Игорь Галеев - Калуга первая (Книга-спектр)
Нет, нету совсем мировых проблем. Если и загаживают водоемы, то ведь где-то хотя бы один человек их очищает, и разве это не пример для подражания? А потом, есть же и бактерии и всякий другой паразитизм, он мигом расплодится и накинется эти загрязнения перерабатывать, отложения формировать, а отложения, как теперь уже всем известно, наши жизненные ресурсы: черное золото, газофикация, удобрения... Так что нечего Раджику жаловаться милиционеру, что у него наследственность плохая, что закручивают ему мозги разные папины технические идеи, что нет у него времени хлеб зарабатывать, а есть время кое-как мозгами пораскинуть, у папы хлеб взять да еле успеть его съесть. И предчувствует Радж, что может ответить милиционер: ну мы-то, положим, тебе нужны, а ты на кой по свету ошиваешься? Ни Гамлет, ни Отелло, ни Лир, в чем тут явление симбиоза, взаимно-необходимого существования? Вот ведь как спросит современный милиционер: какая, мол, лично мне от тебя польза; я тебя от нарушителей порядка предохраняю, ну а ты, а ты, уважаемый Радж Кузьмич?
- А я, а я! - предчувствуя грандиозный исход, закричит Радж, изобрету великолепную машину, которая будет людей красивыми делать, фигуру и носы им до гармонии доводить. Вот и подарок вашим детям!
И холодно ответит ему милиционер, что дети у него нормальные и носы у них что надо, и что прежде лучше бы самим изобретателям зубы хотя бы вставить, и устраивайся-ка, гражданин Раджик, как положено, нечего другим дурной пример подавать, молодежь лихорадить, а в противном случае за этот набивший оскомину паразитизм, что происходит от двух греческих слов "около" и "пища" или, если вам это приятнее, за проявлением чуждого обществу явления комменсализма, то есть нахлебничества, будем вынуждены обеспечить вас инвентарем и объемом работ, прямо пропорциональных размерам вашего потребленчества и количеству восторга от радости пребывания на планете земля в образе человека.
Вот тут-то, предвосхищает события Радж, он разволнуется, разнервничается и ляпнет невпопад: "Да пойми, старик, может быть, ты ещё попользоваться моей машиной!"
И услышит в ответ гордое и достойное:
- Пап-ра-шу не тыкать!
На том и кончится диалог. Ибо дядя-милиционер совершенно естественно не считает себя в чем-то несовершенным.
Ну какая польза от этих предвидений! Тем более, что события подобного рода случаются не часто. Потому что такие, как Раджик, представляют собой частное явление, отходящее в унылое прошлое, а милиционеры становятся все совершеннее и образованнее и всего-то их по десятку на каждый город (и то для порядка). И нечего об этих шальных предчувствиях тарахтеть на бумаге, окрашивая действительность в тоскливые и бренные тона.
* * *
Тогда они только-только начинали жить вместе. Копилин принял бурные чувства Леночки, её натуру, которая после насильственного подавления интереса к жизни и под влиянием копилинских песенных контрастов вновь загорелась к решению всех, абсолютно всех социальных проблем. На словах, конечно.
Но был один случай, когда слова не разошлись с делом. И не стоило бы вспоминать, если бы это происшествие не поставило Копилина с головы на ноги. Долгое время он пытался забыть этот случай, извлекая его из памяти, а когда ощутил в себе нечто, когда принял все таковым, как оно есть, решил пройти через это испытание стоически.
Вот как было дело.
Копилин зарабатывал на хлеб в ансамблишке, что шпарил по вечерам в молодежном кафе. Давно он помышлял уйти из творческого коллектива, имеющего самый низкопробный репертуар на всю столицу. Да и что-то нехорошее все-таки предчувствовал.
В группе-труппе был парень - Веня-солист. Имел Веня розовую внешность. Жизнелюбие и уверенность в том, что он является венцом природы, струились из каждой клеточки здоровой вениной кожи. О том же повествовали его плавные, вкрадчивые движения, его тянучая пластилиновая мимика, его округлый, расползающийся тон. Казалось, чуть прикоснись к телу Вени чем-нибудь острым, и он затрещит, как аппетитный спелый арбуз. Веня пленил женщин!
Наверное, от него исходил какой-то дурман; он был великолепно сложен и учтив. Он излучал обещание наслаждений, щедрости чувств и порядочности последствий. И действительно, ни одна из женщин не предъявляла ему претензий.
Веня жил под солнцем. Он был здоров и надежен, не брал в долг, понимал толк в мужской дружбе и уважал Копилина за любовь к гитаре.
Так бы они и расстались, забыв друг о друге, если бы не Леночка. Она приходила в кафе и общалась со всеми ансамблистами запросто. Тогда ещё Копилин до конца не определился с ней. Ну влюблен, и даже хорошо и как-то увереннее себя почувствовал, и она не похожа на других, но впереди целая жизнь и, черт знает, что ещё будет.
