не сопротивлялась, горячая и печальная рембетика все еще звучала не только в ее ушах, но и во всем теле, делая его гибким и податливым, какими, наверное, и были танцовщицы в портовых тавернах, где родилась эта музыка. «Ах, Тиллирия, Тиллирия…» — даже мысленно пропела Самсут запавший напев.
— А ведь в вас правда есть южная кровь? — вдруг, словно ни с того ни с сего, спросил Лев.
— Как? Разве… — обомлела Самсут.
— Да нет, я и не сомневался — вы так органично здесь смотритесь. Просто поначалу я никак не мог разобраться, кто же вы. А тут как-то услышал по радио передачу, где говорилось, что и Андре Агасси, и Артем Тарасов, и Юрий Джоркаефф, ну и еще масса народу — все имеют армянские корни. И вот у всех у них в лице есть что-то такое… Словом, как у вас, какая-то загадочная недоговоренность, будто человек жил тысячу лет назад и что-то знает, что остальным недоступно.
«Слава богу — он!» — окончательно успокоилась Самсут, позволяя мужской руке передвинуться ниже, на талию.
Они шли по причудливо извивавшейся песчаной тропинке, озаряемой мягким закатным солнцем, которое напоминало спелый апельсин на голубой скатерти неба с жемчужной каймой облаков.
Дорожка полого забирала вверх, и скоро перед ними открылась невысокая ограда из плит черного мрамора. Посередине красовались широко раскрытые бронзовые ворота с орнаментом из цветов и дубовых листьев. За ними раскинулся небольшой парк с разбегавшимися в разные стороны дорожками, посередине которого за тщательно постриженной живой изгородью из густого кустарника белела сама вилла. Наконец, они подошли к широкой лестнице, выложенной черным мрамором, и Самсут даже захотелось снять босоножки, чтобы ощутить под ступнями гладкую теплоту нагретого за день камня. Она все больше начинала казаться себе героиней какого-нибудь фильма Феллини и поднималась по лестнице, уже невольно подражая походке его женщин, строгой и в то же время магически раскованной.
— Давайте сделаем так, — предложил Лев. — Я готовлю маленький ужин, а вы пока можете осмотреть нашу виллу. Она действительно хороша, денег мы сюда вкладываем не жалея.
— И мы здесь… одни? — чуть замявшись, спросила Самсут.
— Да, — как-то неуверенно произнес Лев, но Самсут, очарованная происходящим, не заметила в его ответе никакого замешательства. Неужели вся эта красота на несколько часов принадлежит ей одной?
— Так я пойду?
— Конечно, идите, заблудиться здесь трудно…
* * *И Самсут отправилась в сказочное путешествие. Она поднималась по мраморным ступенькам, гуляла по широким кипарисовым аллеям, любовалась партерами, искусно составленными из цветов, кустов, разноцветных камней и мхов, касалась рукой гранитных химер, переходила крошечные горбатые мостики. Но вот один из них закончился резной деревянной беседкой, похожей на древний ионийский портик-одеон, но со скамьями вдоль стен, обитыми красным шелком. Еще несколько шагов, и она ступила на небольшую лужайку в многофигурных клумбах, путь между которыми скоро увел ее в ряды цветущих кустарников и аркад, увитых плющом, виноградом и розами. Самая широкая дорожка, безукоризненно прямая и ровная, присыпанная мельчайшим полупрозрачным гравием, искрящимся под медленно выплывавшей луной, как опал, вела к воротам. Они так и стояли раскрытыми, словно приглашая еще кого-то. Самсут прислонилась к решетке и поглядела на виллу. Здание на вид казалось не таким уж и большим. Два этажа, облицованных светлым камнем, выдвинутый вперед крытый портик с широкой и высокой дверью и двумя симметричными арочными окнами по бокам, над ним огромный балкон. От портика под тупым углом разбегаются два симметричных крыла — два этажа по восемь окон в каждую сторону. И лишь купол, поднимавшийся позади центральной части, придавал дому вид величественный и монументальный. Воздух пьянил здесь почему-то еще сильнее, чем на море, и Самсут отчего-то вдруг стало не по себе. Она поспешила внутрь, туда, где маняще горел теплый свет. И этот розовый свет убаюкал ее, окончательно убедив, что она попала в сказку.
Волшебство продолжалось и внутри. Все, что она видела на Кипре до сих пор, конечно же, было прекрасно, но все это относилось, так сказать, к истории. Теперь же она оказалась в месте, полностью приспособленном для современного жилья. Глядя на ванны в римском стиле с терракотой и медью, внутренний дворик с мраморными скамьями, светильники в перистиле и множество тому подобных вещей, в это трудно было поверить. Однако вполне современные махровые халаты и полотенца и последние новинки техники все-таки совершенно отчетливо свидетельствовали о том, что она находится на рубеже двадцатого и двадцать первого веков, а не в античности.
Самсут, как завороженная, бродила по внутренним лабиринтам виллы, потеряв чувство времени и реальности происходящего, и ей казалось, что она снова вернулась в детство, когда после какого-нибудь фильма вдруг представляешь себя его героиней и плаваешь в собственном воображении в тех же нарядах и тех же интерьерах. Но тогда это было лишь грезой под уголком верблюжьего одеяла, а теперь — до неприличия ощутительной явью.
И Самсут кружилась по перистилю, касалась пальцами колонн, опускала руки в чашу фонтана в форме раковины и все еще никак не могла поверить своему счастью. Ах, как жаль, что на самом деле сейчас на ней всего простенькое летнее платьице из льна, а не летящая туника, не тяжелые браслеты и не тонкие сандалии из козьей кожи!
