Мануэль Скорса - Гарабомбо-невидимка
Однако бродил он где-то там. Ибо именно он – вернее, оставшийся от него огрызок – раньше всех заметил штурмовые отряды в день 2-го марта. Он увидел сверху первый отряд. Сознание вернулось к нему еще раз, и он догадался, куда они идут. Быть может, он хотел предотвратить бойню? В кармане у него всегда были карандаш и бумага. Там нашли и последнее его письмо. Дождь подразмыл его, но все же текст прочитать удалось:
Всемилостивая Матерь, Начальница наших войск, Покровительница армий! Хотя я и не вправе писать такому высокому начальству, но ничего не поделать, потому что справа от левой стороны я вижу штурмовой отряд, он едет в Чинче.
Дорогая Марикита!
Ремихио, как думают многие, – дитя воздуха, а сам я думаю, дитя своей матушки, без имени и без фамилии, разве что по недосмотру, докладывает:
что отряд едет, чтобы устроить в Чинче новое кладбище;
что в таких случаях Твои крестнички утверждают, будто стотысячная статья нашего собрания веселых шуток, называемого также Конституцией или проституцией, говорит так: если общинники, ссылаясь на какую-то там бедность, поднимут бунт, штурмовая гвардия может заменить им тюрьму могилой…
ЧАЙКА ПРОЧЕРТИЛА ПРЯМУЮ ПО ГОРНОМУ ОЗЕРУ.…что в следующей или в предыдущей статье, не знаю, очки потерял, да ладно, всегда я в накладе, указывается: если существующее кладбище недостаточно просторно и не вместит всех мятежников, командир отряда волен основать новое, поближе к воде, чтобы потом умыть руки…
что при работах этих, направленных к украшению местности, народ предоставляет землю, а отряд – мертвых…
что в Чинче есть кладбище, без калитки, но кладбище…,
что земля Чинче ни в коей мере не годится для этих усовершенствований, предусмотренных Конституцией…
По камням Гапарины, за надсмотрщиками Пакойяна, ехали отряды. Ремихио понял, что прошения ему не кончить, и заковылял к дороге.
– Стойте!
– Посторонись, вшивый! – крикнул ему кто-то.
– С каких это пор простой солдат тыкает главнокомандующему?
Он стоял у них на пути и высокомерно улыбался.
– Что это за козявка?
– Дурачок, господин лейтенант.
Ремихио нагнулся. Он взял камень. Он шагнул вперед.
– Убрать! – приказал лейтенант.
Солдат скосил его из автомата. Тут и подтвердилось, что вылечить его было невозможно: ему снесло череп, и вместо мозгов у него оказался кустик герани.
Глава тридцать четвертая
Город Серро-де-Паско со вчерашнего вечера находится фактически на осадном положении, ибо военная и политическая власть передана полковнику Луису Маррокину Куэто, временно исполняющему обязанности префекта.
Правительство направило в помощь префекту майора Гильермо Воденая, чтобы он в сотрудничестве с префектом сдерживал любые волнения, которые могли бы возникнуть на сегодняшний день.
Воденай командовал войсками, которые действовали во время событий в Ранкасе.
Тревожное ожидание царит в городе уже третий день, с тех пор как прибыли подкрепления от полиции Уануко, Уанкайо и Хаухи, особенно же оно усилилось сегодня, когда Движению в защиту общин запретили митинг.
Согласно полученным сведениям, полиция реквизировала в Янауанке лошадей и мулов. На вопрос «Экспресса» полковник Маррокин Куэто отвечал, что ничего об этом не знает.
Префект Мигель Корсо находится в столице. Хотя префектура Серро сообщила, что он уехал по состоянию здоровья, семья его, проживающая здесь, опровергла эту версию.
Фелипе Леркари, президент Ассоциации овцеводов, говорит, что ситуация обостряется со дня на день, так как общинники не уходят с занятых земель, а власти ничего не делают, чтобы их изгнать.
(«Экспресс», 10 декабря 1961 года)Глава тридцать пятая
О том, как в старину полагали, будто люди приходят обратно на пятый день после смерти. Об этом мы и напишем
В давние времена, когда человек умирал, тело его не трогали пять дней. За эти дни душа улетала, сказавши «сио!», словно маленькая мошка.
Тогда люди говорили: «Она ушла к Париакаке, нашему творцу и повелителю». Однако многие полагают, что в те времена Париакаки еще не было, и душа отправлялась наверх, в Яурильянчу. И до тех пор, когда появились Париакака и Каруинчо, души эти являлись в Яурильянче и в Уйчиканче.
Еще говорят, что тогда мертвые приходили обратно на пятый день. Их ждали яства и пития, которые готовили, чтобы почтить пришельца. «Вот я пришел», – говорил мертвый, когда возвращался. И он предавался радости с родителями и братьями. «Теперь я живу вечно, никогда не умру», – говорил он.
