Игорь Рябов - Пуля уже в пути (СИ)
— Смешной ты, Гошик! — Она стремительно чмокнула меня холодными губами в щеку. — Я с тобой вообще ничего не боюсь. Но уж если собрался транжирить деньги, то купи вместо роз гвоздики или тюльпаны. Они мне больше нравятся.
— Вот и отлично. Заметано, красавица, гвоздики так гвоздики.
Я деловито открыл дверь вагона, воспользовавшись отмычкой, позаимствованной у симпатичной проводницы, и высунул голову наружу, напряженно всматриваясь в окрестности. Холодный ветер сразу же обжег уши, а хлопья снега залепили глаза. Но главное я все же успел рассмотреть. Местность была вполне подходящая для высадки десантуры. Снега навалило вполне достаточно, чтобы попытаться не свернуть себе шею. И он продолжал падать с небес, словно Господь на старости лет стал страдать склерозом.
Сбоку от полотна железной дороги местность была ровная, лишь небольшой в уклон от насыпи. А за ровным пространством, метрах в пяти от дороги, начинался густой лес, припорошенный снегом. Ничего лучшего сейчас все равно не найти, так что стоит попытаться.
Я втянул голову обратно в тамбур и повернулся к Оксанке. Она, сжавшись в комок и обняв себя руками, словно окоченела на лютом морозе, медленно пятилась от меня. Глаза её широко распахнулись и лихорадочно сверкали.
— Нет, Гошик, я не смогу, — чуть не плача, прошептала она побелевшими от страха губами. — Ты с ума сошел.
— Не больше, чем другие. — Я быстро приблизился к ней и, оказавшись сзади, отрезал путь к отступлению. — Все ты сможешь, Ксюха! Иначе жить нам осталось две затяжки. И то если прикурить успеем.
И, крепко обхватив её левой рукой за талию, поволок к раскрытой двери. Она пыталась сопротивляться, упираясь каблуками в пол и раскинув в стороны руки. Но уцепиться было не за что, да и силы были явно неравны. Мы выступали в разных весовых категориях. По пути я зацепился правой рукой за стоп-кран и резко дернул его вниз, оборвав тоненькую проволочку со свинцовой пломбой. Раздался истошный визг внизу, и поезд стал резко замедлять ход, разбрасывая снопы искр из-под колес. Такую махину в один миг не остановишь, и состав продолжало тащить по путям, хотя уже и не так быстро. Нас отбросило на стену. Я представил, какую неописуемую радость должны были сейчас испытывать сонные пассажиры и проводники, слетев с полок, и как виртуозно матерятся машинист с помощником.
— Ты озверел, Филин. — Ксюшка как-то сразу поникла, прекратив сопротивляться и став податливой, словно пластилин.
— От такой щедрой на заварухи жизни не мудрено и озвереть. — Я подтащил девчонку к двери и, перекрестив, толкнул вперед. — Удачной посадки, ласточка.
Пролетев пару метров в воздухе, она врезалась в какой-то куст и, подмяв его под себя, кубарем покатилась по откосу. Я без размышлений сиганул ей вслед. Земля встретила неприветливо, отозвавшись болью в пятках. И если бы я не успел сгруппироваться, то наверняка свернул бы шею. Не удержавшись на ногах, я опрокинулся через голову и, кувыркнувшись несколько раз, облегченно замер, распластавшись на земле. В нескольких сантиметрах от головы возвышался несостоявшимся надгробным памятником верстовой столбик.
С радостью ощутив, что кости целы и невредимы, вскочил на ноги и побежал в ту сторону, где распласталась на свежем снегу Ксюха. А состав, прокатившись по инерции еще пару сотен метров, наконец-то замер, подмигнув нам зеленым глазом на последнем вагоне.
— Ксюха, ты жива?! — проорал я, подлетая к ней.
— Да, — вяло отозвалась она, усаживаясь на снег. — Вроде бы…
Лицо её было намного белее снега, а может быть, мне это только показалось в темноте. Я упал рядом с ней на колени и, поймав её щеки в ладони, пристально всмотрелся в глаза, подернувшиеся слезной пеленой. Похоже, она собиралась разреветься. Поцеловав девчонку в холодный лоб, облепленный снегом, я встал и помог ей подняться на ноги.
— Некогда нюни распускать. Как-нибудь потом, дома, поплачешь на досуге. Запрешься в ванной — и реви в полное удовольствие. Если желание не пропадет к тому времени.
Цепко ухватив за рукав шубейки, я поволок её к лесу. Врубившись в кустарник, мы проскочили его на одном дыхании, как парочка безумных лосей. Только треск стоял по всей округе. Да нас, и так уже превратившихся в новогодних персонажей, окончательно засыпало снегом с головы до ног. Пробежав ещё десяток шагов, я резко повернул на девяносто градусов и припустил галопом параллельно железной дороге, направляясь в ту сторону, откуда мы только что прибыли.
