Андрей Ветер - Случай в Кропоткинском переулке
Юдину не раз приходилось беседовать с осуждёнными по этой статье. Он хорошо понимал их, в определённом смысле он даже завидовал им — таким уверенным в себе, таким независимым, преданным искусству. В его душе никогда не жила преданность своей выбранной профессии, наоборот: он с первого дня службы в возненавидел свою работу, терпеть не мог сослуживцев, на дух не переносил казарменный режим и всю свою неприязнь переносил на жизнь в Советском Союзе в целом.
— Слышь, грузчик, ты кто на самом деле? Писатель? — спросила Эльза, кокетливо склонив голову, поглаживая указательным пальцем себя за ухом и показывая миниатюрные золотые колечки в мочках ушей.
— Нет, — он покачал головой, — художник.
— Оно и видно: бородатый. Почему все художники носят бороду? Модно?
Причёска Юдина была ещё далека от тех длинных прядей, которые всё чаще и чаще встречались у многих молодых людей; его волосы ещё не спадали глаза и были далеки от того, чтобы касаться плеч. И всё же он вполне мог сойти за вольного художника, благодаря взъерошенным и немного налезшим на уши волосам.
Юдин не ответил Эльзе, но внимательно оглядел её фигуру. У неё были крепкие ноги, чуть тяжеловатый таз, небольшая грудь. В белом переднике поверх розового служебного платья и белой же ажурной наколке на голове Эльза выглядела весьма привлекательно.
— Ну, ты прямо прожигаешь глазами, — засмеялась она немного натужно. Чувствовалось, что она смутилась. — У тебя имя-то есть?
— Николай.
— А меня Эльзой зовут.
Он молча кивнул.
— Ты чего такой мрачный, Коля? Может, с девушкой поссорился?
— Нет.
В его голосе ей почудилась не то глубинная печаль, не то горечь обиды, не то хорошо спрятанная за хмурой сдержанностью мальчишеская ранимость и нежность. Среди знакомых Эльзы не было художников. Лишь однажды она обслуживала стол, за которым шумная компания чествовала какого-то живописца, но тот был больше похож на секретаря партийной организации (хороший костюм, галстук, сытое лицо с двойным подбородком, гладко уложенные на пробор волосы). А этот Николай с растрёпанной шевелюрой и неухоженными ногтями почему-то показался ей натурой глубокой, по-настоящему мечтательной, каким, собственно, и должен быть художник. Он явно принадлежал к тем, кого принято называть неудачниками, но было в нём что-то такое нервное, натянутое, готовое сорваться в любую секунду, и это что-то показалось Эльзе важнее всего остального.
Из висевшего на стене радио доносился торжественный мужской дикторский голос:
— Сегодня у нас — всенародный праздник. С утра к избирательным участкам идут труженики Страны Советов, чтобы выполнить свой гражданский долг. Отдавая голоса за кандидатов нерушимого блока коммунистов и беспартийных, они голосуют за дальнейший расцвет социалистической Отчизны, за новые достижения в коммунистическом строительстве, за счастье каждой семьи….
— Может, выпьем по рюмке за знакомство? — спросила Эльза, присаживаясь возле Юдина.
— Я не пью на работе.
— Рюмку коньяка можно, — прошептала она, наклонившись поближе, и в голосе её прозвучала не только убеждённость, но и зазывность. — А после работы можно прогуляться. Как ты? — От неё пахло духами и губной помадой. — Или ты дикий?
— Я нормальный. Можно и прогуляться. Почему нет?
— Никитишна! — позвала Эльза.
— Чего? — из дверей вышла крупная женщина с тяжёлыми розовыми руками, из-под её густо завитых волос с искусственной сединой свисали крупные янтарные серьги.
— Коньячку плесни нам, — Эльза подмигнула.
— После работы она шепнула на ухо напарнице про Юдина:
— Нюська, этот мужик мне нравится.
— Любовь хочешь закрутить?
— Такую любовь закручу, что и не раскрутить! — Эльза мечтательно закатила глаза.
На следующий день у неё был отгул, но она пришла в ресторан, чтобы увидеть Юдина.
— Слышь, художник, — окликнула она его, когда он вывозил из подсобки громыхавшую на разбитом цементном полу тележку.
— Чего надо?
— А ты не так сурово смотри на меня. Может, я за лаской пришла, — она игриво сощурилась. — Может, поцеловать тебя хочу, — постукивая заострённым башмачком о косяк двери, она заложила руки за спину и хитро улыбнулась. Вся поза её выражала высшую степень кокетства.
— Поцеловать? Меня? — Юдин остановился и вытер руки подолом грязной рубахи.
— А ты, что ли, откажешься? Скромный очень?
— Нет, только некогда сейчас мне… Как тебя? Я забыл.
— Эльза, — она обиженно отвернула голову в сторону. — Ишь ты, забыл… — она потопталась на месте и сделала шаг к Юдину. — Подруги называют просто Эля.
