Евгения Михайлова - Апостолы судьбы
— Но сноха жива после этого?
— Жива. А что ей сделается?
Когда Алена нашла Дину, дозвонившись ей на мобильник, у той, может, и стало немного легче на душе, но разум явно помутился от большой народной мудрости тети Маши. Алена все поняла с полуслова и через двадцать минут уже звонила в дверь тети-Машиной квартиры. Дина послушно поднялась и пошла к выходу, а соседка неодобрительно покачала головой: «Командирша выискалась».
— Что с тобой произошло? — с изумлением спросила Алена, когда они вернулись в квартиру Дины. — Это из-за визита к гадалке? Что она с тобой сделала?
— Я скажу, Аленушка. Она вывернула меня наизнанку, а потом сделала фарш из того, что у меня внутри.
— Фу! Никогда не слышала большей гадости. Я позвоню профессору Таркову и Сергею. Если она тебе навредила, я на нее в суд подам.
— Ничего она не навредила. Она мне помогла. Помогла понять, что мы просто песчинки на ветру. Она, может, и преступница, но, понимаешь, она и есть черный бриллиант. Потому я и плачу. Скоро в этом доме будет наводнение.
Глава 17
Вовка-Кабанчик брел по Арбату, старательно глядя себе под ноги, обутые в грубые ботинки размера на три больше, чем нужно. Ничего, даже удобно, нигде не жмет, особенно после того, как он обмотал их скотчем. Когда он был мальчиком, таким же, как все, и у него, как у всех, был дом, родители, школа, его учила приезжающая из деревни бабушка: «Ты, детка, завсегда под ножки смотри. И люди будут уважать за скромность, и сам найдешь то, что другие потеряют». И он действительно находил: то какие-то деньги, то забавные безделушки, то ручку, то фломастер. А однажды нашел золотое кольцо с камнем. Принес матери. Та сначала растерялась, испугалась, говорила, надо в милицию сдать, но за ночь передумала. Отнесла в ломбард, купила Вовке на рынке два килограмма клубники и много вкусной еды. И еще деньги остались. Вовка вспомнил мамино счастливое молодое лицо и улыбнулся. Глазам тут же стало горячо, он помотал головой, чтобы прогнать воспоминание.
Была бы сейчас жива бабушка, он бы спросил у нее, почему под его ногами больше не бывает никаких подарков? Или тем, кто все потерял, совсем ничего не положено? Разве только сигарета, недопитая бутылка пива, леденец на палочке в прозрачной бумажке… Одним словом, чупа-чупс. Вовка добрел до Никитских ворот, задумался как рыцарь на перепутье. Взгляд вдруг наткнулся на две стройные ножки в сапогах на высокой шпильке. Он, не поднимая глаз, начал деликатно обходить симпатичное препятствие, но тут услышал: «Можно вас попросить? Да, я вас зову. На одну минуточку». Вовка недоверчиво взглянул на юное круглое личико с чистыми карими глазами и ямочками на щеках. Девушка улыбнулась ему.
— Понимаете, у меня что-то случилось с замком. Дверца не закрывается. Не хочу машину оставлять. Вы не могли бы купить мне в той палатке баночку кока-колы? — и она протянула Вовке пятьдесят рублей.
— Я? — удивился он и на всякий случай оглянулся.
— Ну, вы. Кто же еще, — рассмеялась девушка.
У Вовки даже сердце задрожало от ее смеха. «Прям Мальвина какая-то», — растроганно подумал он. Аккуратно взял купюру, быстро, задыхаясь, дошел до палатки, вернулся, сияя поблекшими голубыми глазами, протянул девушке банку и сдачу. Она взяла кока-колу, а руку с деньгами мягко оттолкнула.
— Ну, что вы. Спасибо. Вы так меня выручили. Я чуть не умерла от жажды. Меня Женя зовут, а вас?
— Вовка. Владимир.
— Очень приятно, Владимир.
Сверкнули ямочки, зубы, глаза. Мальвина села в маленькую, необычного ярко-голубого цвета машину и уехала. Вовка долго стоял на месте, вновь и вновь вспоминая все с самого начала. Вот он шел оттуда, здесь увидел ножки в сапогах, потом она ему сказала… Потом засмеялась, взяла баночку, дотронулась до его руки, в которой была сдача, улыбнулась, уехала… Он вспоминал это до тех пор, пока чувство потери не вытеснила позитивная, спасительная программа. Раз уж она тут ездит и хочет пить, и замки у нее ломаются, он не будет далеко уходить. Не станет надолго отлучаться. Ему что, ни детей по лавкам, ни лавки как таковой. Ни начальства над душой. И родина его не пошлет ни на трудовую вахту, ни в горячую точку, ни за этими, как их, туманами… Вовка и родина существуют параллельно, не пересекаясь. Не скажешь, что она его щедро поила березовым соком, но на всех, видимо, не напасешься. Да не больно ему и хотелось. Так что он подождет, он понадеется, потусуется вокруг чудесной палатки с кока-колой. И Вовка с прерывистым вздохом сунул двадцать рублей во внутренний карман своего пальто.