Хотя постепенно приходило понимание, что лучшего ждать не стоит, очень уж подходила она Копилину и верила в него, как никто, и готова была пойти за ним хоть в Америку. Да и о магазинах можно было забыть. Казало ему, что она не будет ему в тягость, разве что три её опрометчивых раза (Леночка утаила ещё четыре) будут мучить, но Копилин уже прочитал классиков и рад был пострадать, ему мало было неустроенности, скитаний, ненависти к очередям, ему хотелось переломить себя и через три леночкиных раза (а он подозревал, что три - это не все), он желал победить этот жалкий инстинкт ревности.
Он выстоял пять месяцев, хотя чуть не сошел с ума, когда через третьих лиц дознался о двух нелепостях. И он бы выпрямился, не подкосился, если бы не Веня, этот чудесный человеческий экземпляр, не стал восьмым леночкиным разом (и шестым на счету у Копилина). И с той поры Леночка стала нормальной, а Копилин, вот странность, больным. Наверное, он все-таки по-настоящему влюблен в Леночку, если каждый день проходит для него в скрытых терзаниях.
Леночка спорила. Она всегда спорила и умела доказать. Тогда её душа горела революционными преобразованиями России, возвращениям к начальным идеям устройства общества. Тем же бредил Алексей. Это он подавал ей идеи, и она их развивала с удвоенной страстностью. За эти идеалы она с наслаждением сгорела бы на медленном огне. Он радовался находке человека, который понимает его с полуслова. Человек-Леночка всюду затевала разговоры, что всюду все не так, "будила спящее сознание масс", распинала "продажное лицемерие", "извращенный бюрократизм", доказывала на фактах и цитатах, что было так, а сейчас так, и нужно осуществлять так, "как было задумано". Копилин тоже доказывал, опираясь на источники, разве что не так страстно, как она. Его тогда уже начинал интересовать сам человек, природа его. Леночка не поспевала за ним, она вооружалась уже оформившимися идеями, а процесс их эволюционного чередования был для неё ещё болезненнее, чем для Копилина. И вот в один прекрасный день добрый остаток идей о возврате к прежним идеалам исчез из его головы разом и навсегда. Этому, как ни странно, поспособствовала Леночка.
Они втроем сидели в комнатушке в этом самом кафе и спорили. Копилин вставлял две-три незначительных фразы и больше улыбался; глядя на жизнелюбивого Веню, он понимал, что человек не так-то прост, чтобы вот так взять и возвратиться к чему бы то ни было, тем более когда он уже сравнительно благополучно устроился. Чего-то там уравнивать, что-то ломать, когда бабка надвое сказала. У Вени маленькое наследство - дачка да машина, у Вени кое-какие доходы, масса полезных знакомств, но у Вени есть ещё и голова, которая любит, чтобы её гладили, и ещё у него нечто, выражаемое в понятиях "устойчивое лидерство" и "желание прожить насыщенно и долго". Да и Венины потребности в различной-преразличной информации полностью удовлетворяются. Он гармоничен и не виноват, что другие испытывают дискомфорт. Он не ограничивает себя, всегда может разобраться, где, что и почему, у него достаточное количество своих трудовых мнений по любым областям человеческой и природной деятельности. Он не фанат, что само по себе достойно уважения, и приносит какую-нибудь радость людям своим пением.
Но вот Леночка... Ах, эта Леночка! Лучше бы она не открывала этот крохотный изъян, если всего-навсего он просто любит поговорить с хорошенькими и даже красивыми женщинами, сам не зная, что разговоры эти, на любые темы, являются для него прелюдией к основному, так сказать, милой предпраздничной суетой, отчего основное, сам праздник, делается ещё более привлекательным и полным. Ну что в этом маленьком изъяне такого-разэтакого?
Вот и теперь его тон, мягкий и улыбчивый, обезоруживает Алексея, который ответно улыбается, проникаясь внутренним миром компанейского солиста. Этот дар проникновения будит в Алексее сначала смутные желания, затем непонятное волнение, нехорошие предчувствия. Его уже понемногу раздражает пылкость Леночки, её терминология и весь этот спор о счастье для всех, о добре и зле, о том, как затевалось и что получилось.
Но Леночке (тонкой, пылкой, дерзкой) необходимо утвердиться, она не может жить без причастности к чему-то глобальному, без открытия своего назначения, она вновь обрушивается лавиной доказательств на вкрадчивые возражения солиста. Он спорит умело и тонко, как никогда бы не смог спорить с мужчиной; и пылкость его просыпается медленно, и в глазах появляется блеск, видно, что любимая игра перед основным дарит его мысленным способностям дополнительные резервы. Как сладко после невыносимого жара парной шандарахнуться в холод бассейна! Или наоборот.
