Андрей Анисимов - Восточное наследство
— Звони, Петя, каждый час.; Пока я занят, — пробасил Грыжин в трубку.
Ерожин отдал контракт и письмо на экспертизу и пошел с Бобровым обедать в столовую Управления.
Хлебая борщ, Ерожин пожаловался, что не может добраться до генерала. Бобров заговорщически оглянулся по сторонам и шепотом сообщил Ерожину, что сегодня произошло ЧП:
— Странно, что Грыжин вообще не послал тебя ко всем матерям…
— А что случилось?
— Сегодня эфэсбешники стыкнулись с нашими. Произошла перестрелка. Как и почему — не знаю. Но в Министерстве скандал. Все стоят на ушах, — прошептал Бобров, продолжая оглядываться.
Ерожин давно понял, что между двумя ведомствами любви не наблюдается, но чтобы до такой степени? Не думал…
Грыжин принял его в восемь вечера. Генерал выглядел злым и усталым. Запашок «Ани» витал в кабинете, но замминистра оставался трезвым и раздраженным. Выслушав Ерожина, он обещал утром связаться с Ташкентом.
— Сейчас там ночь. Начальство спит. Три часа разницы. Утром позвони.
Ерожин уже имел заключение от почерковедов. Подпись Михеева на документе оказалась подлинной. Ерожин знал об этом с самого начала. Он сел в машину. До боли захотелось увидеть Надю. Увидеть хотя бы издали. Он позвонил Кроткину, сообщил результат экспертизы и сказал, что хочет еще раз поговорить с Верой. Кроткин очень обрадовался желанию Ерожина посетить дачу.
— Приезжай, поужинаем и заночуешь. Ты ясновидящий. Подробности при встрече.
То, что Кроткин перешел на «ты», Петру Григорьевичу было приятно. Он первый раз за день улыбнулся. Охрана гольф-клуба «девятку» Ерожина уже запомнила, но все же в машину заглянули и, отдав честь, открыли ворота. Аксеновы сидели на веранде всей семьей.
Ерожина усадили за стол. Разговор велся грустный. Завтра хоронят Михеева. У Любы на даче не оказалось черного платья, и она готова была вновь расплакаться.
— Извините мою бестактность, Любовь Ивановна, — обратился Ерожин к Любе впервые по имени-отчеству. — Надо поговорить.
— Говорите, если надо.
— Мне бы хотелось это сделать с глазу на глаз.
— А мне скрывать от близких нечего, — строго ответила Люба.
— Мы можем прогуляться, — предложил Сева и покинул кресло. Его примеру последовали и остальные. Одна Марфа Ильинична продолжала сидеть, надув губы.
— Мама, давай пройдемся вокруг дома.
После еды прогулка полезна, — попросил Аксенов.
— Только этого не хватало, — проворчала Марфа Ильинична и нехотя поднялась.
Ерожин пересел к Любе поближе:
— Когда вас забрали, я говорил с Верой и Надей. А с вами не мог. — Люба продолжала молчать и глядеть в сторону. Ерожин боялся истерики и старался вести допрос как можно мягче. — Меня интересовали те случаи, — продолжал он, — о которых шла речь за обедом.
Помните, когда ждали австрийца Крюгера? — Люба не отвечала. Ерожин решил уточнить:
— Сестры удивлялись, что видели вас, а вы не поздоровались. Вера на телевидении в Останкино, а Надя возле дома на Фрунзенской. У вас, Любочка, никаких мыслей не возникло? Как это объяснить?
— Как я могу это объяснить? В Останкино я не была.
— Я знаю. Я проверил в бюро пропусков, в течение последнего месяца вам пропуск не выписывали, только Вере.
— Я же сказала, что не была. Вы мне не верите?
— Вы не были внутри здания, но могли кого-нибудь ждать в вестибюле. Тогда пропуск не нужен. Может, вы просто забыли?
— Что я, полоумная? Старческого склероза пока нет. С памятью у меня все в порядке.
— Не обижайтесь, Любочка. Дело слишком серьезное. Я вас расспрашиваю не из собственного любопытства. — Ерожин машинально допил Севин чай. — Оставим телевидение. А второй случай, возле дома?
— В день, когда Надя якобы видела меня, я сидела здесь, на даче. Спросите маму, если мне не верите. — Люба взяла салфетку и стала нервно рвать ее на мелкие клочки.
Ерожин понял, что она на пределе, но все же задал последний вопрос:
— Я знаю, что после отъезда Фони в Лондон вы были очень расстроены.
— С чего вы взяли?
— Это заметили все. И Сева, и сестры, и мама.
— Ну и что? — Теперь Люба в упор разглядывала Ерожина.
— Хотелось бы узнать причину, — как можно спокойнее сообщил Ерожин.
— Если ваш любимый человек уезжает, чему радоваться? — ответила Люба вопросом на вопрос.
Ерожин почесал свой белесый бобрик:
— Михеев часто уезжал в командировки, но на вас это так не отражалось. Что произошло?
Может, вы поссорились перед его отъездом?
