Ольга Володарская - Хрустальная гробница Богини
Опустившись на топчан, Аня неуклюже пристроила на нем свое тело, изо всех сил стараясь выглядеть эротично. Получалось у нее плохо. Бедра не так изгибались, руки походили на плети, ноги на палки, а стоило ей запрокинуть и слегка повернуть голову (Эва на многих снимках была запечатлена в такой позе), как Ленчик обозвал ее дикой уткой, изготовившейся почесать у себя под хвостом. Короче, измучились они оба. Но после нескольких неудачных дублей и такого же количества тумаков нужная поза была принята. Выкрикнув: «Замри!», Ленчик нажал на кнопку.
* * *Первые фотографии Ленчик напечатал спустя две с половиной недели. Они оказались ужасными – размытыми, блеклыми, неконтрастными. К тому же Ленчик плохо их промыл, и на поверхности снимков красовались белесые разводы. Но ужасало не столько качество, сколько запечатленная на фотографиях Аня. Она выглядела просто кошмарно! Угловатая, худющая, изможденная, по-идиотски разодетая и накрашенная, к тому же испуганная, зажатая и какая-то жалкая. Глядя на эти снимки, Аня не верила, что пародия на женщину, что таращится в объектив своими наштукатуренными глазами, это она – юная девушка с некогда привлекательной внешностью. Раньше она считалась весьма фотогеничной. Ее частенько снимали для школьных стенгазет. Да и на классных фото она всегда получалась что надо, а тут… Словно набальзамированный мертвец, подготовленный гримером похоронного бюро к панихиде!
Аня и не предполагала, что так подурнела. Конечно, глядя в зеркало, она отмечала, что кожа у нее чересчур бледная, землистого оттенка, щеки впалые, под глазами синяки, а от носа к губам тянутся две скорбные складки, грозящие через несколько лет перерасти в глубокие морщины. Но Аня и думать не думала, что в свои неполные двадцать выглядит на полные пятьдесят. И не очень верила в то, что зеркало говорит правду. Считала – лжет, попавшись на удочку ужасного освещения… Оказалось, нисколько не приврало, все как есть отобразило: и болезненную худобу лица, и землистость кожи, и синеву подглазий, не закрашиваемую даже тональным кремом…
Справившись с первым разочарованием от просмотра фото, Аня начала разглядывать их более придирчиво, и тут на нее накатила волна паники. То, что она из симпатичной девчушки превратилась в уродливую развалину, – это ерунда, а то, что она совершенно (то есть абсолютно!) не похожа на Эву, – настоящая беда! В реальности она хоть отдаленно ее напоминала. Благодаря все тому же скудному освещению. Приняв нужную позу, нарисовав брови, губы, глаза, Аня поворачивала лампу так, чтобы ее лицо было наполовину спрятано в тени, и тогда между ней и Эвой появлялось легкое сходство…
Очень легкое!
Но Ленчику было его достаточно, чтобы представить, что рядом с ним, перед ним, под ним его БОГИНЯ! А если учесть, что у него было не стопроцентное зрение, а конкретнее, небольшая близорукость, из-за которой он видел людей через легкий туман, то увериться в своей иллюзии ему не составляло труда.
Именно поэтому он так любил смотреть на Аню с расстояния двух шагов. Когда же подходил вплотную и несоответствие копии и оригинала било в глаза, он опускал веки и давал волю своему воображению…
Теперь же благодаря беспощадному объективу «Зенита» все встало на свои места. Аня – не Эва. Аня даже не двойник Эвы. А какое-то жалкое подобие. Карикатура. Очень злая карикатура…
И Ленчик это видел!
– Уродина, – прошипел он, швырнув фотокарточки Ане в лицо. – Ты все испортила! Тварь…
– Я не нарочно, – едва слышно выдохнула она, осипнув от страха. – Я старалась… Честное слово! Но я не она. Я не могу так…
– Ты ничего не можешь! Ты бесполезное отродье… Только жрешь и спишь! Жрешь и спишь! Я же велел тебе заниматься. За фигурой следить. А ты?
– Я пытаюсь, но здесь мало места.
– Может, я должен тебе тут тренажерный зал обустроить?
– Нет, но если бы помещение было больше…
Она не договорила, потому что Ленчик заставил ее замолчать ударом кулака. Аня охнула и повалилась на топчан, внутренне сжимаясь от предчувствия очередного тычка. Он не заставил себя ждать – Ленчик врезал ей ногой в плечо. Затем стащил на пол и начал пинать. Методично, прицельно, не спеша. Стараясь не попадать по лицу. Ленчик все еще надеялся сделать из Ани Эву. И получить хотя бы несколько достойных фотографий… Достойных в смысле сходства, а не содержания, так как Ленчик давно мечтал иметь снимок обнаженной Эвы…
И все бы отдал за порнографический!