— Что ж, Эля. У меня дел тут часа на два. Приходи… Познакомимся поближе…
МОСКВА. СМЕЛЯКОВ. ПОСОЛЬСТВО ФИНЛЯНДИИ
Смеляков стоял у будки возле ворот посольства.
Учебный процесс окончился, началась стажировка.
Теперь Виктор ощущал себя совсем иначе, было в нём гораздо больше уверенности, больше спокойствия. Это был уже далеко не тот Витя Смеляков, который пришёл в мглистое январское утро на пост и не мог совладать ни с нервным головокружением, ни с чувством беспомощности, ни с ежеминутным ожиданием чего-то ужасного.
Он чувствовал себя вполне на своём месте. Он научился размышлять, не отвлекаясь от наблюдения за улицей, он научился быть расслабленным, находясь в постоянном напряжении, он научился выглядеть беззаботным и равнодушным, будучи настороженным и взволнованным…
«А в армии-то на посту совсем не так всё было. Сейчас уж мне легко всё по полочкам разложить, а поначалу не мог… Там ведь и пространство ограниченное, и любой входящий обязательно документ показывает… Нет, тут совсем по-другому. Тут всех надо держать под наблюдением…Там было легче…»
Ему вспомнилось, как однажды на его посту в Генштабе появился генерал, обычный, нетерпеливый, глядящий сверху вниз. Смеляков не видел его раньше, всех сотрудников, проходивших в здание через тот подъезд, он помнил в лицо. Этот генерал был из чужих. Виктор физически ощущал, как его мозг начинал работать стремительнее при появлении чужого человека. Глаза пробегали по документу и, словно набросив на него невидимую сетку, собирали в считанные секунды сразу всю информацию, вычленяя неточности и несоответствия с эталоном… Подрагивая вторым подбородком, генерал протянул своё удостоверение. Виктор принял его левой рукой, другую держал свободно, чтобы можно было нажать на кнопку и выхватить пистолет из кобуры… Шрифт текста… цвет… тонкая вязь фонового рисунка… шифр… фактура бумаги… печать… чернила… подпись… фотография… Глаза в одно мгновение ощупали всё написанное и вклеенное в удостоверение. И вдруг… Точка! Точка после номера серии! Этой точки не должно было быть там! Фальшивка!.. Он надавил пальцем на кнопку, продолжая смотреть в документ, который в действительности уже не интересовал его. Теперь всё внимание он сосредоточил на самом генерале. Через пятнадцать томительных секунд боковая дверь распахнулась, и оттуда с топотом вырвался вооружённый наряд. «Стоять! Руки вверх! Не двигаться!»
Смеляков улыбнулся, вспомнив тот случай. «Генерал» оказался вовсе не генералом, а прапорщиком, переодетым в генеральскую форму. Он был «спутником». Так называли людей, которых посылали на посты во время проверочных мероприятий. Позже Виктору несколько раз попадались «спутники», но тот первый случай потряс его до глубины души. Для Виктора «генерал» был врагом, которого остановил он — Смеляков! — умело и вовремя. Собственно, не имело никакого значения, был ли враг настоящий или «проверочный». Любой такой случай означал, что солдаты бдительно несли свою службу и умело выполняли поставленную перед ними задачу…
Виктор отошёл от будки. Сегодня в паре с ним дежурил на вторых воротах Геннадий Воронин, его первый наставник.
— Слышишь, Вить, анекдот расскажу, — заговорил Воронин, подходя к Смелякову.
— Валяй.
— Поздний вечер, темно. На скамейке устроились парень с девушкой. Обнимаются, целуются безумно. Вокруг тишина, только их вздохи слышны… И тут она ему говорит: «Милый, сними очки, ты мне делаешь ими больно». Снова тишина, одежда чуток шуршит. И опять девица говорит: «Милый, надень всё-таки очки, а то ты целуешь скамейку».
Виктор негромко засмеялся.
В ту же секунду в поле его зрения попал вышедший из здания посольства высокий мужчина, одетый в тёмно-синий костюм. Он постоял возле двери, раздумывая о чём-то, и неторопливо направился к воротам. Это был Ганс Шторх, западногерманский разведчик, работавший в Москве «под крышей» обувной фирмы. Смеляков хорошо знал его лицо по фотографиям, которые изучал перед заступлением на дежурство. Ориентировка на Шторха поступила неделю назад, однако до сегодняшнего дня он не появлялся в финском посольстве ни разу. Пару часов назад Шторх прошёл в ворота посольства, придя пешком со стороны Метростроевской улицы. Теперь его надо было «выводить», то есть сообщить сотрудникам «Семёрки» о том, что он покидает территорию посольства, чтобы они могли взять его под наблюдение.
![Хью Пентикост - Убить,чтобы остаться [Город слухов. Дом на горе. Уберегите ее от злого глаза. Убить, чтобы остаться]](/uploads/posts/books/160154/160154.jpg)