— Это наше личное дело и больше никого не касается. — Люба увидела, что семейство второй раз уныло обходит дачу, и крикнула:
— Допрос закончен!
— Спасибо, Люба, вы мне очень помогли… — поблагодарил Ерожин и пересел на прежнее место.
Подошли родственники. Марфа Ильинична рукой попробовала электрический самовар.
Чай, конечно, давно остыл.
— И еще… Любовь Ивановна, на панихиду и похороны вам завтра ехать нельзя, — громко, чтобы все слышали, сказал Ерожин.
— Это еще почему?! — крикнула девушка.
Все смотрели на Ерожина. Даже в глазах Нади Петр Григорьевич прочел недоумение.
— Я не исключаю, что кто-то специально хотел усадить вас за решетку, — объяснил Ерожин. — Пусть этот кто-то думает, что вы по-прежнему в тюрьме.
— Но это же бред, — не выдержал Аксенов.
— Не советую спорить с Петром Григорьевичем, — серьезно промолвил Кроткин. — Я сегодня убедился, что наш сыщик ясновидящий.
Люба вскочила и, ничего не сказав, убежала наверх. Марфа Ильинична отправилась за ней, по дороге наподдав коту Фаусту, привезенному на дачу Петровичем. Старик убежал из больницы и сидел в «Правде» в своем садовом домике под охраной супруги. Надя тоже поднялась, но, проходя мимо Ерожина, наклонилась к его уху и тихо шепнула:
— Я тебя очень люблю.
Ерожин покраснел, как мальчик, но оставшиеся за столом сделали вид, что ничего не заметили. — После ужина Сева взял Ерожина под руку и повел в сад. Ребята из службы безопасности сидели в кустах вокруг дома. Их кормили по очереди, и сейчас Алферов освободил Севе и Ерожину скамейку и отправился на террасу.
Там за столом его ждала Лена Аксенова. Женщина незаметно и четко вела хозяйство. И Ерожин подумал, что Аксенову очень повезло с женой.
Сева рассказал, что довольно легко расколол Стаховского. Поляк долго мялся, потом назвал фантастическую сумму подкупа. Кроткин поднял его на смех. Остановились на двенадцати тысячах фунтов и тысяче для Бодровича.
Стаховский разоткровенничался и рассказал, как он с Фоней провел ночь на Пикадилли, смакуя скабрезные подробности. Убивать Михеева Стаховскому никакого смысла не было. Он рассчитывал на подряд. Польский завод пластмассового оборудования действительно набирает силу. Стаховский не врал. Заказ ему нужен позарез. На европейском рынке завод не знают, и крупный заказ получить трудно.
Семья отходила ко сну. Ерожин вернулся на пустую террасу и устроился в кресле. Он надеялся, что Надя выйдет к нему. Минут через десять он услышал за спиной легкие шаги, обернулся и увидел Любу. Глаза девушки были сухими. Люба встала возле Ерожина. Петр Григорьевич вскочил.
— Не вставайте. Я хочу с вами поговорить.
Давайте присядем. — Ерожин подчинился.
Люба примостилась на краешек стула. Она сидела неподвижно, только руки не знали покоя.
Они перебирали края блузки, стряхивали со стола несуществующие крошки, мелко дрожали. Ерожин искал слова, чтобы успокоить девушку, но не находил. Любые слова казались пошлыми и ненужными. Люба заговорила быстро, как будто боялась, что ее остановят, не дадут договорить:
— Петр, можно я вас так буду называть?
— Конечно, Любочка, — ответил Ерожин.
— Я хочу вам сказать… Нет, я хочу вас попросить. Я очень хочу вас попросить. — Люба замолчала, словно собираясь с силами.
— Проси, сделаю все, что в моих силах, — тихо сказал Ерожин.
— Я хочу вас попросить скорее жениться на Наде. Сестра думает, что ее счастье обижает меня. Какой же она ребенок! А меня горе сделало совсем взрослой. Поймите, если мое счастье не удалось, пусть хоть у нее скорее все получится. Вы меня понимаете? Для меня, Петр, это очень важно. Дайте мне слово, как только узнаете правду об этом.., убийстве, сразу поженитесь. Обещаете?
— Сделаю, как ты хочешь, — улыбнулся Ерожин.
— Вы меня простите, что я вам на вопрос не ответила. Ну, о том, что у нас с Фоней перед отъездом. Может быть, потом расскажу, но сейчас не могу, — сказала Люба и неожиданно бросилась Ерожину на шею, чмокнула его в щеку и убежала. До Ерожина долетело ее тихое «спасибо».
«Бедный ребенок», — подумал Петр Григорьевич и, потеребив пачку аксеновского «Ротманса», неожиданно закурил.
17
Когда Ерожин собирал в чемодан свой дорожный неприкосновенный запас, он не знал, когда и куда придется ехать. Чутье подсказывало, что предстоит дальняя дорога. Теперь, пристегнув ремень и получив от стюардессы пожелания приятного полета, он запихнул чемоданчик под сиденье и даже не вспомнил, что собрал его двое суток назад.