Снег продолжал валить с завидным упорством, и видимость была на пределе. Почувствовав себя в относительной безопасности, сбавил ход, и мы перешли на ускоренный шаг. Ксюшка старалась не отставать, учащенно дыша и угрюмо сопя носом. У меня и то дыхание сбилось, будто отмахал за один присест ралли Париж — Дакар, и все пешком.
— Ты мог меня убить, — наконец тихо произнесла Оксанка. — Неужто тебе совсем меня не жалко?
— Именно потому, что жалко, нам и пришлось прыгать с поезда. Если бы мы этого не сделали, вот тогда нас наверняка скоро бы убили. И я тебя очень сильно люблю.
— Рада это слышать, — но голос у неё остался грустным. — Только ты, Гошик, выбрал неудачное время и место для объяснений в любви.
— А у меня вся жизнь не как у нормальных людей.
Мы отмахали ещё несколько сотен метров. Идти было трудно. Снега навалило выше щиколоток, и он, попадая в ботинки, обжигал холодом, а затем противно таял. Но сверху продолжали лететь пушистые снежинки, заметая следы и усыпав нас, как сказочных чудищ.
Внезапно Ксюха остановилась и, застонав тихонько, пожаловалась:
— Гошик, у меня рука болит.
Я повернулся к ней, моля бога, чтобы не было перелома. В горячке побега девчонка могла сразу и не почувствовать его.
— Покажи где.
Оксанка ткнула пальцем в ключицу.
— И что же ты молчала? — Я строго уставился на неё. — Скидывай шубу немедленно.
— Она несильно ныла, а теперь все больше и больше. — Ксюшка расстегнула одной рукой пуговицы, слегка поморщившись от боли.
Я помог ей снять одежку и тихонько ощупал то место, куда она ткнула пальцем. На перелом не похоже. Вернее всего, она просто выбила сустав, когда кувыркалась по откосу.
— Терпи, казак, будешь командармом.
Я резко дернул её за руку. В плече что-то звонко хрустнуло, и вроде бы сустав встал на место. Но Оксанка чуть не лишилась чувств от резкой боли. Ноги её подкосились в коленках, и она просто рухнула в мои объятия. Прижав её к себе, я гладил девчонку по влажным волосам, куда падали и тут же таяли снежинки, и приговаривал:
— Вот и ладненько, маленькая моя. Теперь все будет хорошо. Скоро она перестанет болеть, и ты сможешь набить мне наглую морду.
Она слабо улыбнулась, а из глаз продолжали катиться крупные, как алмазы, слезинки. Когда боль немного утихла, я помог ей надеть шубу, и мы тронулись в дальнейший путь. Я свернул к железнодорожному полотну, решив на всякий случай поплутать немного, чтобы сбить со следа маловероятную погоню. Береженого — бог бережет, а не береженого и коза разжует.
Перебравшись на противоположную сторону, мы опять углубились в лес, уходя все дальше от железной дороги. Конечно, мы сильно при этом рисковали. Все-таки здесь тайга, а не парк культуры и отдыха, заблудиться в этих местах ничего не стоило. Но я предпочел рискнуть. Где сибирские сыщики станут искать беглецов? Там, где можно найти, то есть на дорогах. А в тайге скорее сам себя потеряешь, чем кого-то найдешь. Вряд ли нас оставят в покое после того, что я начудил в поезде. И неизвестно, что лучше: сгинуть в тайге или быть порезанным на ленточки для мафиозных бескозырок.
Отмахали мы уже прилично. Я даже курил на ходу, не останавливаясь, чтобы не сбить темп. Оксанка раскраснелась и попыталась было расстегнуть шубейку. Пришлось пресечь это на корню. Ей только воспаления легких не хватало. Наконец и я окончательно запыхался. Прислонившись к дереву, стоял и жадно вдыхал морозный воздух, выпуская густые клубы пара, как скаковая лошадь. Оксанка пристроилась рядом и стала постепенно сползать вниз, норовя усесться прямо на снег.
— И не думай об этом, — строго предупредил я её. — Потом тебя не поднимешь.
Ксюшка, недовольно сверкая в темноте огромными глазищами, проворчала, что было похоже на рычание дикой рыси:
— Садист безжалостный! В тебе нет ни капли сострадания к ребенку. И зачем ты только забрал меня из детдома? Чтобы постоянно измываться?
Я только горько ухмыльнулся, прекрасно понимая её состояние. Мне, здоровому мужику, и то было нелегко. А что уж взять с этой пигалицы? Спасибо ещё, что пока не приходится тащить её на руках. Но рано или поздно может и до этого дойти. И я с ужасом представил себе, что будет, когда и я выбьюсь из сил. Останется нам только медленно замерзать под сибирским небом. Может быть, нас и найдут по весне, если не слопают хищники.