* * *Эва из Ани не получалась – хоть тресни! Не помогали ни изнурительные упражнения, ни новая косметика, ни тем более ежедневные побои. Ленчик злился, как никогда, но от своей затеи не отказывался. Каждый вечер он спускался в каморку с фотоаппаратом и снимал, снимал, требуя от Ани полного послушания…
И Аня слушалась. Ложилась так, как велели, оголяла грудь, раздвигала ноги…
Впоследствии полупорнографические снимки, которые получались, Ленчик демонстрировал Ане, и она умирала от стыда и отвращения… И к Ленчику, и к себе, и ко всему миру, что придумал такую пакость, как скабрезные фотографии!
Через полтора месяца Ленчик вручил Ане фаллоимитатор (он выписал его по почте) и приказал поиграть с ним на камеру. Когда она отказалась, «маэстро» побил ее презентом, ловко орудуя им, как дубинкой, после чего Аня сделала все, что ей велели. Те снимки Ленчик оценил. Он повесил парочку рядом с новыми портретами БОГИНИ – теперь половина стены была ими заклеена, – закрыв глаза на то, что Аня по-прежнему мало походила на Эву. Правда, в скором времени снял: то ли в кои веки Аню пожалел, то ли, что наиболее вероятно, решил не осквернять свой «иконостас» подобными «шедеврами». Но снимать не перестал. Увлекся процессом до такой степени, что не пропускал ни дня. Спускался к Ане в каморку каждый вечер, нацеливал фотоаппарат и щелкал, щелкал кнопкой, как оружейным курком…
Потом уносился печатать фотографии, а возвращался всегда с эрекцией, но такой вялой и быстропроходящей, что Ане по часу приходилось трудиться, чтоб он хоть какое удовольствие получил. И все то время, что она, борясь с тошнотой и желанием откусить «проклятый стручок», ублажала своего мучителя, за ней, щурясь и загадочно сверкая глазами, со стен наблюдала Эва. Аня затылком чувствовала ее взгляд и, хотя прекрасно понимала, что ей это всего лишь кажется, не могла отделаться от холодка в позвоночнике и стойкого желания обернуться, дабы убедиться в нелепости своих страхов. Порой Ане казалось, что в те моменты, когда ей особенно плохо, Эва оживает, чтобы понаблюдать за ней и насладиться ее мучениями…
…Однажды ночью Аня проснулась от странного ощущения. Ей показалось, что на нее кто-то смотрит. Она испугалась, что это крыса (в прошлой жизни они с сестрой частенько оказывались объектом слежки грызунов, вылезающих по ночам из своих нор), которых Аня до смерти боялась, и включила свет.
Никаких животных в каморке не оказалось. Ни крыс, ни мышей, ни даже тараканов, которые, по сути, к животным не относились. Аня в помещении была одна… Если не считать Эвы, что привычно пялилась на нее с десятков фотографий. Пялилась и самонадеянно улыбалась, ощущая свое превосходство. А во взгляде такое пренебрежение! Такая издевка…
Именно он, этот взгляд, разбудил Аню.
Теперь Эва подглядывает за ней и по ночам!
Охваченая каким-то мистическим ужасом, Аня подползла к одной фотографии, приблизив лицо вплотную к стене, вгляделась в нее… На фоне мертвого глянца глаза Эвы жили своей жизнью! Как будто принадлежали человеку из плоти и крови, а не фотографическому изображению этого человека. Они прожигали Анину кожу, проникали в самое сердце и рвали, рвали его на части.
В диком страхе Аня отпрянула – на мгновение ей показалось, что сердце уже готово разлететься на тысячи осколков, повинуясь воле ведьминых глаз, – зажмурилась, сжалась в комок, стараясь успокоиться. Но у нее ничего не получалось. Взгляд проникал даже через опущенные веки и прожигал насквозь. Не в силах больше терпеть эту муку, Аня вскочила, схватила самую большую фотографию за край и рванула ее. Отодрав от стены, начала комкать. Красивая глянцевая картинка податливо смялась в ее руке, превратившись в маленький шарик, похожий на теннисный. Аня пульнула его в миску для экскрементов и принялась сдирать со стены другую фотографию. За ней еще одну, и еще…
Через каких-то пару минут целым остался лишь один Эвин портрет – другие плавали в луже мочи! – тот самый, у изножья кровати, что появился здесь первым. Аня ринулась к нему, намереваясь содрать, но цепь, которую Ленчик за какие-то ее грехи укоротил, ее задержала, не позволяя податься вперед больше чем на тридцать сантиметров. А этого было недостаточно, чтобы достать до портрета. Пальцы Ани только колебали воздух вблизи стены и не касались ее даже обломанными ногтями. Тогда она вытянула ногу и попробовала сорвать картинку ступней, но утратившие силу мышцы плохо повиновались, и ни одна попытка не увенчалась успехом. Не желая сдаваться, Аня швырнула в картинку стаканом. Тот врезался в стену, но тут же отскочил, не принеся никакого вреда портрету, и откатился в угол. В бессильной ярости Аня начала плевать в Эвино лицо. Но ее плевки почему-то не долетали до цели! Тогда Аня, как взбесившаяся цепная собака, начала биться на своей привязи, кидаться вперед, рычать, сипеть, выть от боли и бессилия. Она хотела во что бы то ни стало добраться до своего врага! И вцепиться ему в глотку…