Из рассказов индейцев кечуа «Боги и люди Уарочири», собранных Франсиско де Авилой, около 1598 года.А 3 марта 1962-го…
– Нет уж, прости, карнавала мне не забыть, сколько я с кумушками повеселился! Мы начинаем карнавал с пятницы, тогда поздравляем всех своих кумушек, ну и пьем. Потом, в субботу, Скотину славим, готовим ее клеймить, солью кормим, чтобы перетерпела, когда прижгут железом; и опять пьем. В воскресенье дарим детишкам по два, по три сосунка; чтобы они целый год растили; и пьем. В понедельник уже клеймим и ходим друг к другу; и пьем. Во вторник самый карнавал, ряженые ходят, бычки; и пьем. В пепельную среду каемся, что столько нагрешили, пили, плясали, в раздаем всем, кто пройдет, жареное мясо. То-то и беда – полковник Маррокин явился до среды и застал меня пьяным. Да уж, прости! Спал я, где жил, в Париапаче, и вдруг колотят в дверь. Вышел я. Максимо Трухильо и Эксальтасьон Травесаньо мне говорят:
– Дон Мелесьо, идут войска.
А самих трясет.
– Что тут поделаешь! Подождем, пока рассветет.
– Лучше я пойду скажу Гарабомбо, – говорит Травесаньо.
Пошли они в Парнапачай. Я думаю: «Да, не повезло! Так нас и накроют, пока спьяну спим». Еще не рассветало. Я натянул сапоги и приказал:
– Петронила, давай поскорее завтракать.
Она дала мне чашку отвара, миску маисовой каши. Тут стало светать. Я выпил отвар и все молчал. Сын мой Эстебан привел коня, гнедого, по кличке Куцый, у него хвоста не было. Я вышел, стал седлать, а конь печальный такой:
– Ах… – говорит.
Я его похлопал так ласково по спине, а он плачет и плачет.
– Ах, ах!..
– Что с тобой, Куцый?
– Ах и ах!..
Никак не успокоится. Слезы по морде бегут.
– Что с тобой, друг?
Он голову повесил и вздыхает.
– Полиция…
– Какая полиция?
– Такая…
Тут подходит жена.
– Мелесьо, видела я дурной сон. Не суйся ты ни во что!
– Какой сон-то?
– Что тут у нас повсюду жандармы. Целый амбар. В мешках, вместо маиса, маленькие такие… И в сундуке, и в горшках, всюду!
– Мало что во сне увидишь!
Я кончил седлать Куцего.
– Когда вернешься?
– Может, и не вернусь.
Поехал я в Курупату. Там очень много червей, называются куру, они заползают скотам в печенку, очень их мучают. Много там этих куру, потому и назвали: Курупата. Ехал я час. Эксальтасьона и Трухильо нет и нет. В Янаичо вижу, бежит Освальдо Гусман.
– Дядя Мелесьо, из Пакойяна уже все ушли.
– Где солдаты едут?
– С трех сторон: сверху, через Учумарку и через Чинче.
– А больше их нету?
– Есть.
– Поехали!
В Айгалканче встретили мы еще восемь человек верхами; значит, всего нас десять. Еще через пол-лиги видим: Ловатоны – Максимо и Эдильберто.
– Дон Макси, куда коровок гонишь?
– Как это куда? Ленты повязывать! Забыл, что ли? Карнавал!
– Слушай, Макси, говорят, солдаты наверху!
– Пошли!
И стало нас двенадцать. Повстречали мы пьяного Скотокрада, лицо в пыли, на шее ленты бумажные; стало тринадцать. Повыше встретили и братьев Больярдо, вот и шестнадцать. А сверху идет народу видимо-невидимо!
– Это кто такие?
– Штурмовой отряд.
Я слышать о них слышал, а не видал.
– Что будем делать, дядюшка?
– Защищать наши земли!
– Согласен, – смеется Скотокрад, – только с одним условием.
– Каким это?
– Не хочу обновки портить. А вдруг не убьют? Мертвым ничего не надо, а живым покрасоваться хочется!
И то верно! Сняли мы вязаные фуфайки, положили под седло. А солдаты эти идут и в свисток свистят. Ну, это я вам доложу, хоть помирай! Девятьсот свистков, и все разом! Прямо дрожь берет. Пройдут, остановятся, посвистят, опять пройдут, опять свистят. Мы ждем. Метров за триста я стал махать шляпой.
– Сеньоры солдаты, с чем пожаловали?
Они все свистят и рассыпаются цепью.
– Стойте! Зачем убивать? Все уладим по-хорошему.
Свистят, свистят и свистят. Офицер поднял обе руки, солдаты разделились на два крыла и пошли вперед.
– Поджигают!
Да, они поливали дома бензином и поджигали. Ветер дул, хижины так и занялись.