* * *Ирине с утра показалось, что ей стал мал пиджак. Все причиняло ей дискомфорт. Неудобно стало сидеть на столь тщательно выбранном стуле, стол казался то слишком высоким, то слишком низким. Она позвонила по внутренней связи секретарше.
— Вера, кто у нас сегодня?
— Ну, как вы сказали. Мамашка с Рублевки, у которой сынок, по ее словам, все деньги увел со счета с помощью хакера. Две дамы насчет мужей. И мужчина один, пожилой. Нести фотографии?
— Да.
Но через несколько минут вместо Веры на пороге кабинета появились двое мужчин с очень серьезными лицами. Вера выглядывала из-за их спин и безмолвно открывала рот, что-то объясняя Ирине. Та поняла сразу. «Это те самые. Менты. Поняли?» Ирина кивнула Вере и встала.
— Я знаю, что вы меня ищете. Но я должна принять одного клиента. Вам придется подождать. У него серьезное дело. Извините, но это не обсуждается. Вера, пригласи Ковалева. Этих господ проведи в приемную.
Странно, но за все время ее практики таких неприятных визитов еще не было. Немудрено, что пиджак и стул возмутились и протестуют.
Когда за Славой и Сергеем закрылась дверь, в кабинет вошел седой человек с удрученным выражением лица. Редкий случай. Мужчинам легче напиться до чертиков или сунуть голову в петлю, чем обратиться за помощью к практикующему экстрасенсу. Интеллектуальный и половой снобизм, рожденный не столько конкретными знаниями, сколько ограниченным воображением. Этот человек пришел потому, что не может больше нести свое многолетнее отчаяние. Его пугает мысль, что он не сумеет встретить достойно смертный час. Он сел, растерянно посмотрел в глаза Ирине и смущенно улыбнулся.
— Вот такие дела. Пришел к вам.
Ирина собрала все свои силы, чтобы сосредоточиться, но смуглое лицо с белыми волосами вдруг закружилось вокруг нее. Она вцепилась в край стола и сдавленно проговорила:
— Извините, мне нехорошо.
— Что? — недоуменно спросил посетитель. — Это у вас такая система? Я заплатил за прием вашему секретарю. И узнал лишь о том, что вам нехорошо. Какое незатейливое мошенничество.
— Если хотите, деньги вам вернут, — тихо сказала Ирина. — Но не уходите. Мы сейчас попробуем поработать. Садитесь.
Глубокие зеленые глаза поймали взгляд светло-карих, и старик прерывисто вздохнул, опустился на стул, покорно сложил тяжелые узловатые руки на коленях.
— Ваша проблема в прошлом, — проговорила Ирина. — Ваша работа была связана с засекреченной информацией.
— Да, — потрясенно ответил посетитель. — Я был агентом разведки в одной из стран… много лет тому назад.
— Вас мучают обида и недоумение. Вы считаете, что вас предали. Расскажите об этом, пожалуйста.
— Понимаете, поступил донос на меня руководству нашего ведомства. О том, что я сотрудничаю еще с одной разведкой.
— Это правда?
— В определенной степени. Дело в том, что это достаточно распространенный способ сбить с толку слежку, закрепиться, расширить свои возможности. Но попадаться на этом нельзя. Даже не так. Нельзя допустить именно доноса. Поскольку негласное сотрудничество не вызывает официального протеста. Ну, а если попался, то, как говорится, огреби по всей строгости.
— Вам до сих пор трудно смириться с провалом, пережитым унижением?
— Нет, дело в другом, хотя пройти пришлось через такое, о чем говорить не просто тяжело, а невозможно. Дело в том, кто написал донос. Полной информацией обладал лишь один человек — мой лучший друг. Поэтому для меня все годы сомнений в его вине не было. Но вчера я узнал, что Валентин умер. Мы не общались с ним больше тридцати лет. Его вдова позвонила мне и попросила прийти на похороны. Говорит, Валентин перед смертью просил передать мне, что он ни в чем не виноват. И мне стало страшно: а вдруг я действительно ошибся?
— Вы принесли фотографию друга?
— Да, только она у меня очень старая и, к сожалению, групповая. Мы здесь все молодые. Я, он, наши жены.
— Ничего. Давайте.
Ирина пристально посмотрела на пожелтевший черно-белый снимок. Хорошие молодые лица.
Открытые, смелые, умные. Она прикрыла глаза. Увидела холодный длинный коридор, деревянную дверь, строго обставленный кабинет, письменный стол, лист бумаги с текстом, отпечатанным на старой пишущей машинке.
